— Я должен был сбить его. И я сделал это!
— Ты будешь представлен к Ордену Высшей Доблести. Ты станешь пятым, кто его удостоен.
— Так ли это важно? — устало произнёс я и увидел, что глаза Эйхана округлились, ибо Орден Высшей Доблести — предел мечтаний для каждого гражданина Галактического Союза, кем бы он ни был. — Главное, я прикончил его.
— Да, понимаю, — кивнул капитан.
Но что он понимал в этом. А что понимал в этом я?
…ЕЩЁ ОДИН ШАГ ВПЕРЁД НА БЕЛУЮ КЛЕТКУ…
Я прожил все эти жизни. И это не было наваждением. Я действительно был и Великим Холмом, и инспектором полиции, и пилотом космического флота.
А ещё — командиром стражи Принца Изумрудного Аика, копьеносцем в стане Чёрной Акулы, начальником подводной базы Островного государства, астрологом при дворе Корнума Счастливого, лесным бароном, чистильщиком в зоне ядерного поражения. Да ещё много кем. Я рождался, жил и умирал в десятках миров. Но помнил из этого лишь то, что имеет отношение к главному — к нашей борьбе с Робгуром. Если бы я вспомнил абсолютно всё, то просто не выдержал бы тяжестей прожитых жизней. Мы боролись за обладание золотой чашей.
Я умирал на жертвенных кострах и в горящем танке, я убивал Хранителя из пистолета и бластера. Мы сходились в воздушных боях и бились на копьях. Самые разные из тысячи миров становились полем нашей битвы. Битвы за один из этих миров, может быть, и не самый значительный, но наш — за Землю.
После каждой жизни я вновь оказывался в башне Тирантоса. Если побеждал я, то продвигался на одну клетку ближе к чаше. Если побеждал Хранитель, то одну клетку преодолевал он. Это была жуткая игра, но вместе с тем она захватывала, пьянила, как хорошее вино.
Сперва обгонял он. Потом я. Клетка за клеткой, жизнь за жизнью — мы приближались к итогу. Вскоре всё будет определено, жестоко, твёрдо, окончательно (хотя, есть ли в этом мире хоть что-нибудь окончательное?).
И вот остался решающий шаг. Последняя клетка. И у меня, и у Хранителя Робгура. Казалось, протяни руку и коснёшься золотой чаши. Последняя жизнь на пути к ней. Всего одна жизнь, всего одна клетка. Всего одна схватка, такой огромный путь — и всё решается. Куда забросит меня судьба?
Я вцепился ему в горло. Силы наши были равны. Он был огромен, чёрен, порос волосами, от его роскошной одежды остались одни лохмотья. Его борода царапала мою кожу, он рвал зубами моё плечо и пытался вытеснить меня с маленькой ровной площадки на вершине высокой скалы. На нас смотрели тысячи глаз. Последний раз Верховный Жрец Золотого Кольца и Великий Змей Красной пустыни бились сто двадцать лет назад. Кто победит? Будет ли, как раньше, литься кровь сотен людей на жертвоприношениях и царить безжалостный холодный порядок, будут ли на костях несчастных расти гигантские храмы? Издаст ли завтра Высочайший Ореховый Посох указ о казни трёх тысяч паркунтинов, или в первый раз за долгие годы сначала тихо, а потом разрастаясь зазвучит в людских устах волшебное слово «милосердие». Сегодня я могу убить Великого Змея, дух его уйдёт в сумрачные края смерти, и навеки спадут оковы, стискивающие стальными кольцами плоть и души тысяч подданных Высочайшего посоха.
Интриги, заговоры, разнаряженная знать, шпионы, наушники — ничего они не могли, не в силах были помешать мне. Я сумел переиграть их, перехитрить, пройти меж жерновами власти, денег и сокрушительных страстей. Сколько раз я был между молотом и наковальней коварства и предательства. Сколько отринуто мной чаш с ядом, сколько наёмных убийц сброшено в кипящее море. Сколько понадобилось ума, хитрости, красноречия в бесчисленных спорах, сколько позади компромиссов, сколько благих и не слишком благих дел. И всё ради того, чтобы сейчас очутиться на этой площадке в надежде остаться здесь и смотреть, как труп Великого Змея распластается на камнях, а потом его унесёт море — хорошо бы если оно смыло и его чёрные деяния, а заодно и семена зла, посеянные им везде и всюду — в каждом городе, в каждой семье, в каждом человеке.
Он был умелый боец, и его переполняла не меньшая ярость. Из разорванного его зубами плеча хлестала кровь, я был весь в ссадинах, у меня были сломаны рёбра и кругом шла голова. Дыхание сбивалось, воздуха не хватало. Руки слабели. Но всё же я смог приподнять его огромное, с железными мышцами тело и швырнуть о камни. Он охнул, но тут же вскочил на ноги. Казалось, мой противник сам сделан из камня и ему ничем нельзя повредить. Я обрушил на его голову удар кулака, который вполне мог убить кого другого. Но Великий Змей лишь встряхнул волосами и, взревев, вновь бросился на меня.
Он опять вцепился в меня зубами, на этот раз в щёку. Я зашипел от адской боли. Если выживу, то немало шрамов останется на мне. А, всё равно!
Мы балансировали на самом краю пропасти. Великий Змей был выносливее меня, настоящее животное. Ещё немного — и я ослабею. Он чувствовал это. И всё сильнее сжимал мою спину своими лапами.
