— Хорошие лошади, — туманно произнесла она. Тело Вандиена перекинули через спину лошади Кириликина, привязали к высокому узкому седлу, которое было на животном. С его волос капала кровь, красные капли, которые становились черными, попадая на пыль. Она не могла отвести от него глаз, наблюдала за тем, как покачивается его тело, когда внезапно ослабевает повод лошади, наблюдала за ритмичным покачиванием его головы, когда отряд двинулся тяжелой рысью, смотрела ему вслед сквозь густую желтую пыль, которую поднимали алые копыта.
Затем он исчез, вид ей загораживал фургон. Она услышала, как Сататави крякнул, взваливая тело Кириликина на плечо и таща его к фургону. Во рту у Ки появился медный привкус, а рев в ушах стал громче. Независимо от ее приказа руки зашарили по пыли и снова сомкнулись на поясном ноже. Они не потрудились обезоружить людей, как только свалили их с ног. Вандиен уже научил их этой ошибке; она еще закрепит этот урок. В спине у нее заныло. Ноги слабо слушались ее. Никаких молниеносных прыжков на ноги не предвиделось. Нет. Сосредоточившись, она начала подтягивать одну ногу под себя.
— Золото.
Голос Козла был тихим, но четким. Сататави опустил тело Кириликина и снял свой меч с ремня, которым он крепился к боевой сбруе. Затем он встал, уставившись на мальчика, его огромные челюсти слегка приоткрылись, словно от удивления.
Ки внезапно почувствовала головокружение сильнее, чем когда-либо. Вездесущее пение насекомых внезапно переместилось в ее череп, и день показался более теплым и сонным. Ее глаза округлились, и было трудно думать о чем-либо, кроме голоса Козла.
— У нас есть золото. И мы отдадим все его тебе, если ты позволишь нам уйти. Все это золото, и тебе не нужно ни с кем им делиться.
Сататави застыл, уставившись на мальчика, материализовавшегося в дверце фургона. Желтые глаза Козла встретились с черными глазами брурджанца.
— Золото, — снова соблазнительно прошептал он. — Просто возьми золото и уходи. Скажи им, что ты сделал, как тебе было приказано. — Узкий красный язык брурджанца вывалился между зубами, изогнулся, чтобы облизать губы. Он слегка покачнулся, и внезапно его глаза сузились. Он яростно замотал головой:
— Нет! — сказал он хриплым голосом. — Я заберу золото и сожгу фургон! Нет причин делать только то или другое!
В два шага он схватил мальчика и держал его в нескольких дюймах от своих клыков.
— Где золото? — гортанно потребовал он.
Козел отчаянно извивался в его хватке, пытаясь увернуться от зубов и едкого дыхания, обжигавшего его лицо.
— Я не знаю!
Брурджанец отшвырнул мальчика в сторону как тряпку. Козел тяжело ударился о землю и растянулся на ней. Ки наблюдала, как брурджанец забирается в фургон. Мгновение спустя она услышала звуки бьющейся посуды и ломающегося дерева, когда он начал свои поиски. Это не заняло у него много времени. Маленький шкаф, устроенный под матрасом, был не таким уж маленьким и не таким уж секретным. Из повозки вокруг Козла посыпались предметы — напольный бочонок раскололся о землю, за ним последовал ливень сушеных бобов, когда брурджанец вытряхнул мешок в поисках спрятанного клада. Козел поднял голову, посмотрел на Ки.
— Скажи мне, что делать, — взмолился он.
Она поджала под себя второе колено и медленно оттолкнулась от земли. Боль накатила на нее, пронзая агонией и высасывая силы. Она попыталась отвлечься от мыслей, найти в себе гнев, слушая, как грабят ее дом, найти в себе жажду убийства по отношению к этому брурджанцу, который послал Вандиена на смерть. Но все, на чем она могла зациклиться, это на глупости этого существа. Вашикии никогда бы не оставил в живых двух врагов, пока искал добычу. Он бы методично устранил всю опасность, прежде чем разграбить фургон. Он бы закрепил черного боевого коня, который нервно пританцовывал в пыли, когда из фургона была выброшена охапка одеял. Вашикии прожил долго, и его боевые клыки стали толстыми и желтыми, потому что он не рисковал. Точно так же, как Ки пообещала себе, что проживет немного дольше, чем тот, что убил ее друга. Она прислонилась, тихо дыша, к стенке фургона и ждала. Козел нашел выпавший нож Вандиена. Он поднял его, посмотрел на Ки и обошел фургон сзади.
Это не заняло много времени. Она слышала его приглушенное торжествующее «хмф!», слышала слабый звон желтых монет друг о друга, когда он поднял маленький, но тяжелый мешочек. Дощатый пол заскрипел под его весом. Он был тяжелее двух человек и слишком высок. Фургон был построен не для его вида. Ему пришлось пригнуться, чтобы выйти, его челюсти выдавались, когда он высунулся наружу, а его горло вытянулось и оказалось незащищенным, когда он один раз моргнул на солнце.
Тот же солнечный свет отразился на коротком клинке Ки, а затем осталась только маленькая почерневшая рукоятка, которая торчала сбоку от его горла, как магическая рукоять. Из него вырвался крик, брызнувший красным, и он яростно замахнулся на Ки. Лезвие вошло в большую артерию сбоку от горла брурджанца, и они оба поняли, что он мертв.
