— Да, но… — воскликнула Чарити.
— О-о, но вы ведь понимаете… — сказал Джон с явной болью и мукой в голосе.
— Обманом, — твердо повторил Чад. Он повернулся к Чарити. — Вы должны понимать, что я не могу участвовать в затее, которая может причинить боль вашей сестре. Я могу быть не согласен с ее точкой зрения в этом вопросе, но именно она и ваша мать официально держат в своих руках ваше будущее.
Чарити крепко сжала губы. Она ничего не ответила, но в сверкавших глазах можно было ясно прочесть ее мысли.
— Только не подумайте, — продолжал Чад с поднятой рукой, — что я противник вашей помолвки. Обещаю вам сделать все, что в моих силах, чтобы уговорить Лайзу смотреть более благосклонно на мистера Вэстона.
Этим Чарити пришлось удовлетвориться. Чад пригласил обоих на чай в ближайшую кондитерскую, и остаток дня прошел в полном согласии. Большинство своих слов Чарити обращала к юному агроному, слушая с лестным вниманием рассказы вышеозначенного джентльмена о его работе.
— Дело в том, — говорил он серьезно, — что численность населения Англии возрастает, а земли, пригодные для выращивания урожая, сокращаются. И поэтому я верю, что крайне важно повышать урожайность путем селекции семян и других усовершенствований.
Чада забавляло то, что Чарити сидела буквально на краешке стула, впитывая в себя слова Джона с напряженным вниманием.
— Вы видите? — воскликнула она, обращаясь на этот раз к Чаду но не отрывая взгляда от своего обожаемого объекта. — Я же вам говорила, что он — умница!
— Я начинаю думать, что вы были правы, — ответил Чад задумчиво. — Расскажите мне, — спросил он теперь уже Джона, — об этой вашей кормовой свекле.
Вернувшись с Чарити назад на Беркли-сквер часом или двумя позже, он опять завел с ней разговор о происшедшем.
— Я имел в виду то, что сказал, моя дорогая.
Он улыбнулся, глядя в ее встревоженные глаза.
— Я не буду участвовать в ваших планах и прошу, чтобы вы обещали, что не будете вовлекать в них никого другого.
Выражение лица Чарити было отчаянным.
— Чад, я люблю Джона, — она сказала это просто, но с трогающей сердце уверенностью.
— Понимаю. Тогда вы думаете выйти за него замуж, да?
Она опустила глаза и стиснула свой ридикюль.
— Он не просил меня об этом. В сущности, — она подняла голову, — он вообще мне ни в чем не признался. Но я знаю — он отвечает мне взаимностью. Лишь благородство души удерживает его от того, чтобы открыть свое сердце.
Чад счел нужным многозначительно кашлянуть.
— Потому что, — продолжила Чарити, — он чувствует, что его происхождение вряд ли респектабельно и что он небогат и на него нельзя возлагать блестящие надежды. Что он не стоит меня. Вы когда-нибудь слышали подобную чепуху?
— Никогда, — ответил Чад уверенно.
Она долго смотрела на него, а потом невольно улыбнулась.
— Да, я поняла, что вы подумали. Наверное, я не могу клясть Лайзу за беспокойство обо мне, но… разве вы сами не видите? Джон, он… он… он — чудесный. И ужасно умный. Некоторые его эксперименты были очень удачными. У его родителей поместье в Йоркшире, и они выращивают там новые сорта льна — вот уже два года.
Чад наморщил лоб:
— Лен не считается основной культурой в этой стране — он быстро зарастает сорняками и не имеет такого значения, как зерно, употребляемое в пищу.
— О-о, но Джон вывел новый сорт, успешно противостоящий сорнякам и исключительно питательный. Особенно он хорош для молодых бычков.
Брови Чада приподнялись.
— Ну хорошо, — ответил он задумчиво. — Это уже кое-что… Мне интересно…
Но они уже подъехали к дому Рашлейков, и Чад не докончил свою фразу. Он вышел из экипажа и помог Чарити спуститься на землю.
— Вы зайдете к нам? — спросила Чарити. — Или, поскольку довольно поздно, вы захотите остаться на обед?
Чад усмехнулся.
— Думаю, ваша сестра может быть иного мнения. И кроме того, — поспешно добавил он, — у меня есть кое-какие планы на вечер. Я прямо-таки и не знаю, как вас благодарить за чудесный день, и должен признаться: вы дали мне пищу для размышлений.
Прежде чем отправиться к себе домой, он проводил Чарити до дверей и откланялся, изящным жестом сняв шляпу.
Глава 9
Чарити отдала шляпку и ридикюль горничной и уже начала подниматься по лестнице, когда из своего кабинета, расположенного в задней части дома, появилась Лайза и подошла к ней.
— Я и понятия не имела, что уже так поздно, — заметила Лайза, взглянув на крошечные часики, пришпиленные к ее платью. — Время одеваться к обеду.
Она обняла Чарити за талию, когда они шли по ступенькам наверх.
— Как тебе понравилась прогулка с Чадом? Где вы были — в Египетском зале?
Чарити покраснела.
— Да, было очень хорошо.
Она колебалась, не зная, рассказать старшей сестре о своем «вероломстве» или нет, но тут Лайза заговорила первой.
