Он сидел чуть поодаль от нас, вполоборота, и я мог видеть его лицо. Капитан пил и смеялся вместе со всеми, но во взгляде его то и дело проскальзывала скрытая тревога. Угроза. Внешне он выглядел абсолютно спокойным и расслабленным, но я видел, как он украдкой оглядывался на дверь, посматривал на тавернщика и местных девок, хватался за нож, когда кто-то входил или выходил.
Я поднялся из-за стола, сказал Филиппу оставаться тут, осушил ещё полстакана и подошёл к капитану. Земля под ногами качалась, я снова ощутил себя на палубе корабля.
- Эдди! Садись, выпей с нами! - улыбнулся мне капитан, поглядывая на дверь за моим плечом.
- Может, лучше сходим подышать на улицу?
- Неплохая идея, Эдди. Пойдём, - сказал он.
Как только мы вышли за дверь - Том схватил меня за ворот и потащил за угол. Я не стал сопротивляться.
- Ты тоже их видел? - прошипел он, снова озираясь по сторонам.
- Кого? - спросил я. - Том, что стряслось?
- Испанцы! Здесь, в городе! Я видел их барк!
- Ты перепил? Это британский город, откуда здесь испанцы?
Я почувствовал прикосновение холодной стали.
- Если ты работаешь на них - я тебя прямо здесь завалю. Нож в печени ещё никому шансов не оставлял. Выйди на набережную и посмотри на корабли.
Я выглянул из-за угла таверны. На рейде стояли несколько незнакомых судов и 'Левиафан'.
- Что не так? Всё в порядке, обычные торговые суда. Английские, французские.
- Левее! - прошипел капитан. - За тем фрегатом. Флаг французской вест-индской компании.
- Обычный барк, - протянул я и обомлел. Очертания его напоминали тот самый корабль, что обстрелял нас с Филиппом возле Бас-Тера. - Испанский.
- Теперь понял? Они следят за мной! - прошептал Том. Бешеный взгляд, на бороде висит ниточка слюны - он был бы похож на городского сумасшедшего, если бы я не знал, что это всё правда.
- Возвращаемся в таверну, собираем команду и отчаливаем по-тихому, - предложил я. - И нож убери.
- Это отребье не собрать до заката, чёрт побери! Надо было идти от Чарлстауна!
- Тогда дождёмся темноты. У меня есть идея.
Когда солнечный диск разлил по воде кровавые пятна, а полный штиль сменился порывами вечернего бриза - мы отправились обратно на корабль. Усталые, но счастливые, матросы медленно плелись по набережной, самых пьяных тащили на себе немногие трезвые. Кого-то побили, кто-то хвастался украденным барахлом, кто-то горланил песни на весь город. Но все, до единого, возвращались на корабль. Те, кому сегодня не повезло остаться на борту, с завистью смотрели на пьяных.
Мы с Томасом шли последними, подгоняя отставших и следя за хвостом. Определённо, за нами следили, я замечал тени в переулках и слышал шаги в темноте. Но мы старательно делали вид, что довольны происходящим - я пел песню про испанских леди, а Том подпевал на нужных моментах.
Я последним поднялся на борт 'Левиафана' и обернулся посмотреть на пирс. Возле него на волнах качалась одинокая шлюпка, у которой стояли несколько человек.
- Подождём немного, - сказал я.
Капитан кивнул. Вахтенный шесть раз ударил в колокол. Сегодня все прибыли на судно вовремя.
Шлюпка отчалила от пирса, и я убедился, что это испанцы возвращаются к своему барку. Тот стоял на якоре примерно в двух кабельтовых от нас, спрятанный за другими судами. Когда испанская шлюпка скрылась из вида, я посмотрел на капитана. Пора.
Я быстро разделся догола прямо на палубе, взял плотницкий топор и прыгнул в воду. Топор потянул меня на дно, но мне это не помешало. Я поплыл вперёд, стараясь не выдать себя ни единым всплеском. Я обернулся - матросы, как и было приказано, занялись своими делами, имитируя бурную деятельность. Словно 'Левиафан' готовится отчалить.
Волн здесь, в бухте, практически не было, и даже не чувствовалось, что эта тёплая, обласканная солнцем вода - часть большого и беспокойного Атлантического океана. Я медленно приближался к цели, огибая английские и французские корабли. Нельзя было, чтоб меня заметили хоть на одном из них, так что мне приходилось нырять и плыть под водой как можно дольше. Когда кончался воздух - я тихо всплывал, чтобы отдышаться, смотрел на спящие корабли и плыл дальше.
На барке горели огни. Я вдохнул побольше воздуха, нырнул и, разгоняя стайки тропических рыб, подплыл к испанскому кораблю. Днище его заросло острыми ракушками и водорослями, и мы могли бы не беспокоиться, он бы с таким днищем нас никогда не догнал, но не стоит уповать на одну лишь удачу. Я подплыл к рулю, взялся за баллер - ось, передающую повороты штурвала, и ударил по нему топором. В воде удар получился слабым, но на деревянной поверхности появилась небольшая зарубка. Немного терпения - и испанцы ещё долго не смогут покинуть бухту.
Я вслепую наносил удар за ударом, но безрезультатно, насквозь сырое дерево плохо поддавалось топору. Лёгкие горели, перед глазами уже плыли круги, но я упорно махал оружием. Наверху я услышал голоса, и внезапно сквозь толщу воды пробились лучи света. Кто-то свесился с фонарём с кормы.
