«Враг ты или не враг — мне не интересно, а показания давать будешь. Показания будешь давать, начиная с 1929 года. Нам известно, ты сам об этом говорил Казакевичу... что в 1929—1931 гг. вы работали военруком Бауманского РК ВКП(б), где в то время председателем Осоавиахима был враг народа Леппе. Оба вы там были не случайно. Секретарем РК ВКП(б) был Н.С. Хрущев, который теперь арестован. Вы же вместе вели контрреволюционную работу и вот с этого-то ты и будешь давать показания о вашей совместной преступной работе...»
Ушел из системы НКВД Михаил Фриновский, будучи назначен наркомом Военно-Морского Флота СССР. Вместо него из Грузии прибыл Лаврентий Берия, постепенно прибравший к рукам ведомство сыска и террора, — и кресло Федорова зашаталось. Он был арестован 20 ноября 1938 года и 3 февраля 1940 года расстрелян по приговору Военной коллегии. Федоров был признан виновным в том, что с 1938 года являлся участником заговорщической организации, существовавшей в органах НКВД, куда был завербован Фриновским. Одним из пунктов обвинения было укрывательство от разоблачения врагов народа, работавших в НКВД. Обвинен он был и в том, что будучи начальником Особого отдела ГУГБ НКВД СССР, поддерживал преступную связь с заговорщиком Успенским (наркомом внутренних дел Украины. — Н. Ч.), информируя последнего о мероприятиях по ликвидации заговорщической организации в самих «органах» (из приговора).
Материалами проверки дела Н.Н. Федорова в 1957 году было доказано, что обвинение его в принадлежности к заговорщической организации, якобы существовавшей в НКВД, не соответствует действительности. Вместе с тем бесспорным является другое — под его руководством в 1937—1938 годах проводились массовые необоснованные аресты партийных и советских работников в Одесской и Киевской областях, командиров и политработников Красной Армии, многие из которых впоследствии были расстреляны. В ходе следствия Федоровым и его сотрудниками применялись преступные методы ведения следственных действий. В силу указанных обстоятельств родственникам Н.Н. Федорова в его реабилитации было отказано.
Верный цепной пес Ежова майор госбезопасности Ушаков мог с одинаковым рвением допрашивать как «чужих», так и «своих». Под «своими» условно обозначим бывших сотрудников НКВД, коллег Ушакова по работе в особых отделах, которых он, добиваясь нужных показаний, так же рвал на куски, как и «чужих», т.е. всех других, попавших в его руки. Например, в его лапах «следователя-кололыцика» довелось побывать начальнику особого отдела ОКДВА Г.М. Осинину-Винницкому, не менее Ушакова забрызганному кровью арестованных командиров РККА. Следует признать, что особисты с периферии на допросах были несколько откровеннее, нежели Ушаков. Из показаний Осинина, его заместителя Хорошилкина и сотрудников возглавляемого ими особого отдела ОКДВА (позже Дальневосточного фронта) предстает страшная картина оголтелого гонения на опытные, заслуженные кадры армии. И это еще далеко не полная картина, ибо, по причине самосохранения, особисты ОКДВА освещали только те эпизоды своей деятельности, от которых им уже невозможно было отвертеться, т.е. когда их припирали к стенке неопровержимыми фактами. Только тогда следовало неохотное признание.
О методах допросов в Москве больших и малых начальников поведано на предыдущих страницах, теперь настала очередь на примере ОКДВА показать работу особистов окружного звена. В этом нам помогут материалы архивно-следственного Дела (№ 36303) по обвинению Л.М. Хорошилкина в его подчиненных.
Чтобы последующий рассказ был более понятен, необходимо дать хотя бы краткую справку о руководителях УНКВД по Дальневосточному краю. С 1934 года эту должность исполнял комиссар госбезопасности 1-го ранга Т.Д. Дерибас. Заместителем у него работал комиссар госбезопасности 3-го ранга С.И. Западный. В конце июля 1937 года Дерибас был арестован, та же участь постигла и Западного. Дерибаса сменил шеф НКВД Украины В.А. Балицкий, пробывший на Дальнем Востоке совсем недолго. Новая смена прибыла из Москвы — Г.С. Люшков (начальник) и Каган (его заместитель). После бегства Люшкова с секретными документами в Маньчжурию, аппарат УНКВД основательно почистили. На должность начальника прислали Г.Ф. Горбача, занимавшего такой же пост в Новосибирске, а заместителем у него стал уже упоминавшийся М.С. Ямницкий, работавший до этого помощником у Леплевского и Николаева-Журида. Как при Люшкове, так и при Горбаче гонения на командиров ОКДВА не получили тенденции к прекращению, а наоборот— они с каждым месяцем набирали темпы, становились все более изощренными. Что и подтверждается приводимыми ниже материалами.
