– Они не мои мужчины, – объяснила я ей. Будь они моими, они предпочли бы мне любую стряпуху. – Мы сочли бы за честь поужинать с тобой.
Алмиар задержалась у двери.
– У тебя инстинкты твоей крови, дитя, хоть ты и выросла как инородка. – Наклонив голову, она без дальнейших церемоний вышла наружу.
Я посмотрела на стены вокруг себя и вздохнула. Все это очень мило в благоуханные дни весны и лета, но, бьюсь об заклад, зимой тут будет ужасно холодно и сыро. Я бы предпочла иметь крепкий каменный дом, и широкий очаг, и желательно деньги, чтобы держать служанку, которая будет гнуть спину над стряпней и уборкой.
Недоумевая, куда делись мои спутники, я вышла, моргая, на солнце. Народ был занят у своих домов. Приветливо улыбаясь, подошла какая-то женщина, чтобы оставить возле нашей двери груду кухонных горшков, а одна девочка застенчиво предложила мне миску кресс-салата, собранного у соседнего ручья. Я могла бы купить и то, и другое в пределах пол-улицы от моего дома в Ванаме.
Глава 4
Эта очаровательная песня, любимое творение Лесных менестрелей, бесспорно, показывает, что, каким бы чуждым ни казалось нам это племя, мы все воздаем должное почтение одним и тем же богам.
Арфу берет Тримон, струны перебирает,
Песней встречая день, негою дышит грудь.
Бродит в деревьях сок, солнце весны играет,
Чтоб у Тримона был весел и светел путь.
Вырос колючий куст, весь усыпан цветами,
Бледные эти цветы срывала Ларазион.
Деву пленил Тримон ласковыми словами,
И до рассвета с ней не расставался он.
Ларазион брела с летним венком на головке.
Вдруг повстречался ей юноша Талагрин;
Сидел одиноко он, вырезая по дереву ловко,
И задержалась она, чтоб он не скучал один.
Юноша Талагрин как-то шел на охоту,
Воздухом ароматным допьяна напоен,
И сквозь осенних листьев яркую позолоту
В лунном свете увидел танцующую Халкарион.
Тотчас Халкарион страсть его разделила,
Об руку с Талагрином она беззаботно шла,
Покуда арфа Тримона зиму не возвестила,
К вечнозеленым пихтам деву не увлекла.
– Благодарю за превосходный ужин.
Сорград поклонился Альмиар с непревзойденным изяществом, взмах его облаченной в бархат руки игнорировал грязь, пачкающую янтарную ткань. Заходящее солнце пробилось сквозь листву и заиграло на вышивке его камзола.
– Не стоит благодарности, – ответила женщина, немного смутившись.
– Чтобы утолить голод, довольно хорошей кухарки, но чтобы усладить нёбо, требуется работа мастера.
Сорград вещал, как один из тех тормалинских князьков, за которыми, должно быть, таскается Райшед, и я подавила усмешку. Я знала братьев в те времена, когда у них на двоих было трое штанов, три рубахи, две куртки и один потрепанный плащ.
– Да, спасибо. – Я посмотрела на свою миску из яблоневого дерева. – Помочь тебе вымыть посуду?
– Нет. – Альмиар забрала у меня миску. – Если я приглашаю вас есть у моего очага, я не жду, чтобы вы отрабатывали свой ужин.
Я улыбнулась: по мне, это весьма цивилизованный обычай.
– Хочу проведать Зенелу. Встретимся у нашего…
– …круглого дома, – подсказала Альмиар, – суры, на языке Народа.
Она сложила все миски в одну, широкую, в которой раньше лежали зеленые листья, одни знакомые мне, другие – нет, но все довольно вкусные. Подавались они к мясу старого зайца. Порезанное на кусочки и тушенное в глиняном горшке, оно было щедро приправлено травами и покрыто сочным слоем жира. Даже моя мать при всей своей строгости не стала бы критиковать кухарку за подачу такого блюда к столу. Однако я не думаю, что Народ все время питается столь сытно: судя по виду этих людей, им не каждый день удается набить животы.
Мы пошли к нашей суре. Сидя кружком, Лесные жители ели у дверей своих домов. Мне стало интересно, каким должно быть множественное число этого слова. Означает ли оно становище в целом? Я очень мало знала о Народе, чью кровь разделяла, не так ли?
Грен дожевывал лепешку.
– Обычно я не питаюсь листьями.
Я усмехнулась.
– Тогда привыкай.
Сорград разглядывал соседнюю с нашей суру.
– Как по-твоему, они давно обосновались здесь? Тот заяц, к примеру, висел сколько положено.
Я обратила внимание на вытоптанную землю между домами и отсутствие валежника под ближайшими деревьями.
– Достаточно давно, чтобы приносить дрова издалека.
Сорград пожал плечами.
– Итак, что теперь? Ты опять хочешь взяться за песни? Я уже поведала братьям о своем открытии.
– Книга еще у Фру, и, думаю, не стоит его торопить, пусть возьмет из нее все что хочет. Без него нам бы не видать такого гостеприимства. – Я почесала голову, нащупывая засохшую в волосах грязь. – Может, найдем поблизости трактир, поглядим, как идет игра и кто, напившись, будет самым неблагоразумным?
– И этим трактиром будет тот, что в десяти днях ходьбы назад по тракту?
