С головной болью я справился одной таблеткой Цитрамона. С настроением оказалось сложнее. В голову лезли неприятные мысли. Первый рабочий день и первая рабочая ночь дались мне тяжело. Оказалось, месяца отпуска достаточно, чтобы поотвыкнуть от такой банальной милицейской обыденности, как трупы, убийцы, лужи свернувшейся крови. Я снова и снова вспоминал тело, распростёртое на «бульнике». Вспоминал и маньяка, пообещавшего мне скорую смерть. Интересно, почему он из всех, кто с ним общался ночью, выбрал именно меня объектом для своих угроз? Почему, к примеру, не Володьку? Или не старшину-охранника? Или перепуганную молоденькую медсестру из «скорой», которая приезжала за ним? Сказал бы девчонке замогильным голосом: «Ждёт тебя, несчастная, через три дня жестокая погибель». Уж в её лице он нашёл бы более благодарного слушателя. Напугать же такой дешёвкой начальника уголовного розыска нелегко.
На моём веку мне немало угрожали. Когда мы начали прижимать местную воровскую братву, главный городской авторитет по кличке Чума пришёл ко мне наводить «дипломатические мосты»: «Всю хиву переполошил, начальник. Ты нас, авторитетов, не трогай, а мы тебе обеспечим процент раскрываемое. Будем каждый месяц кого-нибудь из братишек посылать, он будет брать на себя все нераскрытые преступления. Орден, командир, получишь». Послал я его тогда по матушке. И принялись мы за братву с новой силой.
После очередной успешной операции Чума заявил:
— Ты, Аргунов, у нас первый в списках на уничтожение. Теперь тебе каюк.
Я ему набил морду и упёк на пятнадцать суток. А вскоре взял его на вымогательстве и прописал «путёвку на Север». Все эти угрозы — обычный бандитский понт. Желание выглядеть крутыми. Но всё же в словах убийцы монаха было что-то, неприятно задевшее меня. Они оставили какой-то тяжёлый осадок… А тут ещё приключения в морге. Сейчас они казались совершенно нереальными. Будто и не со мной всё было. Хотя если разобраться, что случилось? Лопнула лампочка и прошёл полуголый мужик в простыне. Ну и что такого? Всё остальное — только чувства, предчувствия, ощущения, — как говорится, к делу их не подошьёшь. Призрачный свет, холодная игла в сердце — мало ли что почудится после бессонной ночи, созерцания истерзанного трупа, разговоров с чокнутым убийцей и чокнутым патологоанатомом.
Через некоторое время я понял, что мне не хватает. А не хватало мне приятного общества. Если точнее — общества женского. Ну а если быть совсем точным, мне не хватало общества Али.
Я потянулся к телефону, и мои пальцы забегали по кнопкам.
— Алё…
— Мне, пожалуйста, Алю.
— Всё Алю да Алю. Будет вам сейчас Аля, — закаркал в трубке старушечий голос.
— Слушаю. — А вот этот молодой напористый голос принадлежал Але.
— Здравствуйте.
— Привет. Кто говорит?
— Это Виктор.
— Виктор?
— Да, Виктор Аргунов. Вы что, забыли своего спасителя? Впрочем, стоит ли рассчитывать на долгую память красавицы.
— Склероз ещё меня не доконал.
— Вас уже выпустили?
— Выпустили?.. Да, выпустили. Распахнулись двери темницы. На мне всё заживает как на кошке.
— И как вам на воле?
— На воле? Честно?.. Не слишком хорошо. У вас, судя по голосу, тоже не всё в полном порядке.
— У меня? Не в порядке? Да что вы! — Я попытался придать своему голосу побольше бодрости. Всегда боялся прослыть унылым типом, погрязшим в самокопании. Никогда не относился к тем, кто охмуряет девиц, давя на их жалость.
— Но я же чувствую, что вы не в своей тарелке.
— Немного устал. Бессонная ночь. У нас было серьёзное убийство.
— Серьёзное убийство? Бывают несерьёзные?
— Не бывает… Аля, мне бы хотелось встретиться с вами, — взял я сразу быка за рога.
— Где?
— Ну, мы могли бы где-нибудь посидеть, — протянул я, прикидывая, в какое заведение в городе может начальник уголовного розыска пригласить даму без страха разориться в прах и заложить золотой зуб, установленный в прошлом году вместо выбитого мощным кулаком Анвара Файрутдинова — знатного городского разбойника.
— Бросьте, я ненавижу кабаки.
— Если вас это не смущает, мы можем посидеть и поговорить у меня дома, — сказал я, сам поражаясь своему нахальству.
— Хорошо, маркиз, ждите меня в полночь в вашем фамильном замке. Буду.
— Если хотите, я заеду за вами.
— Не надо. Где вы живёте?
— Суворова, шестнадцать, квартира десяти.
— Мне до вас всего три остановки.
— Когда ждать?
— О маркиз, я уже лечу. Получив такое приглашение, женщина не может медлить ни секунды.
Она появилась через сорок минут. Очки у неё были ещё больше прежних, разбитых в автокатастрофе. Лёгкий синий костюмчик из тонкой материи не подходил для сегодняшней прохладной погоды. Аля никак не походила на человека, недавно побывавшего в аварии и только сегодня вышедшего из больницы. Лишь бинт на руке напоминал об этих печальных обстоятельствах.
— Вы аккуратист, Виктор. Для дома, в котором отсутствует женщина, у вас удивительный порядок.
— Привычка. Не люблю беспорядка.
