Гуляли с размахом. На буфетных столах стояли тазы с ирговой и розовой водой, предназначенной для омовения рук. На огромных блюдах возвышались искусно приготовленные жареные аисты и журавли, производившие впечатления живых. Скалилась клыками голова кабана. На сладкое шли печенья и торты с начинкой из бузины. Рекой лились настойки, пиво, ликёры, старые вина.
Дымились и трещали факелы. Звенели кубки. Музыканты играли длинную, заунывную, казалось, бесконечную мелодию, но иногда, напуганные рёвом де Брисака, начинали наяривать жизнерадостную музыку, при этом часто немилосердно фальшивя. И все пили, ели. Потом опять пили. И опять ели.
— Арбалет мне! — неожиданно заорал граф де Брисак.
Тут в его руку сунули арбалет. Бледный как смерть слуга пристроил блюдо с фазаном себе на голову и встал к стене, придерживая его руками. Барон прицелился. Слуга зажмурился и вздрогнул. Пропела стрела и воткнулась прямо в фазана.
— Подойди! — крикнул де Брисак. Слуга приблизился к столу и склонился в глубоком поклоне.
Граф бросил на пол несколько монет.
— Это тебе за службу!
Слуга упал на колени и, бормоча слова благодарности, кинулся собирать деньги.
— А это за то, что испугался. — Граф ударом ноги повалил несчастного и приказал:
— Двадцать плетей!
Чем больше лилось вина, тем безудержнее разгуливались гости. Кто-то пытался залезть головой под юбку служанке, кто-то ругался с соседом, пока не послышался звук пощёчины и не звякнули ножи. Брызнула кровь, но до смертоубийства не дошло. Какого-то гостя граф заставил осушить такой кубок вина, что бедняга замертво упал на пол и слуги унесли его. Покончив с этим занятием, де Брисак обратил внимание на нас, сидевших поодаль.
— О, мои гости-путешественники! — заорал он. — Как вам мой пир? Наслаждайтесь. И думайте, не последняя ли это милость для приговорённых к смерти. Ха-ха-ха…
Чем закончился пир — не знаю. Нас отвели обратно в темницу, где мы могли спокойно предаться тягостным мыслям, в том числе и обдумыванию слов графа.
— Неужели ты никак не можешь повлиять на цепь? Сколько раз тебе это удавалось, может быть, удастся и сейчас? — спросил я Адепта.
— Я пытаюсь… Они отобрали гризрак. С ним было бы легче. Пока же ничего не выходит.
— Я же знаю, как много ты можешь. В этом времени мы чужие. Мы вне битвы Орденов. Сейчас нам не противостоит Хранитель — он затерялся в зыби грядущего.
— Ты уверен? Мне кажется, это не так. Я ощущаю его присутствие.
— Робгур?! Ты шутишь^
— Почему же? — пожал плечами Винер. — Правда, здесь он слабее. Тут присутствует лишь частичка его мощи. Но в такой ситуации её вполне достаточно, чтобы попытаться покончить с нами.
— Как он попал сюда? Это немыслимо. Даже ему такое не по плечу.
— По плечу. Он почти что сцепил пальцы у нас на горле, когда мы были внутри пирамиды.
— Я ничего не чувствовал.
— Пирамида приглушила твои ощущения.
— Мне почудилось, что я слышал его крик, когда мы шагнули в пламень.
— И что ещё?
— Мне показалось, что он совершил невозможное и устремился за нами.
— Так оно и было.
— Надо что-то делать. Ты же можешь. Ты столько раз спасал нас.
— Я делаю, что могу. Поэтому мы всё ещё живы… Используя свои не слишком развитые магические способности, я пытался помочь Винеру. Я мысленно слился с его разумом — это мне удалось. На меня обрушился хаос звуков, света, лавина ощущений, большинство из которых были неприятными. Я был рад, когда мне удалось невредимым вырваться из этого светопреставления. На своей шкуре я убедился в том, как тяжело приходится Адепту.
— Всё, — сказал он однажды. — Камень сдвинулся и катится под откос.
— Он погребёт нас или разобьёт двери нашей темницы?
— Не знаю… Эх, если бы мне только удалось переиграть Робгура!
В тот же день граф Брисак позвал нас к себе. Он нас принял в том же зале, что и в первый раз. Он был мрачен, но улыбка, по-моему, никогда не сходила с его уст. На сей раз она напоминала оскал оборотня. Он молча рассматривал нас. Джакометти сидел рядом с ним, лениво прикрыв глаза и посасывая что-то из кубка.
— Вы ничего не хотите сказать нам? — спросил граф.
— Хотим, — кивнул Адепт. — Рискну показаться невежливым и умалить ваше гостеприимство, но всё неплохо бы узнать, за что вы держите нас в темнице, словно преступников?
— Потому что я так хочу. Мои планы относительно вас, плохи они были или хороши, изменились. Я нашёл вот что.
Он вытащил из мешочка, лежащего перед ним, ключ… Раздался стук упавшего на пол кубка, который выскользнул из пальцев Джакометти. Толстяк ошарашено смотрел на ключ.
— Откуда? — произнёс он, с трудом овладев голосом.
— Один из солдат утаил его от меня. И проиграл в «кости», поставив против медной монеты. Теперь верёвка виселицы ласкает его шею, и в аду он ещё не раз подумает, стоило ли совершать такую ошибку. Но интересно не то, откуда эта вещь у меня. Откуда она у вас, несчастных оборванцев?