Я оттолкнулся от руля и проплыл под кораблём, мечтая лишь о глотке свежего воздуха. Я ударился о киль, порезался ракушками, но всё-таки смог всплыть там, где меня никто не увидел. Взошла луна, и в её свете я увидел, что весь покрыт мелкими порезами и ссадинами. Вокруг меня расплывалось чёрное пятно крови. Испанцы наверху всполошились, но я пока оставался незамеченным. О чём я только думал, когда вызвался перерубить толстенную балку под водой одним топором, ночью?
Ещё одно погружение, и я снова поплыл к корме. Я смертельно устал, топор неумолимо тянул на дно, но я грёб изо всех сил, чтобы 'Левиафан' мог ускользнуть от слежки. Я с размаху вогнал топор в перо руля, на котором тут же появилась длинная продольная трещина. Ещё несколько ударов - и я разломал его пополам. Я даже посмеялся над собой, что не догадался сделать так с самого начала.
Я проплыл под водой сколько смог и, наконец, вынырнул, с шумом втягивая воздух. С испанского барка раздались крики.
- El esta aqui! Aqui! Disparar! Rapido! - разобрать я сумел немного, но абсолютно точно понял, что по мне собрались стрелять.
Глубокий вдох, нырок, и я изо всех сил стараюсь уплыть подальше. Я плыл зигзагами, сбивая прицел испанцам. Раздались приглушённые выстрелы, похожие на удар доской о доску, и маленькие свинцовые шершни устремились вниз, в царство Посейдона, оставляя за собой крохотные буруны.
Я всплыл, чтоб глотнуть воздуха, и тут же нырнул обратно. Снова громыхнул залп, стреляли из мушкетов и пистолей, ясно как божий день. Я мысленно вознёс молитву, чтобы паписты не догадались стрельнуть картечью.
К счастью, я доплыл до английского фрегата и спрятался за ним, чтобы немного перевести дух. Пока не услышал характерный плеск спускаемой шлюпки. До 'Левиафана' оставалось примерно полтора кабельтова, я абсолютно голый, почти безоружный, не имел никаких шансов против полной шлюпки испанцев. Человек в воде вообще почти беспомощен против человека в лодке.
Я решился на финальный заплыв и рванул к пиратскому шлюпу. Руки и ноги стали будто бы ватными, а в голове звенело так, что я решил больше никогда не повторять таких подвигов. Я обернулся и увидел, что шлюпка приближается ко мне с неумолимостью айсберга.
'Левиафан' не подавал признаков жизни. На палубе ни единой живой души, все фонари погашены, все люки задраены, все флаги спущены. Я в отчаянии грёб к нему, истекая кровью от порезов, я плыл так, как не плавал ещё никогда. Но какой бы ни был пловец, лодку ему не обогнать.
Смех и ругань испанцев звучали всё ближе и ближе, но стрелять они уже не стали. Решили взять живьём. Это давало мне кое-какие шансы.
Я нырнул и кинулся в сторону, сбивая их со следа и надеясь, что в свете луны они не увидят, куда я поплыл на этот раз. Когда я всплыл, то увидел, что шлюпка всё ещё идёт прямо за мной. Корабль был уже так близко, но всё-таки слишком далеко.
Шлюпка приблизилась настолько, что испанцы уже могли ударить меня веслом, и в этот же момент на 'Левиафане' открылись орудийные порты, из которых высунулся ряд воронёных пушек. Из-за фальшборта поднялась едва ли не половина команды, целясь в испанцев из мушкетов. Мир словно замер.
Я сделал последний рывок до корабля, мне бросили линь и, наконец, втащили на борт. Я обессиленно рухнул на палубу, сжимая рукоять топора и истекая кровью.
- Видел бы ты свою харю, Картер, - прозвучал голос из темноты. - Бледный, рожа перекошена, ну точно ходячий труп. Ещё и топор кое-как у тебя забрали.
Я попытался разлепить глаза, и с какой-то попытки у меня получилось. Тёмный затхлый трюм, пахнет кровью и экскрементами. Значит, я у врача.
- Питер... Дай попить... - простонал я, ослабший не только от потери крови, но и от жуткого похмелья.
- А, очнулся всё-таки. Одевайся и двигай наверх, капитан тебя хочет видеть, - заворчал ван Рейн.
Я жадно присосался к ковшику свежей чистой воды. Похмелье не отступило, но чувствовать себя я стал намного лучше.
Штурман угрюмо сидел на низком табурете и ждал, пока я оденусь. Похоже, он не слишком-то любил свою вторую работу. Раненые и покалеченные моряки медленно умирали здесь, в тёмном закутке нижней палубы, уповая лишь на себя. В жарком климате Вест-Индии раны заживали слишком плохо, часто гноились, и зачастую единственным способом избежать гангрены была ампутация. Покалеченных матросов высаживали на берег в каком-нибудь знакомом порту и выплачивали небольшую сумму компенсации. Большая часть инвалидов становились пьяницами и попрошайками, и, в конечном счёте, умирали бесславной смертью от голода, пьянства или тропической лихорадки.
Поэтому быть судовым врачом не любил никто. Слишком многих придётся потерять, и слишком многих придётся обречь на бесполезное существование.
Я закончил с переодеванием, кивнул Питеру и поднялся на палубу. Солнце, стоящее в зените, ударило по глазам, меня покачивало от слабости и тошнило. Но я отпустил поручень и нетвёрдой походкой отправился к капитану.