дверь, на которой висела репродукция с картины Маргитта «Человек в воздухе». Из-за двери послышался грохот, звон разбитого стекла, а потом – долгая тишина, Манн подумал, что нужно бы пойти посмотреть, Панфилло вполне мог наложить на себя руки, но тут дверь медленно отворилась, и молодой человек появился на пороге: причесанный, умытый, в новой черной рубашке, сосредоточенный и готовый к диалогу.
– Извините, – сказал он, присаживаясь напротив Манна. – Ваши вопросы были такими неожиданными, я оказался не готов…
– Полиция вас ни о чем подобном не спрашивала? – уточнил Манн.
– Вы имеете в виду старшего инспектора Мейдена? Сначала меня допрашивал какой-то сержант, долго и нудно задавал одни и те же вопросы. Кена он тоже пытал – отдельно от меня. А Мейден сказал, что все это ерунда, не надо брать в голову, спросил только о том, была ли у Густава в тот вечер женщина, и когда она ушла. После того, как мы с Кеном остались одни, я не выдержал… нервы, знаете… сказал ему все, что думаю, и… Кен на меня наорал, заявил, что между нами все кончено, собрал вещи и ушел.
– Куда?
– У него своя квартирка в Паандхастре, это в четверти часа по…
– Знаю. Адрес вы мне потом скажете. Вы спускались в тот вечер к Веерке?
– Да.
– До ухода женщины или после?
– Женщина была еще там.
– Вы ее видели? Могли бы узнать?
– Не видел. Слышал разговор из-за двери.
– О чем они говорили?
– Господи, везде одно и то же! Даже слова одинаковые! «Ах, не уходи, нам так хорошо вдвоем», «Все кончено, у нас с тобой ничего общего», «Я не могу без тебя!», «Прекрасно можешь, я убедилась», «Ах, никому я не нужен»… И все в таком духе. Я постоял минуты две и поднялся.
– Во сколько это было?
– В десять. Может, чуть раньше.
– Почему вы не сказали об этом Мейдену?
– Он стал бы выяснять, почему я спускался. Врать, что за солью?
– Почему вы спускались на самом деле?
– Чтобы дать Густаву в морду! Чтобы сказать ему, что он подонок. Но ведь не при женщине… Вернулся, а тут Кен устроил мне сцену, мы врубили тяжелый металл и разбирались друг с другом, а потом напились и…
– Итак, – резюмировал Манн, – мотив для того, чтобы разобраться с Веерке, у вас был. Вы к нему спускались, но помешала женщина. Вы могли к нему спуститься еще раз, когда в квартире гремела музыка, а Эргассен переживал размолвку.
– Я не спускался.
– Допустим.
– Я не был у Густава!
– Кен думал иначе.
– Он не мог меня видеть!
– Где он был, когда вы спускались к Веерке?
– Я не спускался!
– Кен был в спальне?
– Я не спускался!
– Или, может, в ванной? Он не видел, как вы ушли, но видел, когда вы вернулись?
– Кен не видел, когда я вернулся!
– А когда уходили?
– Нет!
– Это было до полуночи?
– Господи… Я не смотрел на часы.
– Это вы ударили Густава?
– Нет!
– Что вы делали в его квартире?
– Ничего! Я только вошел, увидел, что он… лежит… и побежал обратно.
– На ручке двери нет отпечатков ваших пальцев, иначе Мейден говорил бы с вами по-другому.
– Я ни до чего не дотрагивался. Дверь была открыта. Я только увидел…
– Что вы увидели?
– Густава. Он лежал на полу.
– Окно было открыто?
– Окно… Нет. Закрыто.
– И вы не вызвали «скорую»?
– Я думал… Я был уверен, что Густав мертв. У него была такая поза…
– И вы ничего не сказали Кену.
– Он решил бы, что это я… Он мне ни за что не поверил бы.
– А потом, когда пришла полиция, Кен все равно решил, что это сделали вы, верно? И бросил вас.
– Господи…
– Он разлюбил вас, а вы… Но ведь вы живете в этой квартире не первый год, – догадки приходили Манну в голову одна за другой, и он выпаливал мысли вслух, не успевая думать о последствиях, – почему же только сейчас… Или это продолжалось уже давно, а вы лишь недавно обратили внимание? Вам лишь на прошлой неделе стало ясно, что Кен вам изменяет. И вы сказали об этом Кристине… той женщине, что приходила к Веерке. Вы надеялись, что она повлияет на писателя, верно? Да или нет? Говорили вы ей?
– Не кричите на меня, – шепотом сказал Панфилло и огляделся вокруг, будто где-то неподалеку стоял старший инспектор Мейден собственной персоной и мог слышать каждое сказанное в комнате слово. А может, он решил, что полиция успела установить в квартире микрофоны? – Прошу вас, детектив, не надо на меня кричать, я совершенно не соображаю, когда на меня кричат. Полиция… инспектор этот… он сначала на меня кричал, и я не мог сказать ни слова, тогда он перестал кричать, и я ему все сказал.
– Все? – поразился Манн. – И о том, что Кен вам изменял, и что вы видели Веерке без сознания?
Странно. Почему Мейден не дал об этом знать даже намеком?
– Все, – сказал Панфилло, – о той женщине. Что приходила. Это она Ганса…
– Минуту, – пробормотал Манн, холодея в душе. – Почему вы решили, что это она…
– Не надо на меня кричать… – шепот Панфилло становился все менее слышным, Манну пришлось наклониться, чтобы расслышать хоть слово.
