Вика посмеивалась над ее манерой одеваться, называя попугаем. На мой же взгляд, Миллер многоцветье очень шло: она умела преподнести себя, во всяком случае, ее появление вызвало в коридоре суда живейший интерес. Сама Ада Львовна привычно не замечала повышенного внимания: неспешно шла вдоль скамеек и людей, близоруко щурилась, пытаясь прочитать на табличках фамилии судей. Дойдя до нашей двери, она сама себе сказала «мг», развернулась на каблуках и наконец увидела нас.
Поставьте мне вместо головы Викину мультиварку, если я ошибся. Миллер не ожидала: глаза ее заметно округлились, она слегка вздрогнула, но уже в следующую секунду ее губы растянулись в широкой профессиональной улыбке.
– Сколько лет, сколько зим мы с вами не виделись, дорогая моя Виктория! – воскликнула Миллер. – И Саша здесь, здравствуйте, Саша!
Голос ее тоже слегка завибрировал, но это была лишь секунда. Мы ответили на ее приветствие, а Вика еще и ухватила Миллер за руку, пожав ее по-мужски. Инстинктивно женщина попыталась отдернуть руку, но мгновенно передумала. Так они и стояли почти минуту, держась за руки, рассматривая друг друга с одинаковыми пластмассовыми улыбками на лицах, глядя на которые оставалось только делать ставки, насколько громким будет скандал.
– Я даже не узнала вас, – начала Миллер, слегка поведя головой в сторону, как будто сделала первое движение индийского танца. Эта неестественность выдавала колоссальные нервные усилия.
– Богатой буду, – лучисто улыбнулась в ответ Вика и наконец разжала ладонь.
Дамы сели друг напротив друга и снова улыбнулись, как бы приглашая к разговору, но обе молчали. Миллер уже овладела собой: улыбки у нее стали выходить живые, изысканные, наклоны головы – церемонные, глаза смотрели с нежностью, пониманием и поистине философским смирением. Все то же зеркально отобразила Виктория. На моих глазах разворачивалась игра, которую можно смело назвать «инструкция по подчинению». Это вам не жалкий Дейл Карнеги с его детской песочницей для лидера, не «50 оттенков серого» и не пособия по полевой психологии, как соблазнить миллионера. Это высший пилотаж.
Предыдущая встреча Миллер и моей тетки закончилась разоблачением вора-плагиатора, потерей работы для одного доцента, а сам я при этом разъезжал по городу в женском парике и Викиной юбке[10]. Они друг друга стоят, так что это обещало быть интересным.
Итак, картина первая: прощупывание почвы.
– Вы позволите, я немного поготовлюсь? – Вика вдруг кивнула на свои бумаги, и Миллер, как вежливому человеку, осталось лишь согласиться.
Ада Львовна откинулась на спинку своей лавки и замерла на несколько секунд, собираясь с мыслями. Своим молчанием Вика, безусловно, провоцировала: просто сидеть напротив оппонента и не говорить ничего было не в характере Миллер, она обязательно попытается взять инициативу. Тот, кто начинает, выбирает тему, направление и тон разговора, а это уже само по себе многое говорит о намерениях и настрое человека. Они обе прекрасно знали об этом, молчание затянулось, но Миллер этот разговор был нужен немного больше, чем Виктории, поэтому прошла пара минут, и Ада Львовна заговорила.
– Перед смертью не надышишься, помните такую студенческую поговорку? – игриво улыбнулась женщина.
Виктория медленно подняла голову, улыбнулась в ответ.
– Умирать никто вроде не собирается! – тоже пошутила тетка. – Это всего лишь суд.
– Лучше расскажите, как ваши дела, Виктория? – Примадонна сделала большие трогательные глаза.
– Мои дела хорошо, – нежно отозвалась Вика. – А как ваши?
Миллер грустно улыбнулась:
– Жить можно.
Виктория слегка нахмурилась, как того требовали приличия, и поинтересовалась с достаточной для случая тревогой в голосе:
– Что-то случилось?
– Все хорошо, – пожала плечами Миллер, скрестив свои красивые слегка полноватые руки на коленках. – Только немного скучно. Кажется, что лучшие времена прошли и ничего интересного уже не будет.
– Неужели?! – возразила Виктория светским тоном. – Я вижу, вы на месте не стоите – вот, осваиваете новую сферу деятельности. Юридическая филология. Разве это не интересно?
Миллер подалась вперед и посмотрела в глаза Виктории долгим пристальным взглядом. Меня она все это время не замечала вовсе и теперь, кажется, собиралась загипнотизировать собеседницу. Не исключено, что ее ледяной бирюзовый взгляд вполне мог довести жертву до нужного уровня транса, если бы окружающая обстановка хоть немного располагала к сеансу гипноза. Однако вокруг было слишком суетно: между лавками то и дело пробегали серые костюмы и черные юбки-карандаши, в коридоре равномерно гудело, время от времени кашляло, хлопало и звякало.
Миллер отодвинулась и печально улыбнулась:
– Мы с вами вынуждены сегодня выступать на разных сторонах. Но это только работа. Это только работа, моя дорогая Виктория. И работа никак не должна повлиять на наши с вами отношения.
– Отношения? – подняла брови Вика, произнеся это слово одновременно игриво и иронично.
