Герцог сделал рукой пренебрежительный жест, который не имел никакого отношения к убираемому со стола мясу.
— Восстание. Тьфу. Честно говоря, Вандиен, ты можешь рассказать мне о них очень мало того, чего я уже не знаю. Нет. Когда я сказал, что ты можешь быть мне полезен, я имел в виду твое умение владеть мечом. Каким бы архаичным и устаревшим оно ни было, я все равно хотел бы научиться харперианскому фехтованию.
Вандиен пропустил мимо ушей последний выпад.
— Если ваши знания о мятежниках так полны, — медленно спросил он, — почему вы не предприняли никаких действий?
Герцог выбрал пирожное с серебряного блюда, стоявшего перед ними.
— Я бы сказал, что они меня забавляют. Конечно, даже тебя, должно быть, позабавило ребячество их интриг. Попробуй одно из блюд с малиновым кремом; у моего повара особый талант в их приготовлении. Я мог бы сказать тебе, что проще оставить их нетронутыми и разбираться с их мелкими предательствами по мере того, как мои информаторы сообщают мне о них; если я сокрушу их здесь, завтра у меня будет всего лишь дюжина таких восстаний. Что-то вроде кожной сыпи, Вандиен. Царапины только распространяют ее.
— А ваша настоящая причина не иметь с ними дело? — Вандиен спокойно ел выпечку, заставляя свое лицо оставаться нейтральным, несмотря на медленный озноб, который распространялся по его руке.
— Они просто не настолько важны и не настолько могущественны. Если бы я выступил против них, их движение получило бы новых участников и импульс. Если я публично проигнорирую их, в то время как в частном порядке удостоверюсь, что все их заговоры ни к чему не приведут, я лишу их доверия. Кто присоединится к ним сейчас? Молодые отпрыски без денег и надежды на наследство, старики, чьи семьи не уделяют им достаточного внимания… никого, кого мне нужно бояться. — Герцог спокойно посмотрел на него. — Боюсь, я не стану орудием твоей мести, Вандиен. Видишь ли, для меня это ничего не значит.
— Понятно, — рука Вандиена скользнула к манжету, где он прятал сверток Противозлобника. Он нащупывал его, но отчаялся настолько, что решился посмотреть. Его там не было. Поиски брурджанки были более тщательными, чем он предполагал. Он взглянул на Халикиру; она слегка приподняла губы, что-то перекатывая короткими пальцами. Он отвел взгляд. Черт бы ее побрал. Он опустил руку с мечом на колени, прижал ее к теплу своего живота. Боль немного ослабла.
— Не расстраивайся так сильно, приятель. Через сто лет это ни для кого не будет иметь ни малейшего значения. Вот. Попробуй это вино к выпечке; я нахожу, что оно создает идеальный контраст. — герцог наливал из другой бутылки в новые бокалы.
Вандиен лениво наблюдал за ним. Он не мог придумать, что сказать существенного. День внезапно настиг его. Его отравленная рука болела, опустошая его, и каждый другой мускул в его теле протестовал против его предыдущих усилий. Даже сидя, он чувствовал боль в бедре. Горячая ванна, за которой последовал обильный ужин, никак не повысили его бдительности. Фальшивая энергия Противозлобника заставила его превзойти самого себя. Даже в голове у него помутилось. Ни малейшего значения через сто лет. Так сказал герцог. И, вероятно, это правда. Что останется от него через сто лет? Ни один ребенок не носил бы его имени. Его тело давно ушло бы в чернозем. Возможно, его меч; ему уже было больше ста лет. Где бы он мог быть? Висеть в темном углу Главной крепости герцога? Или, может быть, навален с кучей подержанного оружия на столе на каком-нибудь лаверанском рынке? И что бы тогда значила честь рапиры или его собственная? Что это когда-либо значило для него на самом деле? Он попытался вспомнить время, когда благородство давало ему преимущество в драке. Он рассеянно потягивал вино, которое герцог поставил перед ним.
— Какая польза от чести?
— Вообще никакой, — ответил герцог.
Вандиен вздрогнул, с удивлением обнаружив, что произнес свой вопрос вслух.
— Должна быть, — настаивал он, но не мог придумать никаких аргументов в поддержку этого. Менее благородный человек позволил бы Келличу убить Козла. Немного меньше чести сохранило бы Ки жизнь.
— Честь вообще бесполезна, — говорил герцог. — На самом деле, это препятствие. Сегодня, например. Сохрани свою честь, и я убью тебя. Или откажись от нее, получи пощечину и живи дальше в качестве моего слуги. Ты можешь спросить моих брурджанцев; я щедрый человек по отношению к тем, кто на меня работает.
— Я не знаю, — сказал Вандиен, но он отвечал не герцогу, а самому себе.
— Тебе не обязательно решать прямо сейчас, — сказал ему герцог. — Даже в середине боя ты можешь передумать. — Мужчина встал, жестом показывая Халикире, чтобы та принесла его оружие. Это был прекрасный клинок. В другой раз у Вандиена руки бы чесались осмотреть его. Его изогнутая рукоять блестела от множества вставленных в нее крошечных сверкающих камней. Настоящий фехтовальщик пренебрег бы ими, чтобы другие не сказали, что он использовал их, чтобы отвлечь своих противников. Но, опять же, это была мысль человека, заботящегося о своей чести. Герцог презирал честь. А у Вандиена ее не осталось. Он не смог подавить восстание, убившее Ки. Он умрет от меча герцога, и все это будет напрасно.
