Эльвира Павловна заплакала.
Ковард не мог прийти в себя. Он покачал головой и с горечью спросил:
— Ну почему ты мне не сказала?
Эльвира вытерла слезы фартуком:
— Всю жизнь себя за это корю. Был бы у нас ребенок, может, все было бы по-другому.
Эльвира тяжело опустилась на стул:
— Я теперь часто об этом думаю.
Ковард сел обратно в кресло, рассеянно нажал на кнопку пульта и погасил экран телевизора. Необыкновенная тоска сжала его сердце. В голове не осталось ни одной мысли. Тяжелая тишина повисла в комнате.
— Знаешь, Кадик, — в конце концов произнесла Эльвира Павловна, — я много передумала за эти дни. Неправильно мы с тобой живем.
— Да? Я неправильно живу?
— Вот видишь, как ты сразу! Я сказала «мы». Наши отношения всегда были напряженными, как мне кажется, по одной простой причине: потому что у каждого из нас есть «я», но нет «мы». Ты сам по себе, я сама по себе. Вроде вместе, а «цемента» между нами нет.
— Странно мне это слышать от тебя. Ведь это ты все время чем-то недовольна, тебя все время что-то не устраивает: и то не так, и это не этак! Ты никогда не брала в расчет мое мнение, — Аркадий Францевич распалился не на шутку. — Ты даже не сочла нужным сообщить мне о своей беременности! А теперь оказывается, что наши отношения были напряженными по причине, что у каждого из нас есть «я». Да! У меня есть свое «я», и мне надоело, что ты с ним не считаешься!
— Все, Кадик! Не нервничай! — Эльвира Павловна прикрыла глаза рукой. — Давай не будем ссориться. Я больше не хочу скандалов. Давай попробуем жить по-новому.
Аркадий Францевич удивленно посмотрел на супруг у. Он раньше не слышал от нее таких речей. Выходит, что и Эльвира Павловна стала другой? Странные вещи происходят в последнее время. И все началось с неприятного сновидения. Но в реальности все меняется к лучшему.
— Хорошо. Давай жить по-новому. По-новому — это как? Что ты предлагаешь?
— Я тебе скажу. Только не говори сразу «нет».
— Хорошо.
— Кадик, давай все же возьмем ребенка из детдома.
— Нет. Я же тебе уже говорил. Это невозможно. У ребенка может быть плохая наследственность.
— Плохая наследственность — это что? Инвалид?
— В каком-то смысле да. Моральный инвалид. В его мозгах могут быть непреодолимые пороки. Например, он может иметь тягу к воровству, или алкоголизму, или еще чему-нибудь ужасному. Понимаешь?
— Конечно, про мозги ты знаешь лучше. Но я знаю, что любовь может победить все пороки и все болезни. Главное, чтобы любви было больше, чем порока!
— Это эмоции! — махнул рукой Ковард. — К тому же воспитание ребенка — очень ответственно!
— Конечно, — ответила Эльвира Павловна. Она уже не пыталась вытирать слезы. — Действительно ответственно! Тогда уже просто так из дому не уйдешь! Если, конечно, совесть есть!
Ковард вздохнул и покачал головой:
— Элечка! Не надо плакать. Послушай, но мы же уже не молодые люди. Куда нам маленького ребенка?
— Давай возьмем этого мальчишку, что учиться хочет. Как будто специально для меня сюжет показали! Хороший такой, белобрысый. И улыбка такая!
Ковард задумался:
— Эля! Дети — это не игрушка! Поиграл — и выбросил!
— Послушай! — пыталась убедить мужа Эльвира Павловна. — Я ведь не прошу тебя сразу оформлять документы на усыновление. Давай пригласим мальчика к нам домой. Познакомимся с ним поближе. Пусть поживет вместе с нами недельку-другую. Там видно будет!
— Ну если так, то хорошо, — вздохнул Ковард. — Давай выпьем чаю да пойдем спать. Устал я что-то.
Глава 69Снова загадки
«Темнота. Надо же, темнота такая, хоть глаз выколи! Опять этот сон! Хотя что-то не так. Почему я ничего не вижу? А нет, небо вижу. Звезд мало, оттого, наверное, и темень такая. Где же эта чертова луна с ее лунной дорожкой?»
Аркадий Францевич напряженно вглядывался в черное небо с неяркими малозаметными звездами, стараясь не прозевать появление холодного светила. И действительно, луна не заставила себя долго ждать. Черный край небес озарился зеленоватым свечением, и на середину небосвода выкатился светящийся, словно лампочка в тысячу ватт, медный таз для варенья.
«Луна! — с удовлетворением отметил Аркадий Францевич и вжал голову в плечи, ожидая звонкого падения таза, зафиксировав в сознании молниеносную мысль о том, что при падении с высоты, равной расстоянию от Земли до Луны, всякий медный таз превращается в головку французского сыра.
Однако в этот раз луна не упала. Она раскачалась, словно маятник старинных часов, и забряцала, как библейский кимвал.
«Что-то новенькое, — подумал Ковард и с удивлением обнаружил, что находится в зеркальном лабиринте и что он не крыса, а вполне симпатичный и привлекательный мужчина, правда, не имеющий ничего общего с реальным Аркадием Францевичем Ковардом.
