Я всегда по жизни предпочитал женщин с опытом, с определенным прошлым. Не только потому, что они могли поведать что-то для меня новое, интересное – они мудрее юных вертихвосток, с ними легче наладить общий язык.
Моя Римка вроде бы (на первый взгляд) своей юностью выбивалась из этого порядка – но потом, много позже, я узнал, что и у нее судьба выдалась совсем непростой.
Елизавета Федоровна (так звали мою новую знакомую) оказалась москвичкой – точнее, жительницей Подмосковья. Держала небольшую сеть салонов красоты в подмосковных Кормищах – так она для простоты называла три сросшихся друг с другом пригорода: Королев, Мытищи, Щелково. На мой вопрос о муже ответила, как частенько водится у такого сорта фемин: «Муж объелся груш».
Если бы они, вышеозначенные мужья, в действительности съедали столько этих сладких плодов, сколько рассказывают о них жены, наверное, ни одной груши на земле больше не осталось бы. Да и сами они лопнули, от сладости и чрезмерного облегчения желудка.
Лишь впоследствии в минуту откровенности она поведала мне душещипательную историю, что супруг, с виду успешный бизнесмен, пристрастился к алкоголю, оказался запойным, в измененном сознании начинал лезть ко всем подряд женщинам под юбки (и, что самое интересное, добиваться взаимности) и ушел от Лизы к соседке по даче на пять лет его старше.
Впрочем, об этом я узнал сильно позже, когда мы с Лизаветой действительно сблизились.
Она оказалась мила, весела, остроумна. Я пригласил ее в морской ресторанчик, мы пили «бяло сухо вино», ели мидии в белом (опять же) вине, «чушку берек», то есть болгарский перец, фаршированный брынзой, а также жареных «барбуна», «сафрида» и «попчету» – барабульку, ставриду и бычка.
Сын-подросток отбыл с нами номер за столом в таверне, с нетерпением спросил: «Я пойду домой?» – и Лиза его отпустила.
Мы продолжали сидеть, выпивать. Вино сменилось ракией.
Позже мы прокрались в ее квартиру. Оказалось, что она живет в моем же доме.
Сын-подросток предавался компьютерным играм в соседних апартаментах – в лучшие времена супруг-бизнюк приобрел от щедрот сразу две квартиры.
Интересно, что жилье у Лизаветы оказалась точной копией Анфисиного, только находилось в соседнем с нею доме: двухуровневый пентхауз с обзором на все четыре стороны света.
Той же ночью снова разыгралась непогода. Задул ветер, заштормило. Дождь пока не шел, но весь небосвод каждоминутно озарялся белесыми зарницами – словно сам Господь сидел где-то на облачке и непрерывно варил электросваркой.
Я сказал об этом Лизе. Она улыбнулась.
– Может, Он пытается починить наш изломанный мир? – предположила она.
Мне легко было с ней, и мы понимали друг друга.
Она откупорила бутылку вина – в противовес тому, что мы пили в ресторане, красного. В Болгарии оказалось много хороших вин, надо было только уметь их выбирать и не скупиться.
За окном стало греметь почти непрерывно, и молнии, одна за одной, как бы включали мертвенную подсветку бухты.
Наутро снова бушевало. Серые взбаламученные валы наперебой накатывали на берег.
О купаниях-загорании не могло быть и речи.
– Как показывает мой опыт, штормить теперь будет минимум три дня, – сказала Лизавета.
– А ты давно живешь здесь, в Болгарии?
– Пять годков каждое лето трублю. Тяжкое бремя собственника жилья. Коль скоро оно у тебя имеется, надо приехать и сполна насладиться. Все побережье изучила, от турецкой границы до Русе. Может, поедем теперь попутешествуем в глубь страны? – предложила она.
– На чем поедем? На палочке верхом?
– У меня есть машина.
Оказалось, когда они еще жили с мужем, приобрели здесь лимузин. Авто нерезидентам в Болгарии не продавали, поэтому машина числилась за какой-то левой теткой. Но всецело владела им и управляла соломенная вдовушка.
Неновый, но крепенький и бодрый свинцового цвета «Ситроен С4» с болгарскими номерами стоял у нее под окнами. Внешне он чем-то напоминал болгарский перец. Впрочем, тут этот овощ «болгарским», как у нас, не называли, именовали «паприкой» или «чушкой» – он ведь и впрямь чем-то на свинюшку похож.
Кто б знал тогда, что вскорости сей «Ситроен» послужит первопричиной целой цепи преступных деяний!
Я спросил у Лизиного сыночка Макса, есть ли у их лимузина собственное имя.
Он буркнул:
– «Стальной цитрон».
– Красиво, – оценил я.
– А ты кто вообще? – переспросил меня Макс. Это был первый случай нашей коммуникации лицом к лицу.
– Хочешь узнать, чем я по жизни занимаюсь?
– Ну, типа того.
– Я частный сыщик.
– Хех, круто. Типа Шерлок Холмс?
– В общих чертах, да. Но методы сейчас совсем другие, чем в конце девятнадцатого века.
– Типа какие?
Я рассказал ему (то, что можно было) – резюме по следам одного из своих дел: про убийство чиновника Двубратова и исчезновение столичной маникюрщицы [4].