Он взял себя в руки.
– Вы сказали, что не видели женщину, приходившую в тот вечер к Веерке и не знаете, когда она ушла, – произнес он медленно, отделяя каждое слово от соседнего, ему нужно было, чтобы Панфилло его понял, чтобы он точно понял, какой вопрос ему задан, чтобы он не давал воли своей фантазии, а говорил только то, чему был свидетелем на самом деле…
– Я не говорил, что… – поняв, что детектив не собирается на него повышать голос, Панфилло мгновенно приободрился и сказал сердито: – Послушайте, я не могу сказать вам больше того, что говорил комиссару Мейдену.
– Старшему инспектору, – механически поправил Манн.
– Да…
– Вы сказали ему, что не видели, как…
– Ничего подобного! – воскликнул Панфилло. – Я видел, когда эта женщина вошла и когда ушла. А когда она… Нет, этого я не видел.
– Когда же она пришла, по вашему мнению? – спросил Манн, не повышая голоса, хотя больше всего ему хотелось сейчас наорать на этого идиота, прижать его к стене, потребовать, чтобы он хотя бы раз сказал правду, только правду и ничего, кроме правды… Но Панфилло говорил сейчас именно правду, Манн это видел по выражению его лица, парень не врал, он действительно сказал Кристине все, что узнал о связи ее любовника и Кена, он действительно видел, когда она пришла в тот вечер, может, тогда он и встретил ее… где? В холле?.. В лифте?…
– В десять минут девятого, – твердо сказал Панфилло. – Мы выясняли отношения с Кеном, я ходил по комнате и увидел в окно, как эта женщина вошла в дом. Я не мог больше выдержать, оставил Кена одного и спустился этажом ниже. Эта женщина…
– Опишите ее, пожалуйста.
– Что?.. Средний рост, светлые волосы до плеч, немного рыжеватые, гладкая прическа, лицо чуть удлиненное, широкий разрез глаз, цвет, скорее всего, карий, но в холле было не так уж светло… Брючный костюм цвета морской волны, светло-зеленая блузка…
Кристина, никаких сомнений. И если этот придурок дал описание полиции… Но почему, черт его дери, совсем недавно он утверждал совершенно противоположное? Боялся, что Манн станет на него кричать? Тогда сразу и сказал бы правду.
– Продолжайте. Эта женщина…
– Она вышла из лифта, я ее ждал. Представился. Она сказала: «Я вас знаю».
– Назвала свое имя?
– Нет. Может, она бы и назвала, но меня как прорвало – я ей сказал все, что думал о Густаве и Кене, о любви и измене, о смысле жизни – моей жизни… Господи, детектив, вы бы видели, как она побледнела! Как эта стенка. И сказала: «Вот оно что». Несколько раз. Потом отодвинула меня в сторону – знаете, как отодвигают вещь, оказавшуюся на пути, я чуть не упал, – и постучала в дверь Густава. А я ушел, мне надо было видеть, как они?.. Я вернулся и еще раз высказал Кену … Он врубил тяжелый металл, и мы могли говорить друг другу все, что угодно. А я все думал: как она там объясняет Густаву, какой он подонок… И мне было хорошо. В десять с четвертью она ушла.
– Вы так точно запомнили…
– Она вышла из подъезда и пошла в сторону Лейдсестраат, влево. Там, на углу, часы на башне, посмотрите сами, стрелки хорошо видны, циферблат вечером подсвечивается… Я следил, как она шла до угла, и решил, что она ничего Густаву не сказала, шла так спокойно, будто ничего между ними не произошло, я был уверен, что она промолчала, и я должен сам… Я сказал Кену какую-то гадость, нервы мои были… Бросился вниз…
– Сразу? Как только эта женщина свернула за угол?
– Н-нет… Мы с Кеном говорили… Нервы… Нет, не сразу. Может, через полчаса. Дальше я уже вам рассказывал.
– Полиции тоже? О том, что видели Веерке мертвым, как вы подумали.
– Нет! Они бы решили, что это я…
– И в «скорую» не позвонили…
– Я уже говорил вам…
– Кен подтвердит ваши показания?
– Не говорите мне о нем! Слышать не хочу! Он все растоптал!
Похоже, у Панфилло опять начиналась истерика. Только этого недоставало, возись с ним, и непонятно, как утешать мужчину, от которого ушел… Наверно, так же, как если бы от него ушла любимая женщина, чувства, видимо, ровно такие же, Манн их не понимал, но из этого не следовало, что ощущение потери у Панфилло было менее острым, чем у самого Манна в тот момент, когда он узнал (сколько уже времени прошло, девять лет!), что Басси ему изменила – и с кем, с лучшим другом, да, тогда они с Бритом были не разлей вода, это потом не виделись годы и годы, где Басси сейчас – Манн не знал и знать не хотел. Совершенно.
– Спасибо за информацию, – Манн встал и направился к двери, он узнал даже больше того, что собирался, выслушивать третью версию не было желания, поди потом разбирайся, когда Панфилло врал, а когда говорил правду. – Я еще к вам зайду, если вы не возражаете.
Панфилло колотил ребром ладони по журнальному столику, на Манна не обращал больше никакого внимания, и детектив ретировался, закрыл за собой дверь и постоял минуту, приводя мысли в относительный порядок.