лазах людей, идущих навстречу буре…
Три дня пироги шли по петляющей реке, в мутной воде которой таились тысячи кайманов. После прохлады подземелья Хранителей сокровищниц мы снова окунулись во влажную жару. Путешествовать по реке было намного приятней, чем рубить мачете лианы и цепкие побеги и ждать, когда на тебя сверху свалится ядовитая змея. Нас сопровождали бородатые рыжие воины, вооружённые мечами и арбалетами. Мы размещались на пироге, напоминающей небольшой корабль с кормовой надстройкой, где находились покои Королевы.
Мы часами беседовали с Уллой. Она была прекрасно осведомлена о делах внешнего мира. Иные страны, горы и леса, дворцы и лачуги — всюду могло проникнуть всевидящее око Хранителей сокровищниц. Магия здесь ни при чём. Всё заключалось в хитроумном использовании законов материального мира, в достижениях науки ушедших цивилизаций.
— Вы находитесь на своём посту не один десяток тысячелетий, — говорил я, сидя в каюте Королевы вместе с ней, Адептом и Генри.
— Это правильно.
— Почему? Что даёт вам силы нести такой крест? Зачем это вам нужно?
— Мы застыли, замерли. Вам кажется, что вы похожи на нас, что вы такие же, как и мы. Но вы незнакомы с нашим миром. У нас всё по-иному. Люди стремятся к новым горизонтам, к новым знаниям. Увы, всё, что они откроют и создадут, всё, чего достигнет их гений, было уже когда-то достигнуто и наверняка скрыто в наших сокровищницах. Думаю, вряд ли бы вы поняли нас, если бы узнали получше. Вас влечёт агрессия, жажда развития. Вы в плену бурной деятельности. Вы торопите время. Мы же равнодушно смотрим вслед уходящим годам. Нас поддерживает Спираль Этгорма — провал в ткани дней.
— Что такое Спираль Этгорма?
— Вам вряд ли нужно знать это — не всякое знание облегчает жизнь. Мы почти не меняемся. Поколение уходит за поколением. Однако то, что было тысячу лет назад, для нас всё ещё рядом, как будто прошёл всего лишь день. Мы за высокой неприступной стеной, внутри которой теми, кто сделал нас Хранителями, установлен особый порядок. Для них время не было проблемой. Это были дети иглинов.
— Но в этом нет смысла. Можно прождать ещё десятки тысяч лет. И ещё. Вы не выдержите бесконечного ожидания. Земля меняется. Кто знает, может, когда-нибудь и эти места перестанут быть надёжным убежищем.
— Тогда мы уйдём в глубь земли и укроем все входы. Пока мы в Спирали Этгортма, нам ничего не угрожает.
— А скука, бессмысленность?..
— Их нет. Я же говорю: вы не сумеете понять нас, — улыбнулась Улла.
— Вам никогда не хотелось презреть долг и оставить ваш мир?
— И что дальше? Мы не можем просто раствориться в человеческом океане, подобно ручью, впадающему в Атлантику. Для этого мы слишком мудры. Мы не можем принять сторону Света в борьбе со злом — мы не любим борьбу. К тому же свет это не только добро. Мы не можем принять и сторону Зла, мы не любим зло, хотя и там не только мрак. Мы не можем снять печать с хранилищ — в грубых руках это наверняка привело бы к хаосу и разрушению, невиданным доселе.
— Сколько это будет продолжаться?
— Не знаю. Возможно, мы переживём многое. Увидим, как возникают и рушатся несокрушимые державы, как человечество поднимется в небо и опустится в глубины океанов, откроет дверь в тысячи миров. Может быть, мы увидим миг, когда перестанут существовать великие Ордена. Мы будем смотреть на всё это, пока не придут потомки иглинов. И тогда мы распахнём сокровищницы перед ними. А может быть, придут потомки курусманутов, и тогда нам придётся эти сокровищницы уничтожить.
— Иглины мертвы.
— Не всё. Кто-то наверняка перешагнул через Пропасть времён. Они придут… Но пока мы в Спирали Этгортма. И никто не может помешать нам выполнять свой долг.
…На пятый день мы сошли на берег. Идти в сопровождении большой группы людей, прекрасно знающих дорогу и умеющих ладить с сельвой, было, конечно, гораздо приятнее, чем тащиться неведомо куда, без всякой надежды достигнуть цели.
После однодневного перехода и ночи в сельве мы вышли к назначенному нам судьбой месту. Зелёную ткань сельвы прорвал резко уходящий вниз огромный разлом. Наш отряд стоял на его краю, внизу, на километровой глубине, виднелись нагромождения серых скал, к которым не пристала растительность. Дальше темнела гладь озера. После кишащей жизнью сельвы это место казалось пустым и зловещим.
Королева заворожённо смотрела вниз, на её губах блуждала улыбка, ветер играл её рыжими волосами. Она протянула руки вперёд и шагнула к краю пропасти. Испугавшись, что Улла сорвётся, я невольно двинулся к ней, но она застыла, вытянув руки и ощупывая ладонями тонкие, струящиеся снизу потоки.
— Мы пришли, — произнесла Королева, улыбка не сходила с её лица.
— Что дальше? — спросил я.
— Дальше вам идти одним. Если этот путь предначертан вам, вы без труда найдёте его.
— Найдём, — кивнул Адепт.
