Медленно Гизела начала продвигаться к арочному входу, расположенному справа от нее. В глубине она увидела две жилые комнаты, разделенные двустворчатой дверью, сделанной наподобие высокого французского окна, — прямоугольные стекла в узких деревянных рамочках. Первая комната освещалась лампой, стоявшей в холле. Во второй, расположенной еще дальше от арочного проема, было сумеречно, там властвовали причудливые тени.
Гизела еще раз громко сказала: «Фостина! Это я, Гизела. Где ты?» Полная тишина в доме казалась ей просто невыносимой. Гизела нарочно резким движением бросила на маленький столик в первой жилой комнате сумочку и фонарик, чтобы этот звук привлек к ней внимание. Никто не отозвался. Она обвела взглядом комнату, пытаясь найти выключатель, и, наконец, обнаружила его на стене с той стороны стола. Она обогнула стол, подняв руку вверх по направлению к кнопке, но вдруг ее нога наткнулась на что-то мягкое. Она остановилась. У нее перехватило дыхание. Она почувствовала удушье.
На полу, лицом вниз, лежала Фостина Крайль. Она, вероятно, здесь и упала, когда пыталась заглянуть в дальнюю комнату. На ней было ее неизменное наглухо застегнутое голубое пальто, а шляпка валялась рядом.
Левая рука, подтянутая к самому плечу, была в кожаной перчатке. Правая лежала на голове, словно она хотела отразить удар. На ней не было перчатки. Она лежала рядом с раскрытой сумочкой, из которой вывалились на пол пудра, помада и кошелек. На одежде не было никаких следов дождя или пятен крови. Даже чулки и подошвы туфель были чистыми и сухими.
Лицо закрывали ее прекрасные светлые волосы.
Гизела опустилась перед ней на колени.
— Фостина! Тебе больно? Я ударила тебя бампером?
Трясущимися руками она никак не могла отыскать пульс на уже холодной руке. Но это еще ничего не значило. Во время войны, когда она училась на курсах медсестер, она не могла часто найти и свой собственный.
Мягким движением руки она убрала волосы с ее лица. Оно было таким же бледным, ненакрашенные губы раскрыты. Больше всего напугали Гизелу ее глаза. Она лежала с открытыми веками, с сильно расширившимися зрачками, которые глядели в пустоту. Когда Гизела повернула ее голову к свету, веки не шелохнулись, зрачки не сократились. Она поняла, что Фостина мертва. Но на ее теле не было ни синяков, ни ран. На одежде не было ни отметины от пули, ни следов ножа. Не было заметно ни капельки крови.
Гизела вскочила на ноги и нажала на кнопку выключателя. Но свет не загорелся. Она посмотрела вверх, на потолок, а затем снова на выключатель. Его рычажок нужно было двигать либо вверх, либо вниз. Теперь он находился в нижнем положении, где стояли три буквы — ВКЛ. Но свет тем не менее не горел.
Она медленно обвела взглядом всю комнату, словно пытаясь задать вопрос этим стенам, которые, конечно, были свидетелями того, что здесь совсем недавно произошло. Лампа в холле продолжала гореть, и свет от нее, просачиваясь через арку, падал на бело-зеленые обои и мебель, обитую розовым штофом. Отсюда она отлично слышала, как разбиваются океанские волны о берег, и больше ничего, даже биения собственного сердца, которое, вероятно, в эту минуту чуть не выскакивало из груди. Гизела была почти уверена, что одна во всем доме, хотя, конечно, она не могла целиком поручиться за это.
Увидев на столике в холле телефон, она подбежала к нему.
Глава четырнадцатая
Диавол повелел Судьбе
Забрать к себе Фостину…
Светящиеся стрелки часов на шифоньере показывали 2.57, когда на столике рядом с кроватью Базила зазвонил телефон. За окнами еще было темно, но в воздухе уже ощущалась предрассветная свежесть. Еще не совсем очнувшись ото сна, он потянулся за трубкой:
— Алло?
— Базил?
Низкий дрожащий голос окончательно пробудил его, словно его окатили холодной водой.
— Гизела? Ты где?
— В Нью-Джерси. В Брайтси. Произошло нечто ужасное…
— Что такое? — Впрочем, ему и не нужно было задавать этот вопрос, — все и без того было ясно. Только одно обстоятельство могло заставить ее позвонить в столь ранний час. Ее голос казался каким-то далеким, нереальным. Взяв себя в руки она спокойно сообщила:
— Фостина умерла.
— А что ты там делаешь?
— Видишь ли, когда мы с тобой расстались, у меня оказалась в запасе куча времени. Я вспомнила, что Фостина просила приехать к ней в любое время. И я решила выполнить ее просьбу. Когда я приехала сюда, она уже была мертва. Сердечный приступ. Я тут же вызвала полицию, но стражи порядка, судя по всему, сильно сомневаются в моей искренности. Они вели себя со мной довольно грубо, но все же позволили позвонить тебе.
— Кто занимается случившимся? Полиция штата?
— Да, некий лейтенант Сиерс.
— Передай ему трубку. Я немедленно выезжаю в Брайтси. Не нервничай и не отвечай ни на какие вопросы до моего приезда. Где тебя искать?
— В коттедже Фостины… Базил, я… передаю трубку лейтенанту Сиерсу.
Голос в трубке отличался грубостью и резким тоном.