Мы с Сорградом печально улыбнулись.
– Все ведут себя дружелюбно. Думаю, еще несколько дней, и мы могли бы задавать более очевидные вопросы.
Я посмотрела на маленькие жилища – их двери открыты каждому, кто захотел бы войти. Лесные жители кажутся очень доверчивыми. Или у них просто нечего красть? Ведь свои драгоценности Народ стремится носить на себе.
– Все, что узнали маги, говорит о том, что эфирная магия пришла от древних племен.
– Кого ты стараешься убедить? – пренебрежительно фыркнул Грен.
Когда мы проходили мимо дома целительницы, вышел Фру, за ним пахнуло распаренным чабрецом.
– Как Зенела? – спросил Грен, опередив меня на мгновение.
– Ориал уверена, что она поправится, – радостно сообщил менестрель. Он пошел рядом с нами и откинул вверх оленью шкуру, которая закрывала вход в наше жилище. – Кто-нибудь видел сумку Зенелы?
Мы покачали головами.
– Ее унесла река.
Я нырнула внутрь и, помешав костерок, подложила дров, чтобы дать нам и тепло, и свет. По крайней мере Народ строит эти укрытия достаточно давно, чтобы освоить вентиляцию для своих костров, а то я боялась, что мы прокоптимся, как угри на палочке.
– Чего хочет эта девица? – поинтересовался Сорград.
– Драгоценности, – нехотя признался Фру.
– Драгоценности? – Мне показалось, что я ослышалась. – Девчонка едва не утонула, вся закутана в Дрианон знает что, воняющее припаркой, и хочет прихорошиться на случай, если кто-то вдруг заглянет?
– Не в том дело. – Голос Фру стал жестким. – Ты поняла б это, если бы знала что-нибудь о Народе, чья кровь течет в твоих жилах.
– Это совершенно ни к чему, – отрезал Сорград.
– Нет, все правильно. – Я скрыла неожиданную боль от слов менестреля. – Зачем ей драгоценности?
Пламя костра плясало, и на лицо Фру ложились резкие тени.
– Зенела хочет пожить среди Народа.
– Но она не Лесной крови, – с сомнением возразил Сорград.
– Это не преграда. – Глаза Фру были скрыты в темноте, но голос звучал немного застенчиво. – Она увлеклась балладами и сказаниями, особенно романтическими.
Ну и дура. Я сохранила бесстрастный вид. Еще одна глупая девчонка, ищущая любви в совершенно неподходящих местах, – не моя забота.
– А драгоценности?
– Среди Народа так заведено, что мужчины дарят женщинам, которым они… гм… покровительствуют, некие презенты из золота или серебра. – Деликатность Фру была опровергнута его широкой усмешкой. – Если женщина носит драгоценности, это значит, что она готова принять предложение, и обычно считается, что чем опытней женщина, тем лучшей женой она станет.
Грен похотливо ухмыльнулся.
– И каков действующий тариф для благосклонности?
– Вы инородцы, не понимаете, да? – Фру покачал головой. – Не имеет значения.
Интересно, какой вывод сделали женщины из того факта, что я не ношу никаких видимых драгоценностей?
– Думаю, мы могли бы что-нибудь найти. – Я многозначительно взглянула на Грена.
Фру кивнул, но без особой надежды.
– А где Узара?
– Его пригласили ужинать с Рэвином, – объяснила я. – Ты поел?
Менестрель кивнул.
– С Ориал. Ты знаешь, что должна ответить на эту любезность у своего очага?
Так вот она, ловушка, во всей этой веселой щедрости.
– Советую тебе поразмыслить над этим, – повернулась я к Сорграду.
– С чего ты взяла, что я буду стряпать? – возмутился он.
– Ты же сам говорил, что я не могу вскипятить воду, не залив костер.
Фру встал.
– Я тоже хочу повидать Рэвина.
Он ушел, захватив лютню с груды ярких одеял, которые мы получили от разных соседей.
– Увидимся позже. – Теперь я повернулась к Грену. – Ладно, так что мы сняли с тех парней на пони, что могло бы обратить на Зенелу внимание красивого молодого самца, вышедшего испытать свои рога?
Грен задрал рубаху, размотал с талии кусок полотна и развернул его.
– Не знаю, где они охотились, но пожива оказалась богатой.
Я поднесла брошку с аметистом ближе к костру.
– Вридская работа, ты так не думаешь? – Я передала ее Сорграду, который лучше меня разбирался в драгоценностях.
– Почти наверняка. Я бы сказал, они работали на Озерной дороге. – Сорград изучал ожерелье. – Возможно, спускались от Битарна. Оно сделано в Озерном краю, как и то кольцо с узором из листьев.
Я взяла серебряное кольцо.
– Зенеле оно было бы почти впору. И раз уж нам не пришлось по-настоящему трудиться, чтобы добыть это, почему бы не отдать ей пару вещиц?
– Назови мне хоть одну уважительную причину, кроме очевидной, – воспротивился Грен.
– Соргрен, девочка хворает и воняет чесноком! И ты же сам сказал, что не интересуешься ею, – напомнила я горцу.
– То было раньше, когда она играла в барыню, – парировал Грен с блеском в глазах. – Теперь сапог на другой ноге.
– Нам нельзя портить отношения с этими людьми, – доказывала я, – если хотим узнать нечто такое, что можно превратить в деньги и преимущество.