- Вы правы, Алексей Михайлович, барышню лучше унести отсюда, - негромко заметил Феликс Францевич и тихонько вздохнул.
Я резво вскочила, моментально найдя отличный повод, чтобы быть рядом с Катей и господином Корсаровым, о котором не переставала думать даже в такой страшный миг:
- Я провожу.
- Лизонька, ты остаёшься здесь, - Петенька, так некстати объявившийся рядом, крепко взял меня под руку, не давая вырваться. – Как твой жених я запрещаю тебе смотреть на этот кошмар, да и мешать господину доктору тоже неразумно.
Вот кто Петра Игнатьевича вечно за язык-то тянет, а? То ласки не допросишься, лишний раз за руку взять не смеет, то, когда не надо, трубит о своих правах на меня! Вон, как Алексей Михайлович при фразе о женихе зыркнул на него недобро, а меня и вовсе великосветским холодом обдал, так что я пальцы на ногах чувствовать перестала, ещё и процедил не терпящим возражений тоном:
- Ваш жених прав, госпожа Соколова. Вам должно остаться здесь. И Вам, сударыня, - это относилось к воющей на полу Глафире Михайловне, - тоже.
Заморозив всех, словно был земным воплощением Снежной королевы, господин Корсаров легко, словно Катюшка вообще ничего не весила, поднял мою сестрицу на руки и широким шагом покинул бальную залу. Феликс Францевич вытер вспотевший лоб, сконфуженно посмотрел на меня, виновато пожал плечами, мол, вот ведь какая оказия, и поспешил за господином следователем. Люба, дай ей господь здоровья, склонилась над безутешной Глафирой Михайловной и принялась её водой отпаивать, а я повернулась к Петеньке и, увидев его самодовольную улыбку, показавшуюся мне просто отвратительной, резко сняла свою ладошку с его локтя и прошипела, стараясь привлекать к нам как можно меньше внимания:
- Прекратите всё время демонстрировать, что Вы мой жених! В конце концов это даже неприлично и называется назойливостью!
Я ждала, что Петя смутится, покраснеет и начнёт лепетать что-то в своё оправдание, но вместо этого он обнял меня за талию и прижал к себе с силой, коей я от него не ожидала.
- Что Вы делаете? Отпустите меня немедленно!
Мои воззвания остались без ответа. Петенька склонился к моему лицу, я поспешно отвернулась, пытаясь избежать поцелуя, и прошептал:
- Раз уж мы заговорили о приличиях, душечка, давайте вспомним, а как называют девиц, вешающихся на шею взрослым мужчинам, которые их и знать не хотят? А если и испытывают к сим барышням интерес, то вполне себе физический и не более чем на одну ночь, максимум на неделю? Лавры Оленьки голову вскружили, Лизонька?
На это можно было ответить только одним. Я резко развернулась и отвесила жениху звонкую пощёчину, после чего, воспользовавшись тем, что он ослабил хватку, вырвалась и бросилась прочь из бальной залы. В спину мне неслось жужжание голосов, сдержанные смешки и осуждающие, тяжёлые, словно камни, взгляды скандализованных до невозможности гостей. Да уж, такой бал они долго не забудут…
Глава 13. Таинственное послание
Донести Катю до небольшой, предназначенной для отдыха прибывших на бал гостей комнатки Алексей не успел. Едва он покинул бальную залу, как девушка на его руках выгнулась дугой, с сиплым хрипом втянула воздух, пустив по подбородку кровавую пену, и обмякла. Ещё хранящее тепло тело стало тяжёлым, словно мешок, битком набитый камнями, прелесть жизни ушла, смерть жадной костлявой лапой спешила заклеймить то, что когда-то, совсем недавно, было юной, полной силы и мечтаний девицей.
- Кончено, - прошептал Корсаров, через плечо глядя на доктора.
Феликс Францевич печально вздохнул, перекрестился, укоризненно покачал головой:
- Всё равно в комнату несите, не здесь же тело осматривать.
Алексей кивнул, быстро внёс тело Кати в комнатку, положил на коротенький, обитый нежно-голубым шёлком диванчик и коротко бросил доктору:
- Вы начинайте осмотр, а я за бокалом.
Следователь распахнул дверь и не сдержал короткого энергичного проклятия, чуть не впечатавшись в грудь Василия Харитоновича.
- Осторожнее, сударь, - Василий выразительно покачал бокалом с вином, который осторожно держал двумя пальцами за ножку. – Уничтожите единственную улику.
Корсаров машинально отметил, что руки Василия Харитоновича затянуты тонкими лайковыми перчатками. Дань моде или стремление не оставить пальчики на фужере? Оказывается, Лизин дядюшка не так прост, как хочет казаться.
- Что с Катей, жива? – Василий пытливо смотрел на следователя, протягивая ему бокал со всей осторожностью, на какую был способен.
Алексей поправил перчатку, бережно принял фужер и покачал головой:
- Нет, скончалась, даже сюда донести не успели.
Василий Харитонович протяжно вздохнул:
- Э-эх, старый я дурак, не сберёг девчонку.
В Корсарове моментально пробудился охотничий инстинкт. Он подобрался, точно почуявшая след гончая:
- Вы знали о покушении?