— Послушайте, все произошло в штате Нью-Джерси, а не в Нью-Йорке, — вам ясно? Эта леди утверждает, что вы ее приятель, и что вы намерены привезти сюда адвоката. О'кей! Я не могу позволить ей пользоваться телефоном. К тому же окружной прокурор Нью-Йорка не имеет к нам никакого отношения.
Базилу все стало ясно. Он старался быть как можно более вежливым и тактичным. Но, повесив трубку, он понял, что такт — это еще далеко не все. Он включил лампу над кроватью и набрал номер домашнего телефона своего старого приятеля, помощника главного инспектора нью-йоркской полиции Фойла.
Инспектор спросонья ответил ему упреком:
— Послушайте, когда наконец вы, голуби, позволите мне поспать хотя бы минут десять! Что вам всем, черт возьми, нужно от меня в такое время?
Но голос Базила и упоминание имени Гизелы его тут же отрезвили. Он знал их обоих давно.
— Простите, доктор. Я думал, что это кто-то из управления. Они еще время от времени позванивают старику, когда им там приспичит. С этим Нью-Джерси возникнет наверняка куча трудностей. Эти ребята из полиции штата как-то странно толкуют границы своей юрисдикции. Но я позвоню начальнику полиции штата, своему приятелю, и он вызовет к себе Сиерса. Чем еще могу помочь?
— В Нью-Йорке есть адвокат по имени Септимус Уоткинс.
— Конечно, конечно. Но там еще есть и Статуя Свободы. Я их обоих знаю с детства.
— Не могли бы вы заставить его назвать имена тех лиц, которые получат по наследству драгоценности матери Фостины Крайль? Ведь она умерла до своего тридцатилетия. Сам Уоткинс — ее законный наследник, но ему были сделаны устные распоряжения передать драгоценности некоторым лицам, не предавая при этом всему делу широкую огласку.
— Как, говорите, имя матери? Крайль?
— Да, но у меня есть все основания считать, что в кругу лиц ее профессии она была известна под именем Роза Дайамонд.
Файл присвистнул:
— Значит, она занималась тем же, что и Кора Пёрл. Боже, как давно все это было!
— Выступала ли Роза Дайамонд в качестве соответчика в нашумевшем деле о разводе 1912 года?
— Могла, конечно, но я точно не помню.
— Уверен, что она там была. И мне необходимо имя ответчика…
Дождь прекратился, когда Базил проезжал через Хобокен. Всходило солнце, когда его автомобиль въезжал в Брайтси. В глаза бросалась безукоризненная чистота, которой отличаются рыбачьи деревушки, — ведь сухой песок значительно чище плодородного суглинка на фермах. Проезжая мимо заправочной станции, он заметил женскую фигуру и тут же понял, кто это. Он подрулил к краю тротуара.
— Миссис Лайтфут?
В это время она была занята разговором с механиком. Обернувшись, она изумленно воскликнула:
— Доктор Уиллинг?
Даже в этот ранний час у нее была превосходная прическа и одежда отличалась элегантностью. По-прежнему от нее исходила сила непререкаемого авторитета. Но было видно — что-то внутри у нее сломалось. Может, какая-то душевная опора, которая поддерживала ее до сих пор. Она была похожа на красивую морскую раковину, переливающуюся всеми цветами радуги, с ее блестящей глазурью, сложными витиеватыми переплетениями. Но стоило заглянуть внутрь, и вы обнаруживали там мертвую плоть, которая когда-то сделала эту ракушку, свой дом, — темный хрупкий трупик, похожий на высохшее семя фасоли, которое гремит в прекрасном, окружающем его полом пространстве стручка.
— Сегодня ночью мне позвонили из полиции штата Нью-Джерси, — начала она объяснять Базилу причину своего появления здесь. — Я приехала на поезде и никак не могу найти машину, которая могла бы отвезти меня к коттеджу мисс Крайль.
Механик из гаража слушал ее, не пропуская мимо ушей ни слова:
— Послушайте, милая леди, я уже сто раз объяснял, что у меня только один шофер, но в настоящее время он находится там, в коттедже, дает показания полиции, так как вчера вечером подвозил мисс Крайль домой с поезда. Здесь нет никого, кроме меня, а я не могу оставить заправочную станцию.
— Буду рад подбросить вас туда, — предложил Базил.
— Вы очень любезны. Нужно спешить. Я чувствую свою ответственность за судьбу мисс Крайль. Доктор, как вы думаете, она покончила самоубийством? Если бы ее не уволили…
Механик стоял, прислушиваясь к разговору:
— Обычный сердечный приступ, — так сказали мне полицейские. Всем в округе известно, что у мисс Крайль было слабое сердце.
— Как нам туда добраться?
— Поезжайте прямо по дороге, а затем на перекрестке сверните направо. Затем выезжайте на берег океана.
Они ехали через деревню, которая, казалось, вся сияла в лучах восходящего солнца, и была такой свеженькой, как умытое после ночного сна лицо. Машина въехала в небольшой лесок из рождественских елок, провалилась в выбоину, забитую грязью, и снова выскочила на песчаную дорогу, по обе стороны которой все реже встречались стройные деревья. Здесь их массивные вертикали разрубала, словно ударом топора, низкая линия горизонта, четко просматривающаяся там, где соединялось голубое небо с еще более голубым морем.