— Понятно. У следователя все бумаги должны быть разложены по папкам. Так?
— Почти так.
— Для меня уборка квартиры всегда в тягость.
— Кстати, могу накормить вас обедом.
— Нет, спасибо. Если только чашечку кофе.
— А не испить ли нам кофею? — спросил граф. Помните этот анекдот?
— В детстве слышала.
Я отправился на кухню, покопался в своих скромных запасах, выудил из ящиков банку шпрот, гусиного паштета, коробку конфет «Вечерний звон», немецкий ананасовый кекс в вакуумной упаковке, два апельсина — хватило, чтобы вполне пристойно сервировать низкий столик на колёсах. Потом я принялся за приготовление кофе. Я люблю этот процесс. Растворимый кофе — это уродец технической цивилизации. Кофе следует варить в турке, лучше всего на углях, что в городской квартире весьма затруднительно. Зёрна нельзя молоть в электрической кофемолке, ингредиенты должны быть выверены как в аптеке. Я с закрытыми глазами мог приготовить кофе по-румынски с сахарной пудрой и ложкой какао, по-ирландски — с виски, по-венски — с шапкой из сбитых сливок, по-варшавски — с горячим молоком, знал ещё несколько десятков рецептов. Остановился на «Экспансии» — этот рецепт я узнал из одноимённого романа Юлиана Семёнова. Секрет его состоял в добавлении ложечки мёда и ползубчика чеснока.
— Просто изумительно, — заявила Аля, попробовав кофе.
— Это я умею.
— А я плохо готовлю, — продолжила Аля перечисление своих недостатков.
Мы сидели, неторопливо болтая обо всём и ни о чём. Я про себя поражался своей легкомысленности. Специфика работы накладывает определённый отпечаток на весь образ жизни. Сотрудникам МВД, особенно оперативных служб, рекомендуется избегать лишних знакомств, ограничить круг общения. А я пригласил домой женщину, которую видел всего два раза и о которой почти ничего не знал. Но я почему-то испытывал к Але доверие, хотя в жизни привык мало кому доверять.
— Мне было пятнадцать лет, когда родители переехали сюда, — вдруг погрустнела Аля. — Отца назначили директором строительного управления. Помню, как мне не хотелось жить здесь. Я плакала. Пару месяцев ходила как в воду опущенная. Мне здесь сразу не понравилось.
— Тмутаракань, конечно. Тут с вами трудно не согласиться.
— Дело не в этом. Мы жили раньше в ещё худшей дыре. У меня не было друзей и подруг, разлука с которыми сильно меня огорчила. Просто… просто я сразу почувствовала: тут что-то не в порядке.
— Что вы имеете в виду?
— Вам никогда не приходило в голову, что здесь живёт мутная ЗЛОБА.
— Вы читаете мои мысли. Живёт. Злоба. Мутная. Кому как не мне знать это. Столько самой различной сволочи, сколько здесь, мало где встретишь. Чего греха таить, мне здесь не нравится. Не прикипел я душой к местным просторам.
— Да нет, я не о том. Мне иногда кажется, что под боком существует какая-то чёрная, возможно, осмысленная СИЛА. Именно она наполняет людей ненавистью, собирает обильную кровавую жатву.
— Какой слог, Аля. Он вызывает невольное уважение.
— Напрасно смеётесь, — поджала губки Аля.
— Да не смеюсь я. По-моему, вы всё усложняете. «Тень сатаны лежит на этом краю»… Всё гораздо проще. Я не знаю, что такое вселенское зло. Зато я знаю, что такое зло в конкретном человеке. Я знаю, что это такое — тупые, опухшие от пьянства, позабывавшие все на свете подонки, для которых что кровь, что водица… Знаю, что такое дети алкашей-родителей, не видящие белого света, с младых лет готовые порвать горло кому угодно. Я знаю, что такое наркоши, способные на всё, ради частички своего больного, ублюдочного счастья. Знаю, что такое бес жадности, вынуждающий людей забывать все Христовы заповеди.
— Частности. Всё действительно сложнее. И страшнее…
— Я не философ, я — сыщик. Я привык к частностям. И привык бороться с ними… Виктор Козлов, старший зоотехник совхоза, имел привычку отлавливать в лесу детей, насиловать, а потом ещё живых палить в костре. Можно что угодно говорить о высоких материях борьбы добра со злом. Но всё элементарно. Просто он был генетический отброс, ошибка природы, человек с мутным сознанием, извращённой сексуальностью. Зверь… Ключник — четыре судимости за злостное хулиганство и причинение тяжких телесных повреждений. Наконец, зарубил топором пятерых собутыльников — обиделся, что недолили ему «красненького». Тоже мразь и выродок. Он таким родился, и никакие космические силы тут ни при чём. А Сулейман — боевик, один из главных наёмных убийц московских чеченских бригад. Не слышала о таком?
— Нет.
— На нём было около пятидесяти убийств. Эдакий «терминатор», человек необычайной физической силы, когда его взяли под Москвой, умудрился выбить дверь в СИЗО, «отключить» конвоиров и сбежать. Один из корешей пригласил его на свадьбу. Сулейману приглянулась невеста, недолго думая, изнасиловал её почти на глазах у супруга, а потом убил его, выколов ножом глаза, чуть ли не отрезав голову. В прошлом году прошла информация, что он скрывается в одном из домов в посёлке Пречистый. Ему было от кого скрываться. Он числился в федеральном розыске. Кроме того, минимум п