- Настасья, успокойся, - мягко произнесла Елизавета Андреевна, решив прекратить дальнейшие разрушения. – Ты какая-то нервная последнее время, может, доктора позвать?
- Ой, барышня, - горничная опасливо огляделась по сторонам, перекрестилась и перешла на опасливый шёпот, - так ить с кажным днём всё страшнее и страшнее. Соседку зарезали, а теперь и у нас кто-то середь ночи завопил, видать, душегубец и до нас добрался.
Лиза тоже осенила себя крестным знамением, потом не утерпела, через левое плечо трижды сплюнула, вздохнула глубоко, смелости набираясь, и решительно заявила:
- Идём, посмотрим, что там приключилось.
Настасья от такого предложения аж присела, голову руками обхватив:
- И-и-и, не просите барышня, боязно! Шибко боязно, ажно коленки подгибаются и ножки резвые никуда не идут.
- Хорошо, тогда оставайся здесь, - Елизавета Андреевна покладисто кивнула, решив, что проще отправиться навстречу неизвестному одной, чем терять время на переубеждение горничной. – Я одна спущусь.
- Не пущу, - взвизгнула Настасья, обхватывая барышню за ноги и утыкаясь лицом в шёлковый халатик, - не пущу, ежели чего с Вами случится, с меня Софья Витольдовна с живой кожу снимет и соломой набьёт!
- Какие глупости тебе в голову приходят, - рассмеялась Лиза, - знать бы ещё, откуда.
Горничная чмыхнула носом, прядку влажную от пота назад отбросила:
- Барыня сама давеча говорила, когда на Вас камень с крыши ринулся и мало не зашиб. Вы тогда от страха в беспамятство пали, а Софья Витольдовна нас страх как всех строжила, управляющего Егора вообще взашей выгнала, сказала, что раз он не справляется, то она его, дармоеда, и держать не станет.
Елизавета Андреевна нахмурилась и покачала головой. Что и говорить, в последнее время с ней частенько происходят разные неприятности: то камень упадёт, то доска мостика гнилой окажется, то вот собака с цепи сорвётся. Случайности вне всякого сомнения, но всё же от них становилось неспокойно на душе, Лизонька даже комнату стала на ночь запирать, чего раньше никогда не делала.
- Настасья, я спускаюсь вниз, - барышня постаралась, чтобы голос её прозвучал строго и твёрдо, даже без тени сомнений либо же колебаний, - а ты решай: здесь останешься, или со мной пойдёшь.
Горничная душераздирающе взвыла, но под непреклонным взглядом Елизаветы Андреевны сникла, вздохнула тяжко, словно мельничный жёрнов себе на спину прилаживала, и прошептала:
- Воля Ваша, барышня, я Вас одну не брошу, с Вами отправляюсь. Хучь вниз, хучь к душегубу, хучь в сам ад кромешный, прости меня господи, душу грешную.
Получив, пусть и недобровольную, но поддержку со стороны Настасьи, Елизавета Андреевна приободрилась и по лестнице спускалась уже гораздо более спокойно и уверенно. Даже мысль о вполне возможной встрече с Алексеем Михайловичем не конфузила, а приятно щекотала, словно пёрышко, коим, нет-нет, да и проводили по сердечку, заставляя его радостно замирать в предвкушении. Правда, внизу, заметив насупленных слуг и растерянных, выдернутых из постелей родственников, Лиза опять обеспокоилась и насторожилась. Если уж даже те, кто любит понежиться в тёплой постельке, выскочили из комнат, значит дело совсем не шуточное.
Алексей Михайлович тоже выглядел озабоченным, только рыкнул через плечо, чтобы посторонние не толпились, и снова едва ли не носом уткнулся в какой-то ком из одежды. Лизонька сначала удивилась, откуда этот ком взялся, тётушка же строго следит, чтобы в доме всегда прибрано было, и все вещи лежали да стояли на своих, единожды отведённых, для них местах, а потом всмотрелась получше, да так и ахнула. На полу лежал не ком одежды, а девушка, бледная, неподвижная и, как показалось в первый миг, бездыханная. Госпожа Соколова подалась было вперёд, чтобы рассмотреть, кто это пал жертвой злого рока, но следователь резко дёрнул плечом и приказал сквозь плотно стиснутые зубы:
- Нечего тут толпиться, расходитесь.
- А может, - Елизавета Андреевна попробовала было возражать, но её прервала Софья Витольдовна, чей глас при желании мог без труда долететь как до царствия небесного, так и самых мрачных глубин преисподней:
- Ну, чего непонятного? Господин следователь сказал, чтобы все по комнатам расходились, так что живо все вон, чтобы через пять минут и духу вашего тут не было!
Горячий нрав, а паче того, тяжёлую руку госпожи Абрамовой многие знали на собственном скорбном опыте, а потому все поспешили скрыться, как говорится, от греха подальше. Быть битым, да ещё и в присутствии столичного следователя, да ещё и пожилой дамой, никому не хотелось. Одна Лиза попыталась настоять на своём и остаться, благо Софья Витольдовна, хоть и метала громы и молнии, а меж тем неизменно любимой племяннице потакала, но господин Корсаров мягко и при этом настойчиво повторил, что уйти должны все. Без исключения.
Елизавета Андреевна, стиснув зубы, подчинилась, про себя досадуя, как это можно быть таким недальновидным и простых вещей не понимать, ей же интересно, а потом звонко шлёпнула себя ладошкой по лбу. Нет, всё-таки правильно дядюшка Олег Вонифатьевич говорит: любовь хуже простуды, та хоть и мутит разум, а больше десяти дней не длится, как же можно было забыть про артефакт невидимости! Девушка приподняла подол халатика, дабы не запутаться в нём на лестнице, и порскнула вверх с такой скоростью, коей и сама от себя не ожидала.