— Я сражался весь день. Я получил удар мечом по бедру. Я принял горячую ванну, плотно поел и выпил вина, и я сидел неподвижно достаточно долго, чтобы окоченеть. Вы назовете это честным поединком?
— Честность подобна чести. Не имеет реальной ценности. Но потрать минуту-другую, чтобы размяться, если нужно.
Вандиен молчал, вытаскивая рапиру и тщетно пытаясь размять мышцы. На ощупь они напоминали высохшие скрученные полоски кожи. При первом же пробном выпаде он почувствовал, как открылась рана на бедре. Кровь, просачиваясь сквозь бинты, казалась такой горячей, что могла обжечь. Ирония судьбы, когда его рука с мечом казалась такой холодной. Он знал, что сжимает рукоять своей рапиры, но на самом деле не чувствовал своих пальцев. Он взглянул туда, где разминался герцог. Он смотрел мгновение, затем внезапно увидел. Модная рубашка с кружевами на воротнике и манжетах была камуфляжем для кольчуги. Какой бы легкой и изящной она ни была, он все еще мог видеть ее предательские очертания, когда герцог сделал выпад. Скудные шансы Вандиена внезапно уменьшились.
Лучше бы он вообще ничего не ел. Все его тело налилось тяжестью, а в голове помутилось. Он попытался обдумать варианты. Казалось, их было не так уж много. Он мог сразиться с герцогом и умереть от его меча. Он мог принять предложение герцога о должности учителя фехтования, получить удар по лицу и умереть от яда. Он мог отказаться сражаться с герцогом… и герцог, человек без чести, все равно убил бы его. Смешно. Казалось, что все это закончится с его смертью. Что ж, если все, что он мог сделать, это умереть, он умрет достойно. Интересно, как высоко на горле герцога доходила его кольчуга? Вероятно, хороший кожаный ошейник под кружевным. Халикира наблюдала за ним непроницаемыми темными глазами. Брурджанцы. Что бы еще о них ни говорили, они умирали достойно. Он ухмыльнулся ей, небрежно отсалютовав клинком. Ее черные губы слегка изогнулись в подобии брурджанской оскаленной улыбки. И на Вандиена снизошло вдохновение.
Его рука и рукоятка меча были холодными, бедро онемело. Он отключил разум от боли, заставил свое тело реагировать, разминая его быстро и грубо. Он повернулся лицом к герцогу. Двое других брурджанцев поднимали нагруженный стол, устанавливая его у стены.
— Правила этого поединка? — тихо спросил Вандиен.
— Никаких, — ответил герцог таким же мягким голосом. — Что значат правила для людей без чести?
— Ничего. Совсем ничего, — признал Вандиен.
Вандиен выпрямился. Герцог последовал за ним. Их клинки были опущены. Затем медленно началось приветствие, соперники подняли клинки до подбородка, наконечники вверх, лезвия вертикальны. Украшенная драгоценными камнями рукоять блеснула в глазах Вандиена, но выражение его лица не изменилось. Затем, когда герцог начал опускать свой клинок вниз и по кругу, отводя его в сторону в стандартном салюте, Вандиен сделал молниеносный выпад. Кончик его рапиры вонзился точно в глазницу герцога, погрузившись на добрых четыре дюйма. Она вышла обратно прежде, чем герцог начал падать.
— Урок номер один в харперианском фехтовании, — услышал Вандиен свой голос. — Точный контроль точки — это все.
Тело герцога упало на ковер.
Вандиен покачнулся на месте. Холод распространялся по телу. Он поймал рапиру свободной рукой, когда его рука с мечом онемела и упала на бок. Он повернулся к брурджанским гвардейцам, поднял рапиру в боевое положение. Он покажет им, что человек тоже может умереть достойно.
Халикира издавала странный звук, почти как тяжело дышащая собака. Ее огромные челюсти были широко раскрыты, обнажая сверкающие боевые клыки и язык в синих пятнах. Она внезапно схватилась за живот и прислонилась к одному из своих спутников, который внезапно присоединился к ней, шумно задыхаясь. Внезапно она подняла свой гребень, колючую прядь полуволос, которые венчали брурджанцев и обычно были выпрямлены только во время битвы или в моменты сильного волнения. Вандиен собрался с духом.
Третий брурджанский стражник медленно пересек комнату. Вандиен повернулся, угрожающе подняв рапиру. Это был пожилой самец с серыми пятнами на черной шкуре. Он присел на корточки рядом с герцогом и тоже начал шумно дышать. Внезапно он наклонился вперед и большим пальцем выколол герцогу проколотый глаз. Он поднял его, свисающая ткань прилипла к его большому пальцу с черным ногтем.
— Свиной глаз, кто-нибудь? — хрипло предложил он. Халикира внезапно взвизгнула и сползла на пол, ее дыхание участилось, когда черношерстный самец отправил глазное яблоко в рот и смачно разгрыз его.
Силы внезапно покинули Вандиена. Он, пошатываясь, подошел к стулу, сел.
— Я никогда раньше не слышал, чтобы брурджанцы смеялись, — растерянно признался он, ни к кому конкретно не обращаясь.
— Тогда мы в расчете. Я никогда раньше не видела, чтобы человек делал что-то смешное, — ответила Халикира.