Свет не коснулся лишь Аррано Бернандеса. Я с криком бросился навстречу ему. И столб света обрушился напас…
Всё исчезло. Я видел лишь огромный, озарённый светом луны зал…
— Счастливая минута! Я увижу твою освежёванную шкуру, и очень скоро! — крикнул Бернандес.
— Подумай лучше о своей!
Мы сошлись. И я понял, что никакое умение, никакая ловкость не помогут мне. Самый лучший на свете боец ничего не смог бы тут сделать. Я бился не с доном Аррано. Я бился с демоном, приводимым в движение сумрачной волей Хранителя Робгура.
Чудом мне удалось отбить первую атаку. Я не ожидал от себя такой прыти. Я сумел отделаться лишь царапиной на плече.
— Умри, Эрлих!
Сверкнула шпага. Я почти не видел её и только успел подумать — всё! Отразить этот выпад было невозможно… Звон — и моя рука сама с быстротой молнии рванулась и отразила выпад. Отразил я и следующий удар. Потом со свистом замелькало железо, почти растворившись в воздухе. В меня тоже вошла какая-то сила, пришедшая извне. И обязан этим я был скорее всего ключу. Ключ уравнял нас с Хранителем. Пусть на время, но уравнял.
Сначала я проигрывал, потом начал брать верх. Потом снова сдавал позиции. Я дрался ожесточённо и легко, зная, что не столько здесь, сколько в неизвестном убежище, где у огня съёжился горбатый Робгур, и на скалистой дороге, где стоит, зажимая ключ и собрав воедино свою железную волю, Адепт, решается наша судьба.
Удар. Отбить клинок. Ещё удар. Звон стали. Грохот. Тишина.
Всё! Кончено! Сталь нашла плоть!
Я стоял, а Аррано лежал у моих ног. На его губах выступила кровавая пена.
— Мне больно, — прошептал он.
Я нагнулся над ним. На груди, над самым сердцем моего противника, виднелось красное пятно. Жизнь уходила из него. Ему осталось недолго.
Пелена спала с его глаз. Взор прояснился и наполнился болью и страданием.
— Я не хотел, — прошептал он.
— Я знаю.
— Прости. Я не хочу больше жить. Хочу лишь, чтобы вы простили меня.
— Я прощаю.
— На моей душе чёрное пятно. Я… Я ненавижу его!
Бернандес всхлипнул и испустил дух…
А я снова очутился на дороге. Наши враги, те, кто был жив, лежали без сознания. Лошади разбежались, Оглушённый Адепт сидел на земле, из его пальцев, намертво вцепившихся в ключ, капала кровь.
— Вставай. — Я похлопал его по плечу.
Он посмотрел на меня и с трудом поднялся.
Мы нашли Генри. Он был жив, но тоже без сознания. Адепт поводил над его лицом руками, и Генри очнулся.
— Что стало с этими мерзавцами? — спросил он первым делом.
— Не беспокойся о них. Теперь они нам не угрожают. И проклятый Бернандес больше не будет нас донимать, — сказал Адепт.
На подкашивающихся ногах мы двинулись вперёд по дороге. Нам нужно было залечить раны и достать лошадей. Это не так трудно. Главное, путь в Абраккар открыт…
Пустыня. Мерная поступь верблюдов. Обжигающая жара утром и холод по ночам, когда от него не спасают даже толстые одеяла. Вот прошуршала змея. Стрелой сиганул из норы по каким-то своим неотложным делам тушканчик. Караван неторопливо движется вперёд — размеренно, не спеша, преодолевая милю за милей. Здесь никто не спешит. Здесь нет места суете. В пустыне два цвета — голубой и жёлтый. За исключением зелени оазисов, где природа берёт реванш за бесплодие окружающего мира и взрывается невидимым обилием растительности.
Мерно плывут по безбрежному морю пустыни верблюды, тянут бесконечные унылые песни наши проводники. С каждым переходом мы приближаемся к цели…
Как и предполагал Адепт, дальнейшее наше путешествие прошло довольно гладко. Потерпев поражение, потеряв своего главного слугу, в которого он вложил столько сил, Хранитель теперь приходил в себя и не решался пока на новую атаку, понимая её бесперспективность. Впервые перевес был на нашей стороне. Возникает вопрос: зачем же тогда нам стремиться в Абраккар и искать убежище в мёртвом городе городов? Да потому, что, несмотря на временное затишье, однажды снова обрушится небо, и из тьмы появится Робгур, чтобы окончательно расправиться с нами. И тогда нам не поможет ни ключ, ни гризрак — ничего.
Преодолев после победы над доном Бернандесом горы и равнины, мы довольно быстро достигли Венеции — города, не знающего себе равных по красоте. Отсюда тянулись линии морских путей во все концы света и постоянно уходили в плавание гружённые товарами купеческие корабли. На одном из них мы отбыли в Алжир — жемчужину Османской империи.
Алжир — это настоящий Вавилон. На улицах слышится арабская, турецкая, еврейская, французская речь. Славится город удивительными архитектурными памятниками. Чего стоят только мечеть с минаретом, поражающая совершенством пропорций, или древние стены крепости Касба! В бьющем в глаза бесцеремонной роскошью квартале Фахс, где для местных богачей возведены восточные дома с прелестными внутренними двориками, жил Анвар Хусейн, которому предстояло нам помочь в организации дальнейшего путешествия.
Это был невысокий сильный человек со смуглым лицом, обветренным горячими ветрами пустыни, просоленном брызгами многих морей. С большими чёрными добрыми глазами. У него перехватило дыхание, когда он увидел высших представителей Ордена Ахрона, которому он так давно служил верой и правдой.