Лиза
Нет, всё-таки правильно говорят: нужную вещь нипочём не сыскать, особенно, если она лежит на самом виду. На поиски артефакта, который, я это точно помнила, у меня был, я потратила кучу времени, а он оказался в ларчике на туалетном столике, я как его обнаружила, даже взвыла от досады. Затем ещё и застёжка не сразу застегнулась, после первой попытки я артефакт на пол уронила, едва камень не разбив, слава богу, обошлось. При второй попытке застегнуть замочек у меня прядь волос с цепочкой переплелась, да так негораздо, что даже слёзы на глазах от боли выступили. Хорошо, что на третий раз всё наделось и застегнулось как должно, без досадной мешкоты. Я быстро щёлкнула по дымчато-серому камню, набрасывая на себя полог невидимости, и, стараясь не замечать того, что всё вокруг меня стало словно бы подёрнутым тонкой дымкой тумана, выскользнула из комнаты. Не знаю как, но побочным эффектом полога невидимости стало видение истинной сути или Око двойного дна, как сей эффект называл мой наставник. Ну что ж, за возможность оставаться невидимой и узнать, что же произошло, я готова мириться с тем, что знакомые предметы окажутся не такими милыми и уютными, как я привыкла. А из родных сейчас никого и нет, тётушка всех по комнатам разогнала, так что ничего плохого я даже Оком не увижу. И прекрасно, расстройств меньше.
Стараясь не шуметь и представляя себя бесплотным духом из какого-нибудь готического романа, я скользила вниз, едва касаясь рукой перил и кусая губы, чтобы сдержать проказливое желание повыть, как и подобает уважающему себя привидению, а то и цепями побряцать. Хотя нет, это уже всё-таки перебор. Да и цепей у меня нет, а скрестись к родственникам в предутренней мгле с просьбой поделиться кандалами мне совесть не позволит. Я тихонечко хихикнула, представив, как невидимкой вхожу, ну, например, к Василию Харитоновичу и начинаю просить цепи глухим замогильным голосом. Хотя, нет, этого дядюшку мне разыгрывать совестно, он у меня хороший. Да и не испугается он призрака, а предложит партеечку в шахматы, карты или просто рюмочку коньяка осушить. Славный он у меня, жаль, что тётушка его не сильно жалует.
Вот так, то озорно подхихикивая, то размышляя о своих родственниках, я и спустилась вниз, никого не встретив и, что особенно радует, ни на что не натолкнувшись, а то в последнее время со мной слишком много всего происходить стало. К моему глубокому удовлетворению, место злоключения ещё не опустело, я шагнула ближе и застыла, широко распахнутыми глазами глядя на поджарого молочно-серебристого, словно лунный свет, лиса и крупного большеголового филина, суетящихся возле остромордой с густой рыжей шерстью псицы. В первый миг я так опешила от увиденного, что даже не сразу сообразила, что это злую шутку со мной сыграл побочный эффект невидимости, Око двойного дна, будь оно неладно! Я прищурилась, сосредоточилась и, пусть и с трудом, но узнала под обликом лиса Алексея Михайловича, в филине доктора, а в собаке Оленьку Игнатовскую, мою кузину троюродную, чья матушка в первый же день по приезду рассорилась с тётушкой и убыла обратно к себе в имение, куда-то в Саратовскую область, а Олюшка тут осталась, тётенька её с матерью не отпустила. Тогда дамы так расскандалились, мало в волосы друг другу не вцепились, решая, кто из них менее всего достоин воспитывать юную особу.
Я передёрнула плечиками и сосредоточилась не на делах минувших, а на том, что происходило непосредственно здесь и сейчас. К моему искреннему облегчению, Оленька была жива, хоть и получила серьёзную, со слов доктора, травму.
- Видимо, оступилась в темноте и упала, сильно ударившись головой, - Феликс Францевич озабоченно потёр руки, - нужно отнести её в комнату.
- Угроза для жизни имеется? – господин Корсаров чуть склонил голову к плечу.
Доктор вздохнул, руками развёл:
- Утверждать или опровергать сие излишне опрометчиво, травмы головы таят в себе немало загадок. Был у меня пациент, ему, не в приличном доме будь сказано, в пьяной драке голову кружкой проломили. Так что Вы думаете? Живёхонек, только рубец остался, коий он доверчивым барышням за последствия ранения на дуэли за честь дамы выдаёт. А другой, студент малокровный да тонкокостный, сходя с крыльца упал и о камень головой приложился. И крови-то мало было, а он в неделю сгорел, представляете?
- Кровь вся внутри скопилась, вот студент и умер, - Алексей Михайлович внимательно осмотрел голову Оленьки, вытер руки платком, - но у этой барышни кровопотеря умеренная, внутренних гематом быть не должно.
Ух ты, оказывается, господин Корсаров не только превосходный следователь, но ещё и делами медицинскими увлекается! Я покатала на языке солидные и звучные, словно удары церковного колокола, слова «внутренние гематомы» и в который раз пожалела, что тётушка не отпустила меня в Петербург учиться на курсах. Вот стала бы я сестрой милосердия и смогла бы не только беседу с Алексеем Михайловичем и Феликсом Францевичем поддержать, но ещё и помогать им или, как это благозвучно называется, ассистировать. И они бы совершенно точно прогонять меня не стали, ну, доктор, по крайней мере. Эх, вот ведь, право слово, досада, может, попытаться ещё раз тётушку убедить? В Петербург меня и господин Корсаров сопроводить сможет, точнее, Петенька, он ведь мой жених.