Его удар пришелся ей сбоку по голове, и она упала, затем отползла за пределы его досягаемости. Он протянул руку и вытащил нож Ки из горла. Он бросился за ней. Они оба знали, что она умрет вместе с ним. Она лежала на животе в пыли, наблюдая за ним зелеными глазами ящерицы.
Козел спрыгнул с крыши фургона. Брурджанец пошатнулся под его весом, но не упал. Нож Козла взметнулся и опустился, порезав кожаную сбрую брурджанца и нанеся легкую рану, прежде чем волосатая рука повалила мальчика в пыль. Но промедления было достаточно. Он опустился рядом с мальчиком, упал поперек него, и остатки его крови хлынули на грудь Козла. Мальчик вздрогнул и затих. Ки уронила голову на руки. Кровь, пыль и смерть. Она снова убила, отняла жизнь у другого разумного существа, как поклялась никогда больше не делать. На мгновение ее огорчило, что она не испытывала угрызений совести. Только удивление от того, насколько легко это было. Как просто убивать, когда у тебя есть правильная мотивация. Затем день ненадолго посерел, и она погрузилась в эту мягкую серость.
— Вандиен, — тихо произнесла она в дорогу, ощущая вкус пыли при упоминании его имени. Звук собственного голоса разбудил ее. Как долго она лежала здесь, как долго его не было? Она знала, что он уже мертв; но какая-то часть ее требовала, чтобы она увидела тело и прикоснулась к его окончательной неподвижности. Именно эта наименее логичная часть ее самой подтолкнула ее тело подняться. Она, пошатываясь, выпрямилась. Эта эмоциональная составляющая стала сильнее, чем она когда-либо осознавала.
— Он мертв, — это был голос Козла, полный трепета, доносившийся из-под тела.
— Может, и нет, — прохрипела она, но горе уже сдавило ей горло.
— Нет, — прошептал Козел. Его узкие руки медленно поднялись, чтобы схватиться за собственное горло, когда он уставился на мертвого брурджанца, лежащего на нем. Его желтые глаза, казалось, вращались и искрились, как глаза гарпии. — Я почувствовал, как он умер. Это было совсем не похоже на животное… В один момент он был там, желая тебе смерти, а в следующий он был… больше. И становится все больше и больше, нависает над тобой, готовая задушить тебя, как ладонь над пламенем свечи. А потом… — Голос Козла стал еще тише. — А потом он ушел куда-то еще. И я чуть не последовал за ним туда! — Страх сотрясал мальчика, заставляя его зубы стучать. — Я чуть не последовал за ним туда!
Он отчаянно выбрался из-под тела брурджанца, а затем пополз к Ки, как будто подняться было выше его сил. Мгновение он сидел у ее ног, глядя на нее снизу вверх. Затем он внезапно обнял ее колени, уткнувшись лицом в ее юбку и сотрясая ее своей дрожью.
— О, Ки! Это то, что чувствовал Вандиен, когда убил Келлича. Это было слишком большое, слишком настоящее! — он прижался к ней, плача, как мог бы плакать гораздо младший ребенок, и она поймала себя на том, что гладит его по плечам, говоря, что все будет хорошо, все хорошо, все хорошо.
Пока она стояла там, прошло очень много времени. Наконец дрожь мальчика утихла, и он медленно отстранился от нее. Он выглядел ужасно, как будто перенес какую-то изнуряющую болезнь. Она обнаружила, что убирает волосы с его лица. Он посмотрел на нее, и она посмотрела ему в лицо. Очищенный. Освященный. Что-то. Как металл, прошедший через очищающий огонь.
— Я убил тамшинов. Когда рассказал о них брурджанцам. И там я убил Келлича. Но Келлич до конца ненавидел меня, и когда он умер, это было похоже на прекратившуюся головную боль. Мне было все равно. Потому что я действительно не понимал… — он подыскивал слова, но не находил их. На его лице было понимание, которое было страшнее любого горя, и Ки почувствовала, что оно превосходит ее собственное понимание того, что произошло.
— Козел. Все будет хорошо, — сказала она, солгав, но вынужденная что-то сказать мальчику. Ребенку не следовало быть наполненным тем, что сейчас овладело этим мальчиком. Но он покачал головой, отказываясь от ложного утешения.
— Ки, мы должны отправиться за ними. За Вандиеном. И нам нужно поторопиться.
— Да, — тихо сказала она, и мальчик вскочил. Он направился к фургону, затем остановился. — Что нам с ними делать?
Она посмотрела на скрюченные тела. Там собирались мухи.
— Оставить их, — предложила она.
— А лошадь?
— В конце концов, она вернется туда, где их держали. В любом случае, она не позволит нам приблизиться.
— Должны ли мы попытаться… накрыть их или что-то в этом роде?
— Нет. Я слишком устала, чтобы беспокоиться. И они слишком мертвы. На самом деле это не имеет значения, Козел. Что бы мы с ними ни делали, они все равно были бы мертвы, — она сделала паузу, переводя дыхание. Если она закрывала глаза, боль в спине становилась невыносимой и вытесняла все мысли. Она попыталась навести хоть какой-то порядок в своих мыслях. — Козел. Я не могу. Тебе придется все рассортировать. Все, что еще пригодится, бросай обратно в фургон. Она снова посмотрела на поверженного брурджанца. — Ничего запачканного кровью, — тихо добавила она. Козел молча кивнул, его глаза все еще были полны боли.