— Это принадлежит мне, — произнёс, выступив вперёд, Адепт. — И передаётся по наследству из поколения в поколение.
— Возможно, ты лжёшь. Но мне лень уличать тебя во лжи. Поэтому я поверю.
— Они не так просты, — прошипел Джакометти, пожирая глазами ключ. — Возможно, они хотят овладеть даром. Убей их.
— Ты слишком нетерпелив. Да и хозяин здесь я. — Граф ударил рукой в перчатке, отороченной кружевами, по подлокотнику кресла. — Конечно, они умрут. Но в своё время.
— Хотелось бы, чтобы это время соответствовало моей глубокой старости, — проворчал Генри.
— Нет, это слишком долго. Пока мы живы, я готов побеседовать с вами. Кроме Джакометти, здесь не с кем перекинуться словом Крестьянские коровы умнее тех, с кем мне приходится жить в этих стенах. Я могу начать со своего рассказа. Он занимателен, ха-ха-ха.
— Хотя бы потому, что из него они смогут домыслить свою будущую участь, — зло добавил Джакометти.
— Мой друг Жиль де Рэ был глупец.
— Маршал Жиль де Рэ!.. — только и выдохнул я.
— Вы слышали о нём?
— Как же! Это же Синяя Борода…
Жиль де Рэ — один из тех людей, слава о мерзостных деяниях которых переживёт века. Отважный воин из богатейшего, знатного рода, он отлично проявил себя в битвах с англичанами, воевал бок о бок с Жанной д'Арк и был удостоен звания маршала. Но его распутство и приверженность к роскоши вызывали много пересудов. Он прогуливал земли и замки, познал все пороки, отчаянно нуждался в деньгах и в один прекрасный день увлёкся алхимией. Он жаждал золота и много лет безуспешно искал философский камень, который позволил бы превращать свинец в этот драгоценный металл. Бог не мог помочь ему в этом. Ну что же, тогда поможет сатана! А сатана нуждается в крови, предпочтительнее — детской… Когда по настоянию церковных властей маршал Жиль де Рэ был наконец предан суду, выяснилось, что он убил около восьмисот детей, притом многих не только приносил в жертву дьяволу, а и использовал для удовлетворения своих противоестественных страстей. Вскоре топор палача разлучил маршала с головой и отправил прямиком в ад, к его покровителю.
— Для меня нет имени Господа. Для меня нет и дьявола, — продолжал граф. — Мне нужны сила и знание. Неважно, какой ценой. Мне нужен философский камень!
— Философский камень, — усмехнулся Адепт. — Или иначе Меркурий. Тысяча учёных мужей и легионы неучей, нищие и богатые, умные и дураки проводят долгие годы жизни за ретортами и горелками, чертят кабалистические знаки, смешивают жёлчь жаб с толчёными сердцами повешенных преступников, льют кровь животных и людей, пытаясь найти способ превращения свинца в золото. Превращать металлы можно, и древние умели это. Но для этого надо знать сокровенные свойства материи и важнейшие законы материального мира. Магия же — наука тонкого мира. — В голосе Адепта прозвучала насмешка. Я опасался, что граф придёт от этого в ярость и тут же предаст нас смерти. Но Адепт знал, что делал.
— Философский камень недостижим? Ха-ха-ха, — скрипуче рассмеялся де Брисак, — я же говорил, что они не так просты. В них есть тайна. Правда, Джакометти?
— Правда то, что их надо повесить, пока они не навлекли на нас сонм бедствий.
— Брось, Джакометти… Значит, бедняга Жиль понапрасну лил кровь и совершал неслыханные злодеяния. Но у меня есть мой друг Джакометти. Его не знает никто, он не пользуется славой, и всё-таки он может то, что не удавалось ещё никому.
— Зачем вы мечете бисер перед этими свиньями? — возмутился итальянец.
— Хочу и мечу! Мы сумели вызвать демона Кардахта! Нам удалось, пронзив сердце хлебной кукле, послать стрелу в грудь барона Ливальера, и вот он лежит в постели без всякой надежды на выздоровление. Мы убиваем врагов и добываем клады. Мы насылаем порчу и можем вызвать ливень. А теперь, когда у меня есть вот это, — де Брисак показал на ключ, — мы получим остальное.
— Вряд ли он вам чем-то поможет. Это просто игрушка.
— Поможет. Меркурий будет мой! И мне не нужно золото. Мне нужна власть над людьми и вещами.
— Асгор, — пробормотал Джакометти. — Ему не понравится это.
— Асгор, — недовольно поморщился граф. — Каким образом он узнает?
— Ты лишён запредельных чувств. Он — нет. Ты не ощущаешь, как с этим предметом меняется ход жизни. Он же чувствует это. Потому что он — Асгор.
— Мне плевать на него. А эти!.. Они станут свидетелями моей победы. Через три дня…
Три великие науки средневековья — мистика, астрология и алхимия — в моём просвещённом семнадцатом веке утратили свои былые позиции. С каждым веком на древних изначальных знаниях оседает всё больше пыли, наносного песка заблуждений, умствований и шарлатанства. Великая астрология превратилась в забавы придворной публики. Мистика выродилась в легковесные теории и фокусы, её дух нещадно выжжен жестокими кострами инквизиции. Алхимия же во многом исполнила своё назначение, дав толчок для развития знаний о строении веществ, их сути и превращениях. Однако з