Хрустнули кости, натянулись мышцы, спину пронзила резкая боль, но я порвал сжимающее меня кольцо. Когда Великий Змей снова попытался обхватить меня, я поднырнул ему под руку, резко крутанулся и он полетел в сторону — прямо к обрыву. Но он успел ухватиться за меня, и мы оба рухнули вниз с нашего каменного борцовского помоста, прямо на острые камни…
…ПОСЛЕДНЯЯ КЛЕТКА. ЭТОТ ШАГ Я И ХРАНИТЕЛЬ СДЕЛАЛИ ОДНОВРЕМЕННО. И ОДНОВРЕМЕННО КОСНУЛИСЬ ЗОЛОТОЙ ЧАШИ.
Она обожгла руки, по телу прошла судорога. Я сделал шаг назад. Меня охватила мысль: обман! Ни силы, ни власти не давала эта чаша. Только боль. И боль отчаянную, какой я не испытывал никогда в жизни. Боль прошла, но отчаяние осталось. Зачем я здесь? Здесь было всё это?
Из чаши вверх забил свет. Он не напоминал ни один из привычных цветов или оттенков — это было что-то иное. Я ослаб и упал на колени. На чёрную клетку, на которой я стоял, закапала кровь. Она лилась из моего носа. Я провёл ладонью по щеке. Невыносимый зуд. Ногти впились в кожу. И я с ужасом ощутил, что плоть моя расползается, а кровь хлещет из разорванного лица. Кожа на пальцах истончалась, сквозь неё просматривались кости. Я упал и растянулся на полу. Дыхания не было, лёгкие перестали существовать. Это и была моя награда за всё — расползающееся тело и белые кости на шахматных клетках в башне Тирантоса.
Теперь я знал, что чувствовали курусмануты, когда смертельный вихрь вырвался оттуда и устремился по улицам, настигая всех и каждого. Я погибал…
А потом… Потом я встал. Мне было легко. Легко, как никогда. У моих ног что-то лежало. Разлагающаяся плоть. Та оболочка, в которой я пришёл сюда. Мне было жаль её, и вместе с тем я освободился от неё со всеми её болями, шрамами, пережитыми болезнями, старостью.
Я огляделся. В помещении лежало ещё три окровавленных тела. Генри, Адепт и Хранитель. Тела были мертвы. Здесь, в городе городов, мы перешагнули через смерть. Они стояли у своих тел — прозрачные силуэты, в которых угадывались лица и, главное, глаза.
Чаша снова вспыхнула. Никто меня не обманывал. Мы пришли сюда, чтобы выиграть заключительный этап битвы, получить силу и вернуться или не вернуться назад.
Почти всё выполнено. Мы приобрели частичку великой Силы (всей не сможет овладеть никто — это не по плечу даже Тирантосу). Мы вернёмся на Землю. Назад… Но в этой битве нет окончательной победы и победителей. Мы только перенесём её на новые поля, в новые века. Мы теперь навсегда привязаны к этому месту. Нас всегда будет притягивать к себе Чаша Тирантоса. Мы ещё не раз возвратимся сюда, чтобы с новой энергией уйти на следующую битву.
Когда и чем она завершится? Если бы знать.
Нас потянуло к чаше. И четыре силуэта одновременно коснулись её.
И вихрь закружил нас.
Мы уходили, чтобы однажды вернуться.
Мы все встретимся вновь.
Часть втораяКапкан для «Вампира»
Автобус нёсся вперёд со скоростью восемьдесят километров в час. Приглушённо шелестел мощный двигатель, шины шуршали по мокрому после тёплого летнего дождя асфальту Дорога была вполне приличная, вопреки расхожим представлениям о провинциальных русских ухабах и колдобинах. Я люблю смотреть на окружающее из окна фирменного автобуса, откинувшись в мягком уютном кресле. Ощущать себя отгороженным стеклом от всего внешнего мира, эдаким созерцателем, туристом, свысока взирающим на посторонние проблемы и суету. И пусть я ехал не на интуристовском «мерседесе», а всего лишь на междугородном «икарусе», ощущение приятной отстранённости всё же присутствовало в полной мере. Приятно грели воспоминания о том, как всего лишь несколько часов назад я любовался на белоснежные горные пики и ажурные замки, составленные из невесомых облаков, как цедил минеральную воду, которую разносила стюардесса по салону «Ил-62»…
Через полчаса езды на автобусе, державшем курс на мой родной город, я разговорился с сидящей справа от меня соседкой, которая до этого сосредоточенно читала «Ритмы Евразии» Льва Гумилёва. На её симпатичном носике громоздились большие, в пол лица очки. Она тёрла щёку длинными пальцами с синим маникюром. На вид ей можно было дать лет двадцать — двадцать пять, лицо её не отличалось правильными чертами или восковой киношной красотой, однако было довольно привлекательным. Облегающее ярко-жёлтое платье с глубоким вырезом подчёркивало совершенство её фигуры. Утомившись от созерцания окрестностей и чтения глупого яркого журнала с пустыми статьями, я начал ненароком кидать взгляды на мою спутницу, мысленно дорисовывая её скрытые одеждой прелести. Любой нормальный мужчина в расцвете сил при взгляде на симпатичную женщину просто обязан мысленно раздеть её, иначе он и не мужчина вовсе, а нечто среднее, именуемое названием, которое в приличном обществе даже произносить неприлично. И уж тем более это касается мужчин, которые, как я, разведены всего полгода назад и возвращаются, опять-таки как и я, из дома отдыха, гд