— Ты помнишь, что сегодня ты обедаешь одна? Ты же знаешь, мы с мамой едем в Карлтон-хаус.
— Ух, как бы мне хотелось поехать с вами! Я никогда не была внутри резиденции регента.
— За что ты должна только благодарить Бога, торопыжка, — ответила с кислой миной Лайза. — Наверняка будет невыносимая давка и духота, по крайней мере четыре дамы упадут в обморок из-за жары, а еще две или три последуют их примеру — просто потому, что сочтут шумное общество неподходящим для себя.
Позже, тем же вечером, когда Лайза скользила с леди Бернселл вдоль одного из сверкающих коридоров Карлтон-хауса, она осознала верность своих слов. Сегодня вечером гости были собраны не по тому более демократичному принципу, которому изредка следовал регент — когда высокородные и влиятельные особы перемежались с людьми более низкого сословия. Их приглашали потому, что кого-то их августейший хозяин находил очаровательным, кого-то — умным или просто был в расположении духа выказать кому-то милость. Сегодняшнее торжество означало, что Сезон официально открыт — этот званый вечер был первым в ряду самых грандиозных светских увеселительных мероприятий года. По такому случаю вечерний прием принца могли посетить лишь сливки высшего общества.
Лайза внутренне улыбнулась. Ее положение в высших кругах было прочным и могло обеспечить ей приглашение, которым она была бы обязана только самой себе. Но она чувствовала, что на этот вечер ее пригласили, возможно, еще и потому, что ее отец много лет был одним из закадычных друзей принца.
Лайза оценивающе смотрела по сторонам. Они только что вошли в Малиновую туалетную комнату с ее обилием ярко-красных мягких ковров, украшенных вытканными на них знаками отличия ордена Подвязки. Вся комната была просто заставлена бесценными произведениями искусства, мерцавшими в хрустальных капельках трех массивных люстр. Лайзе показалось, что ее заперли в огромной, набитой драгоценностями шкатулке.
— То ли еще будет, когда вы увидите, какую он отгрохал новую оранжерею, — раздалось где-то у ее локтя. Она быстро обернулась и увидела улыбавшегося ей Джайлза.
Она приветствовала его милой улыбкой и повернулась, чтобы окликнуть мать. Леди Бернселл была увлечена разговором со своим неизменным обожателем, мистером Вэрбартоном.
— С кем вы приехали? — спросила Лайза.
— С мужем сестры, Фарнверсом, — ответил он с усмешкой. — Обычно я избегаю шумных приемов, которые дает Принни[1], даже когда меня туда усиленно приглашают, там всегда такая давка. Но Фарнверс вдруг почувствовал, что ему необходима поддержка — один он вряд ли был бы в состоянии столкнуться нос к носу с регентом сегодня вечером. Вас это удивляет? Дело в том, что он дал его высочеству очень скверный совет по поводу фабрики в Кеттеринге. Бедный Принни потерял кучу денег на этом.
— А ваша сестра тоже здесь?
— Сьюзи? Нет. Она в любой момент может одарить нас четвертым ребенком, вы же знаете. Вы выглядите сегодня просто великолепно, Лайза. Вы словно похитили красоту у всех женщин сегодняшнего вечера — даже у этих прелестных нарисованных леди на потолке. Вы ничего не имеете против такого сравнения?
— Конечно нет, — она засмеялась, взглянув наверх. — Хотя я вряд ли сегодня в форме, тем более, чтобы соперничать с Венерой и ее свитой.
На самом деле Лайза намеренно одевалась с особой тщательностью к сегодняшнему вечеру, сознавая важность этого мероприятия. И она знала, что в своем платье-чехле из лазурного неаполитанского шелка, поверх которого парила воздушная серебристая туника, она выглядит как нельзя лучше.
— Я заявляю, — сказала леди Бернселл, вмешиваясь вместе с генералом в разговор, — что во всем доме нет ни одной прохладной комнаты. — Она энергично обмахивалась веером. — Джордж, если вы немедленно не проводите меня в сад, я просто погибну от жары!
— Ах, — ответил ее кавалер, пожимая ее затянутые в перчатку пальцы. — Хотелось бы надеяться, что вы даже упадете в обморок — тогда бы я мог отнести вас туда на руках.
— Не при детях, Джордж, — со смехом ответила ее светлость.
Лайза, улыбаясь, смотрела, как эти двое смешались с толпой и скрылись из вида.
— Неплохая пара, а? — спросил Джайлз.
— Они неравнодушны друг к другу, — ответила Лайза. — Но кончится ли это браком — это уже другой вопрос.
— Так вы не против? Я имел в виду — ваш отец умер всего два года назад. Я думал…
— О нет. Я счастлива за нее. За них обоих. Мама и папа были совершенно счастливы вместе, и, хотя, конечно, она не чувствует к сэру Джорджу той любви, которая связывала ее с отцом — той единственной любви на всю жизнь, — она весьма привязана к сэру Джорджу. Я рада, что ей хорошо и весело в его обществе.
— Ах, — задумчиво ответил Джайлз. — Тогда вы чувствуете… О Господи! — воскликнул он, не договорив фразу.
Лайза удивленно посмотрела на него, а потом, следуя глазами за его взглядом в конец коридора, увидела высокого джентльмена, поглощенного разговором, — пламя свечей отражалось медными бликами на его волосах.