«О! — воскликнул Ковард, разглядывая в ломаных зеркалах свои многочисленные отражения. — Как я привлекателен! И костюмчик на мне просто загляденье! Как он выгодно подчеркивает мою замечательную фигуру! Йо-хо! А этот сон мне нравится!»
Ковард ясно осознавал то, что находится в реальности сна, но при этом ему удавалось не терять ощущения действительной реальности: мягкая подушка, слегка сбитое тяжелое пуховое одеяло, пышное тело Эльвиры, спящей рядом, звуки все усиливающегося дождя за окном, нудно тарабанившего по откосам, да лай голодных дворовых собак.
Но и это двойственное ощущение реальности не мешало ему испытывать радость от такого кардинального перевоплощения в своем сновидении.
«Однако я красавчик! — думал Ковард, вертясь перед зеркалом и наслаждаясь грациозностью своих движений. — Надеюсь, этот сон будет приятным».
Он прищурил глаза, пристально рассматривая свое отражение в зеркале, и в этот момент заметил некую странность. В отражении он был привлекательным моложавым франтом с немного нагловатой самодовольной улыбкой, в то время как сам Ковард не ощущал на своем лице улыбки, да и руки отражение держало в карманах, а руки Коварда были свободно опущены. Удивленный этой странностью Аркадий Францевич поднял руки и развел их в стороны. Отражение же, как ученик на уроке физкультуры, нехотя повторило это движение, но тут же добавило свой элемент — скрестило руки на груди.
«Да, начинаются странности, — подумал Ковард без тени огорчения. — Надо выбираться из этого Зазеркалья».
Ковард поднял голову. Луна, прикрепленная к тонкой серебряной нити, уходящей куда-то высоко в необозримое небесное пространство, все еще раскачивалась, правда, с заметно меньшей амплитудой.
«Интересно, — подумал он, — насколько прочна эта нить? С виду она совсем тоненькая. Может ли она оборваться?»
Но луна внезапно остановилась, и Аркадий Францевич почувствовал приятное тепло под ногами. Это ощущение вызвала появившаяся на полу Зазеркалья лунная дорожка.
«Ага. Новый сон со старыми правилами. Хорошо, я не стану терять время. Чем лучше понимаешь правила, тем легче играть. Вперед!»
И Аркадий Францевич, резко развернувшись на каблуках удобных и мягких кожаных туфель, легко и неожиданно быстро побежал по лунной дорожке. Он бежал, высоко поднимая и выбрасывая вперед свои сильные ноги, а его отражения несколько мгновений оставались в ломаных зеркалах неподвижными, затем неожиданно оживали и одно за другим поворачивали головы, провожая взглядом бегущего. Когда тот скрывался за поворотом, отражения, словно фантомы, исчезали.
«Я бегу! Бегу! — с восторгом думал Ковард. — Это ведь не шахматная доска, с которой можно свалиться!»
Не успел он так подумать, как почувствовал, что земля ушла из-под ног. Стремительное внезапное падение заставило Аркадия Францевича крепко зажмурить глаза и задержать дыхание. Удар при приземлении Ковард почувствовал как некий щелчок в сознании, вызвавший на мгновение сильную панику, которая тут же сменилась приятным спокойствием. Он увидел себя лежащим на хирургическом столе с плотно закрытыми глазами. Но это видение нисколько не тревожило сознание Коварда. В его ушах зазвучала странная китайская музыка, и тонкий женский голос запел:
Круглая луна —
Лицо послушной гейши.
Смотри и чувствуй.
И действительно, видение сменилось. Аркадий Францевич перестал видеть себя, а увидел бескрайнюю линию горизонта, которая соединяла две синие спокойные, но по ощущениям живые, дышащие плоскости — небо и океан. Легкие Коварда наполнились свежим пьянящим обогащенным кислородом воздухом, который мгновенно вызвал в сознании ощущение счастья и радости. Оно было немного разбавлено болью в области лба, несильной, но обжигающей. Однако Ковард, поддавшись состоянию блаженства, старался не обращать на эту деталь внимания. Он слушал китайскую музыку, пытался понять смысл песни, но мозг его был как никогда ленив и туманен.
Ему снились космическое небо, парад планет, черные дыры вселенной, рождение и гибель звезд, появление Солнца, зарождение жизни на Земле. Он незримо присутствовал при строительстве египетских пирамид, участвовал в крестовых походах, выращивал цветущие сады, наблюдал и изучал жизнь насекомых, пресмыкающихся, млекопитающих. Он посещал секретные лаборатории и следил за ходом экспериментов, анализировал культурное мировое наследие, разбирался в единстве и различиях существующих и давно забытых религий, участвовал в благотворительных и миротворческих движениях, жил во дворцах и прозябал в трущобах. Время в его сознании сплелось в один тугой клубок, так что невозможно было различить — где прошлое, где настоящее, где будущее. Ковард воспринимал эти глобальные знания, которые постигало его сознание, без эмоций, переживаний и удивления.
Они укладывались в его памяти, словно сухая математическая информация — давно понятая, просчитанная, но по каким-то причинам забытая, которую все же пришлось вспомнить.
Параллельно Аркадий Францевич ощущал, как активно начинают работать и взаимодействовать отделы его головного мозга, вызывая интенсивное кровообращение, которое в свою очередь заставляло весь организм очищаться и омолаживаться.