Макс восхитился:
– Да, крутяк.
Мы с Лизой заказали двухкомнатный люкс в отеле «Панорама» с заездом завтра – в древней болгарской столице, городе Велико Тырново.
Договорились встать пораньше и в восемь выехать – навигатор (тогда действовали не вмонтированные в телефон, а GPS-овские) рисовал дорогу длиной триста километров или пять часов.
Макс с нами ужинать не пошел, лишь попросил принести ему колы и «пилешки хапки» – куриные наггетсы.
Мы с Лизой поели в милейшем кабачке «Боруна» – тоже вид на море, деревянные скамьи, грубая керамика и неприхотливый дизайн. Зато гигантские и вкуснющие порции.
За столом мы прекрасно провели время в разговорах, и я даже стал думать, что, возможно, нашел замену и возмещение моей потерянной (как тогда казалось навсегда) Римме Анатольевне.
Но когда мы с Лизой после двух бутылочек белого сухого в самом благостном настроении пешком возвращались домой, произошла пара не самых приятных событий.
Когда мы подходили к нашему новому, современному кварталу, со стороны окраины и заброшенной погранзаставы вдруг появилась моя недавнишняя здешняя зазноба Анфиса. Встречи с нею никак было не избежать. Мы втроем сошлись на площади перед многоэтажкой – где, кстати, припаркован был Лизин «Ситроен».
Я хотел поздороваться, как положено джентльмену, – однако на лице Анфисы оказалась написана настолько неприкрытая злоба, что слова буквально застряли у меня в горле. Даже показалось, она прошипела что-то, аки змея. Пальцы ее с острым маникюром скрючились, и представилось мне, она готова была броситься на Лизавету мою Федоровну. Лицо перекосило выражение истинной ведьмы.
Девчонки не дрались из-за меня начиная с восьмого класса средней школы, и я, признаться, слегка оторопел.
– Это что еще за дикая кошка тут такая? – громким, спокойным голосом осведомилась моя спутница Елизавета. – Твоя, что ли, Синичкин? А ну-ка брысь с дороги, тигрица недоделанная!
– Тварь пожилая! – выкрикнула ей в ответ Анфиса. – Ты сдохнешь скоро, и отпрыск твой сгинет, и муж твой, которому ты рога тут наставляешь! Гадина!
– А ну прочь с дороги!
Странным образом Анфиса не стала больше бросаться, послушалась и убралась в сторону, в темноту.
– Надо взять из машины бутылки под питьевую воду и термос, – деловито, будто ничего не случилось, молвила Лиза, открыла свою машинку и выгребла оттуда пару спортивных пластиковых бутылей для питья, а также стальной термос.
У нашего общего подъезда нас ждала новая неприятность – точнее, неприятностью подобное назвать трудно, скорее, какая-то пакость, легкая бесовщина.
Жили мы с Лизхен, как оказалось, в одном подъезде: она в пентхаузе (и Максик в соседнем рядом), а я на третьем этаже.
И подъезд этот оказался закрыт.
О подобном меня даже мой столичный приятель извещал. Живет там, сказывал, на втором этаже один чубрик, и он каждый новый сезон считает старый замок в подъезде «скомпрометированным», вызывает слесаря и врезает новый. При этом новые ключи никому не раздает, сам ими владеет, а на ночь парадное замыкает.
Пару раз я с этим чуханом по поводу ключа сталкивался. Я тогда возвращался из ресторанчиков поздно, дверь оказывалась закрыта – приходилось орать под окном (словно серенады распевать для возлюбленной, неудобно для взрослого человека).
Жилец спускался открыть мне с выражением крайнего недовольства на челе. Но когда я просил у него запасной ключ, чтобы изготовить себе дубликат и преспокойно им пользоваться, он ситуацию замыливал, ничего мне не давал, и я снова оказывался на бобах.
Вот и сейчас пришлось орать.
– Пламен! Пламен! – закричал я под балконом. (Так его звали, этого парня: Пламен). – Open the door, please! Please open the front door! [5]
Через пять минут взываний Пламен наконец возник на лоджии: встрепанный, в трусах. Заорал по-болгарски, типа сколько можно шляться по ночам и его беспокоить?!
– Че-го? – с презрительной оттяжкой вопросил я. Он перевел свой болгарский на универсальный язык:
– How long can you hang around here at night and bother everyone?! [6]
То ли его задело мое пренебрежительное отношение к его болгарскому языку, то ли не мог он наблюдать спокойно за нашим романом с дамой из пентхауза, но я его настолько растропаленным раньше не видел. Воистину – Пламен!
Он схватил ключ от подъезда и швырнул его вниз, к нашим с Лизаветой ногам. Ключ звякнул в пыли.
Мы с ней вошли, поднялись на второй этаж. Я оставил ключ на половичке у двери Пламена и позвонил к нему в квартиру. Разговаривать с ним не хотелось.
– Ты ко мне сегодня не приходи, – сказала Лизавета, – а то нам завтра ехать, надо выспаться. Ты машину-то водишь?
– Если что, научишь.
– Стартуем в восемь.
– Окей. Контрольный созвон в семь тридцать.
К утру дождь прекратился, но весь наш квартал был в глубоких лужах – асфальт тут особо не ровняли.