— Мы будем ждать вас. Если вы не сможете добыть ключ, вы умрёте. Таков закон.
— Мы добудем его, — сказал Адепт.
— Возьми это. — Королева протянула Адепту гризрак.
Он опустил его в карман, потом обернулся к Генри:
— Мы идём в такое пекло, что всё происшедшее с нами раньше, боюсь, покажется лишь лёгким моционом. Ты можешь остаться со своим народом. Или вернуться в большой мир с золотом — уж его-то здесь предостаточно.
— К сожалению, в результате долгого общения ваше сумасшествие заразило и меня. Я тоже иду.
— А ты, Мако? Тебе-то уж вряд ли захочется бросить вызов целой орде демонов.
— Я готов бросить им вызов. Но, боюсь, что буду только мешать вам. Я остаюсь с тасманами.
Снова мешки на плечи — ив дорогу, с ношей на плечах. Нам вернули почти все наши вещи, кроме моей шляпы и пороховницы. Адепт двигался вперёд уверенно. Ноги скользили по влажным камням скал, из-под каблуков вырывались булыжники и летели вниз, вызывая порой камнепады. Эту дорогу нельзя было назвать безопасной, но мы упорно штурмовали её, зная, что обратного пути для нас нет. Во что бы то ни было мы должны раздобыть ключ.
Стоящий на краю обрыва отряд вскоре скрылся из нашего поля зрения. Мы пробивались сквозь такую мешанину камней и обломков скал, что казалось, будто по этим местам лет сто ежедневно били из крупнокалиберных орудий. Постепенно спуск становился более пологим. Из растений здесь были в основном цепкие колючие кустарники и маленькие, на высоких стеблях, жёлтые цветы. Несколько раз я видел, как за камнями скользили какие-то животные. Однажды из норы выглянула голова крупной, метра два длиной, ящерицы. В провале всё-таки была жизнь, но совершенно иная, чем в сельве, по сравнению с той — слишком жалкая и хилая. Виной всему это место. Бывают такие места, которые не любят животные, где плохо растут злаки и деревья, где у человека спирает дыхание и начинает раскалываться голова от боли.
Когда-то здесь всё-таки жили люди. Что-то притягивало их сюда. Глаза из чёрного полированного гранита на лишённом носа лице серой пятиметровой, вросшей в землю головы смотрели куда-то вверх, в небо. За этой странной вехой начиналась дорога. По сторонам её время от времени попадались фигурки древних божков, похожих на тех, которым поклонялись инки до прихода белого человека. Местами дорога была завалена глыбами и каменным крошевом, но идти по ней было гораздо веселее и легче, чем пробираться по скалам и откосам.
Мы шли молча. Состояние у всех было какое-то подавленное. До цели оставалось не так далеко, столько уже пройдено, столько пережито, но мне вдруг захотелось повернуть обратно. Мне показалось совершенно нелепым, что я иду за каким-то мифическим ключом, чтобы проникнуть в какой-то Абраккар, в который десятки тысячелетий никто не мог попасть. На душе вдруг стало жутко и тоскливо.
— Смотрите! — воскликнул Генри. — Какое же это старьё!
Слева от нас среди скал вырастал мрачный уступчатый храм с толстыми, в несколько обхватов, колоннами, на которых были вырезаны изображения сумрачных, с искажёнными лицами идолов. К нему вели гранитные ступени.
— Давайте посмотрим, — предложил я.
— Зачем?
— Интересно же, что это такое?
Мы поднялись по ступеням и остановились перед широким проходом. За ним на гранитном полу лежал человеческий череп.
Мы вошли в храм. Откуда-то сверху били острые клинки солнечного света, сходившиеся на алтаре, на котором высилась статуя безобразной птицы, сцепившейся в поединке с кайманом. Скульптура была исполнена с потрясающей экспрессией и выразительностью!
— Ничего подобного не видел, — сказал я.
— Наверное, это один из древнеиндейских культов, — предположил Адепт.
— А может, ещё древнее.
— Э-э-эй! — крикнул Генри, и звуки его голоса прокатились, отражаясь от стен. Я хотел остановить его, предчувствуя недоброе, но не успел. На нас навалилась тьма.
Я лишь успел заслонить лицо рукой и выругаться, не понимая, что происходит вокруг. Будто легионы Вельзевула ринулись на нас.
— Бежим! — крикнул Адепт.
Закрывая лицо руками, я бросился вон из храма. Несколько летучих мышей последовали было за нами, но дневной свет отпугнул их. Я отряхнулся, извлёк из складок одежды пищащий комок и с отвращением отшвырнул его прочь. Руки и шея были искусаны.
— Эти твари питаются кровью, — как ни в чём не бывало заметил Генри.
Наконец мы добрались до места, где дорога обрывалась. Снова пришлось карабкаться по камням и скалам. Это было достаточно утомительное занятие, и мы несколько раз останавливались на привал. Солнце уже садилось, когда мы преодолели последний отрезок пути. Отсюда всё было видно как на ладони.
Я застыл в изумлении. В последнее время меня мало что могло удивить. Но то, что открылось взору, способно было удивить и тех, кто отвык удивляться.
Метрах в пятистах от нас, на ровной круглой чёрной площадке, возвышалась металлическая пирамида идеальной формы. Лучи солнца играли на её полированной белой поверхности.
— Это то, что мы искали, — сказал Адепт. Мы стояли, не в силах отвести взгляд от совершенного творения.