— Я ждал много лет. Я сделаю всё, что можно. И даже то, что невозможно. С величайшей радостью исполню свой долг. Скажите, куда лежит ваш путь?
— В Абраккар. Город городов. Город миража.
— Но ведь это легенда.
— Это не легенда. Скоро мы ступим на его мостовые.
— Я бы отдал всё, чтобы быть с вами.
— Это только наш путь. И, уверяю тебя, он тернист и отнюдь не усыпан розами.
— И всё равно жаль.
Анвар без труда организовал караван, который охраняли несколько десятков устрашающего вида воинов-туарегов, диких, немногословных и преданных ему, как верные псы.
В одно прекрасное утро мы отбыли из Алжира и начали наш путь по пустыне.
Дни текли за днями. Мы несколько раз меняли направление, повинуясь Адепту, который единственный знал, куда нужно идти и какой извилистый путь короче.
С каждым днём мы приближались к тому месту, с которого можно будет увидеть на горизонте возникающий из пустоты город миража, проклятый и священный, возведённый так давно, что никто уже не помнит когда, город, которому предстоит стать убежищем и защитой для нас. А может, и чем-то гораздо большим.
— Мы успеваем? — спросил я.
— Конечно, — произнёс Адепт улыбнувшись. — Ни Абраккар неуйдет от нас, ни мы от него. Теперь этой встрече суждено произойти, и ничто не сможет помешать нам.
Скрип песка, вой ветра, бесконечные песни туарегов. Говорят, когда-то здесь был цветущий край. Не верилось. Казалось, здесь всегда простирались владения жёлтой песчаной смерти.
— Мало кто проникал так далеко в пустыню, — сказал Хусейн. — И никому не нужно было сюда забираться. Здесь даже нет оазисов. Здесь нет ничего, кроме песка, жары и жажды.
— Так ли? — спросил я, указывая на далёкие развалины, полуприкрытые песком.
Это было как сон — город с разрушенными зданиями, обломанными колоннами, давно опустевшими сводчатыми храмами. Мы подъехали к развалинам, я спешился и неторопливо прошёлся по древней площади, поглаживая пальцами стёршиеся от времени и песка письмена на камнях. Я ощущал тысячелетия, которые разделяют нас и обитателей этого города. Зашуршала ящерица, зарываясь в землю. Прошелестела змея. Живность пустыни давным-давно обжила эти развалины.
— Вскоре песок опять занесёт этот город, — сказал Адепт. — И неизвестно, когда он вновь откроется перед людскими взорами.
— Какие тайны скрывает этот город? — задумчиво произнёс я. — Кто здесь жил? Каким богам поклонялся?
Я провёл пальцем по плите, смахивая песок, и воскликнул:
— Вот она! Мы у цели!
На камне была изображена бабочка.
— В сокровищнице иглинов, куда мы попали в сельве, — кивнул Адепт, — тоже были подобные изображения, выполненные в таком же стиле. Да, мы у цели.
— Как же всё-таки тесна Земля! Особенно для тех, кто посвящён в знания о закрытых тайнах.
— Нет, Эрлих. Земля огромна. Просто тесны наши пути, — не согласился Генри.
— Ты становишься философом.
— Я всегда им был. Тюрьма и голод настраивают на размышления о вечном и оттачивают ум.
— Ну да, охотно верится…
Через день на привале Адепт заявил:
— Завтра мы увидим Абраккар.
Ночь я почти не спал, прислушиваясь к оглушающей тишине пустыни. Точнее, тишина в пустыне не внешняя — здесь как раз можно услышать шорох змеи, шелест сухих травинок, свист ветра в причудливых скалах вдали. Это была какая-то внутренняя тишина. Тишина и спокойствие. Здесь легко стать созерцателем и философом.
В голову лезли разные глупые мысли и фантазии насчёт завтрашнего дня. Когда я всё же уснул, мне приснилось, будто меня сдавливают гигантские щупальца, а перед глазами раскинулась бездонная пустота, подобная той, которую я видел в логове Торка.
Утром — снова путь. Осталось совсем немного. Я чувствовал приближение к пределу. И не только я. Наши спутники начали взволнованно переговариваться на своём языке. Хусейн в чём-то долго их убеждал, и отряд успокоился, ропот затих. Воины были снова молчаливы и невозмутимы, готовы продолжать путь.
— Что они говорят? — поинтересовался Адепт.
— Они чувствуют дыхание шайтана.
— Они не взбунтуются?
— Нет, эти люди не боятся ничего и никого, в том числе и самого шайтана. Но это не значит, что им нравится подобное. Но бунта не будет. Они мне верят.
— А что произойдёт, когда они увидят город миража?
— Они только обрадуются. По легенде, те, кто увидел город миража, будут отмечены милостью всемогущего Аллаха.
— Значит, им посчастливится. Мы на месте, — торжественно произнёс Адепт. — Привал.
— Что делать дальше? — спросил я.
— Дальше? Ждать.
Прошло несколько часов. Ни Хусейн, ни его слуги не испытывали скуки. Они не привыкли рваться вперёд, стремясь к достижению какой-то цели. Они привыкли вливаться в неторопливое течение времени, их эмоции и чувства были так же мягки и округлы, как барханы. Они могли часами ничего не делать, напевая песни или разглядывая пейзаж, и находили в этом удовольствие и отдохновение. Но нервозность и напряжение, которое овладели ими сегодня, не спешили рассеяться. Наоборот, они нарастали, и мне всё меньше верилось в слова Хусейна о невозможности бунта его людей. Я и Аде