– Отношения, – убежденно проговорила Миллер. И в каком-то высшем философском смысле она, наверное, была права, потому что сознательное прекращение отношений – тоже отношения.
Как бы то ни было, маневр Виктории удался. Она предоставила первое слово Миллер, и та выбрала оружие. Отношения – это было в ее стиле.
– Знаете, Вика, давайте так: кто старое помянет… как говорится. – Миллер стыдливо потупила глаза. – Я вам лучше вот что скажу. Теперь я понимаю, что вы оказались гораздо умнее, чем все остальные мои ученицы, – медленно продолжала она, беря для лести долгое дыхание. Перевела взгляд: сначала посмотрела в левый угол комнаты, потом скользнула по лицу собеседницы и сфокусировалась на глазах.
Картина вторая: Сирена – манипуляторский прием, который, как и следует из его названия, основан на том, чтобы усыпить бдительность собеседника приятными его слуху речами. Немного лести, немного искренности, можно даже парочку слезинок, отсылка к приятным воспоминаниям в прошлом… После положительной подстройки происходит собственно атака.
– С вами по-настоящему было интересно, – сказала Ада Львовна, приблизила корпус и слегка приглушила голос, чтобы нам с теткой пришлось прислушиваться. В ход пошли воспоминания. – Это я и называю отношениями. Теперь вы сами можете научить меня многому.
Лесть и большая удача в нашем стремительно глупеющем мире – слеза.
Виктория закрыла папку с документами и посмотрела в лицо своей собеседнице с серьезным вниманием. Легкий ветерок, который создавали проходящие мимо нас люди, доносил сладковатый аромат духов профессора литературы. Взвешенный, чарующий запах роскошной женщины.
– Чему же лично вы можете у меня научиться? – спросила Вика как будто с легкой иронией в голосе, и кокон на ее голове привстал, как петушиный гребень.
– У меня к вам деловое предложение, – неожиданно заявила Миллер. – Я вам предлагаю выпустить ваши методики анализа текста для судов… Не беспокойтесь! Это совершенно бескорыстно! – Миллер подняла руки, как будто старалась вернуть нам наши возражения, хотя от неожиданности ей никто и не возражал. Ада Львовна продолжала: – Если бы я имела в этом деле какой-то умысел для себя, я бы не пошла ва-банк. Но мои желания вполне очевидные – я хочу помочь вам получить научное признание.
Картина третья: «взять быка за рога» – прием, не нуждающийся в дополнительных разъяснениях, если бы не одно «но». Миллер решила стреножить быка гораздо раньше, чем предписывали тактика и ожидания собеседника. Все-таки что-то она умела – своеобразное обнуление приема. И карты на стол.
– А взамен? – поинтересовалась Виктория.
– Взамен? – искренне удивилась Миллер. – Когда вы так говорите, мне кажется, мы совсем не знаем друг друга, – пробормотала она как бы про себя.
Виктория вопросительно подняла брови, и Миллер немедленно пояснила:
– Я могу вам помочь сделать ваши наработки международными, с высоким рейтингом цитирования. А для себя приобрету новый опыт. К тому же дело, насколько я могу судить, прибыльное и новое. Мы могли бы написать совместную монографию…
Звучало логично. Но это, конечно же, не могло быть правдой. Вика немедленно подтвердила мою догадку, громко рассмеявшись.
– Ада Львовна, дорогая! – воскликнула тетка. – Давайте, ва-банк так ва-банк! Я же вас не первый день знаю. Доходы у вас и без меня, и без юридической филологии хорошие, статей и монографий столько, что плюс-минус одна – как лишняя колючка в шкуру бедуинского верблюда. В чем дело? Почему вы снова заинтересовались мною? Не будете же вы отрицать, что взялись защищать профсоюз для того, чтобы поспорить со мной? Зачем?
Принять правила игры, но продолжать тянуть одеяло на себя – логичный ход, которым и воспользовалась Вика. В ее тоне больше не было настороженности, она рассмеялась открыто и весело, несколько раз повторив свое «зачем». Они жонглировали словами, подавали, подхватывали и смотрели друг на друга так радостно и счастливо, что мне было сложно поверить в то, что именно Вика всегда советовала мне держаться от Миллер подальше.
Ада Львовна удовлетворенно хмыкнула и откинулась на жесткую спинку деревянной скамьи.
– Хорошо. – Она соединила ладошки у груди. – Рассказываю. Дело в том, что не так давно у меня появилась теория. Вы же знаете, как я люблю теории.
– Знаю, – отозвалась Вика. – Последняя была о Пигмалионе и Галатеях. Вы были создателем-Пигмалионом и лепили из бездушного мрамора своих девочек-Галатей. Создавали, так сказать, идеальные творения, своих учеников.
– Пигмалионы и Галатеи – это да. Эта идея захватила меня, – вздохнула Миллер. – Я мечтала перелить свои знания и себя саму в своих девочек, как в сосуды. Но сначала надо было вылепить сосуд… – Миллер снова перегнула корпус, приближаясь к нам.
– Что, глина оказалась ни к черту? – интимно понизила голос Вика.
Миллер посмотрела на нее с нежностью:
– Мне не хватает вашего чувства юмора.