Василий прищурился, остро и оценивающе глядя на стоящего перед ним мужчину, задумчиво покачался с пятки на носок, после чего, удовлетворившись осмотром, хмыкнул:
- Скажем так: предполагал, что покушение будет. Только не на Катю, а на…
- Лизу, - выдохнул Алексей и рыкнул так, что задребезжали стёкла в окне. – Где она?!
Василий Харитонович пожал плечами:
- Когда я выходил следом за Вами, была с Петенькой. Да Вы не волнуйтесь, он теперь, ревностью терзаемый, с неё глаз не спустит.
Лицо Корсарова осветила грустная улыбка:
- А есть повод для ревности?
Василий бросил на следователя быстрый взгляд, решил, что он не дитя малое, сам в делах своих сердечных разберётся, а доброхоту нежелательному может и голову оторвать, дабы не лез в вопросы, для него не предназначенные, и ответил шутливо:
- Так ведь ревнивец ревнует без всякого повода.
Алексей вздохнул, на миг на скулах его проступили желваки, пальцы сжались в кулаки. Василий Харитонович успел красочно представить, как ласточкой вылетает за дверь, но следователь буйствовать не стал, спросил строго:
- Почему Вы решили, что на Лизу будет покушение?
Дядюшка медленно выдохнул, спрятал руки в карманы, скрывая нервную дрожь, и пожал плечами:
- А как же иначе, если раньше искушались?
- И давно всё началось?
Василий Харитонович прикрыл глаза, погружаясь в воспоминания:
- Могу напутать, но уже более трёх месяцев… вскорости после того, как Катенька, царствие ей небесное, рыдала из-за несчастной любви, на Лизу первое покушение и совершилось. Она на пленэре была, по мостику через быстрый каменистый ручей переходила, а доска возьми и сломайся. Лиза только чудом в воду не упала, успела за гнилую балясину, оставшуюся от перил, уцепиться, ещё жалела потом, что этюдник утопила. Он у неё тяжёлый был.
- Несчастный случай.
Дядюшка кивнул:
- Все так и подумали. Только я не поленился, сходил и посмотрел на мостик. Досочка была подпилена изрядно, так-то. Дальше – больше, неприятности посыпались на Лизу словно град, вот мы… - Василий Харитонович запнулся, кашлянул смущённо, - я и решил наблюдение негласное за племянницей организовать.
- Ольгу толкнули, перепутав с Елизаветой Андреевной?
- Вполне возможно, - Василий прошёлся по комнатке, стараясь не смотреть на безжизненное тело на диванчике и склонившегося над ним доктора, - но я бы не стал исключать и месть, и ревность.
- А Катя выпила вино, предназначавшееся Лизе, - продолжал Алексей, словно бы и не слыша своего собеседника.
- Вот тут я с Вами полностью согласен, Алексей Михайлович, - Василий Харитонович кивнул и затеребил пуговицу, жалея, что нельзя налить хоть немножечко коньячку, пить над телом несчастной казалось кощунством. – Катенька девица была добрая, зла никому не чинила, да и врагов не имела.
- А как же несчастная любовь?
Василий пожал плечами:
- Так что с того? Девицам надо время от времени разбивать сердечки, это учит их мудрости, смирению и терпению.
- А Вы философ, Василий Харитонович, - усмехнулся Алексей.
- Счастливый в семейной жизни мужчина становится супругом, несчастный – философом, - откликнулся доктор. – Василий же Харитонович до того невестами доперебирал, что пора жениховства ушла безвозвратно.
- И не жалею, - отрезал Василий Харитонович.
Следователь ему не сильно поверил, но спорить не стал, повернулся к доктору:
- Что скажете, Феликс Францевич?
- Если коротко, то отравление. Подробнее скажу после более тщательного обследования, когда тело в мертвецкую доставят.
В стену рядом со входом в комнату со всей силы бухнуло что-то тяжёлое, заставив даже привыкших за годы армейской службы к неожиданностям и неприятностям следователя и Василия Харитоновича вздрогнуть и напрячься, а затем дверь распахнулась, едва не слетев с петель, явив стоящего на пороге бледного Фёдора Ивановича. Господин Колокольцев обвёл всех собравшихся мутным взглядом и хрипло выдохнул:
- Беда… убили…
- Лизу?! – в один голос вскричали Василий и Алексей.
- Нет, - Фёдор Иванович сполз на пол, прижал ладонь к левой половине груди, - Оленьку. Подушкой придушили.
- А ты куда смотрел, иродище поганое?! – рявкнул Василий Харитонович, подскакивая к Колокольцеву и хватая его за грудки.
- Когда в бальной зале шумиха поднялась, я вниз спустился, - забормотал Фёдор Иванович, опасливо закрывая лицо рукой, - на одну минуточку буквально, подумал: мало ли, вдруг помощь моя нужна.
- Дальше, - проскрежетал Василий, пылая взором, точно легендарный дракон.
- Ну… - Колокольцев сглотнул, взгляд отвёл, - пока всё узнал, то да сё, я наверх поднялся, в спальню к Ольге зашёл, она лежала, всё в порядке вроде…
- Было бы странно, если бы Ольга Георгиевна после смерти бегать начала, - фыркнул доктор, собирая саквояж, тяжело поднимаясь и протирая лоб платком.
- Ага, - Колокольцев насмешки не уловил, не до того ему было, - так вот, я ближе-то подошёл, смотрю, мать честная, а у неё на лице подушка лежит. Я её, естественно сбросил, Ольгу тормошить стал, а куда там, она уж остывает.