Обвиняемый Хорошилкин на допросе 24 марта 1939 года показал: «Когда приехал в край Люшков, а затем и Каган, они неоднократно обвиняли меня в том, что московская бригада работала Плохо, что заговор в армии не разгромлен. Именно от них исходила установка, что на Дальнем Востоке кругом враги, что полно врагов и в армии, что ДВК (Дальневосточный край. — Н.Ч.) никогда не чистился органами НКВД и что не очищалась от врагов ОКДВА. Говорилось, что на ДВК хозяйничают японцы, а что касается армии, то давалась... установка о том, что заговорщики есть во всех родах оружия армии, что они проникли во все поры армии, что нет такой воинской части, где бы заговорщики не свили свое гнездо. Отсюда и пошли так называемые линии, приказывающие искать врагов в каждой части. Меня долго ругали за то, что я не вскрыл заговор в самом штабе ОКДВА и, чтобы вскрыть заговор в штабе, были арестованы Галвин2 и Шталь**...
Люшков и Каган дали установки допрашивать их главным образом о работающих в штабе заговорщиках. В тот период, когда допрашивались Галвин и Шталь, Гулин3, Магон, Люшков два или три раза собирал следователей, ведущих дело на этих арестованных, и давал установку «прорваться на штаб». Под этим углом и допрашивались арестованные, от них требовали назвать участников заговора в штабе, хотя никаких материалов у нас не было.
Когда допрашивались арестованные работники пуарма (политического управления армии. — Н.Ч.) Вайнерос4 и Рабинович, от меня Люшков требовал искать через них выход на пуарм... Получая такие вражеские установки от Люшкова и Кагана, я, в свою очередь, давал эти вражеские установки следователям, что не могло не способствовать созданию провокационных дел и аресту невиновных. Это вело к избиению кадров армии»48.
Признания Хорошилкина дополняет его бывший начальник — Г.М. Осинин-Винницкий. Из протокола его допроса от 15—17 июля
1938 года: «С приездом Кагана в Хабаровск начинается новая полоса предательской работы. Первым делом Люшков дал установку во всех делах находить массовые связи с японцами, и не было почти ни одного арестованного, который не давал бы показаний о связях с японцами. Люшков прямо мне сказал, что Каган предложил ему эту «линию» с тем, чтобы показать Москве, что громят здесь крепко японские связи.
Ряд арестов начали производить почти без всяких материалов, причем Люшков дал установку брать преимущественно коммунистов и специалистов...
По указанию Люшкова мы дезинформировали Москву фальсифицированными показаниями о всевозможных «планах» японцев...»
Вместо одного начальника (Кагана) прибыл другой (Ямницкий), однако в особом отделе ОКДВА ничего не изменилось. Хорошилкин об этом говорит, не скрывая отдельных деталей: «При Ямницком была же состряпана провокация о существовании на ДВК объединенного Дальневосточного центра, объединяющего все контрреволюционные формирования на ДВК и, главным образом, правотроцкистских, эсеров, ТКП (Трудовой Крестьянской партии.—
Н.Ч), РОВС (Российского Общевоинского Союза— враждебной СССР организации, созданной в 1924 году из белогвардейцев-эмигрантов и возглавляемой сначала Врангелем, а затем генералом Кутеповым. — Н.Ч.) и др. Отсюда берет свое начало и созданная провокационно краевая повстанческая организация. Эта провокация началась с допроса Покуса...» (Далее Хорошилкин подробно излагает, каким образом от комдива Я.З. Покуса были получены такие показания)49.
Из центра на места непрерывным потоком шли директивные указания — и все к немедленному исполнению. «По мере поступления из Москвы директив по полякам, немцам, латышам и другим националам, Каган давал распоряжения допрашивать арестованных поляков по их связям с «ПОВ» (Польской организацией войсковой.— Н.Ч.), латышей— по связям с латышской фашистской организацией, немцев — с немецкими фашистскими формированиями на ДВК. Такие же установки я давал следователям...»50
Итак, идет сортировка врагов народа. Всех бывших офицеров старой армии, как правило, почти автоматически относили к «РОВС». Свидетель Рудаков на очной ставке с Хорошилкиным
15 марта 1939 года: «По распоряжению Хорошилкина от арестованного Дотоль, бывшего командира 105 сд, был взят провокационный протокол по «РОВС», тогда как Дотоль офицером не был и не уличался как участник этой организации... Примерно в начале июля
1933 г. Хорошилкин просматривал справки на арест и среди этих справок была справка на арест комдива Кассина, командира 45 ск (стрелкового корпуса. — Н. Ч.). Когда Хорошилкин дошел до комдива Кассина, он с удовольствием воскликнул: «Ага, комдив! Давно мы за такими не охотились. Нужно его арестовать обязательно». Это он сказал, не рассматривая еще существа справки»51.
Из показаний С.Е. Либермана от 22 марта 1939 года: «Провокационная деятельность Хорошилкина заключалась в том, что он, знакомясь с биографическими данными того или иного арестованного, заранее определял содержание его показаний, давая указание тому или иному следователю во что бы то ни стало добиться от арестованного показаний по предложенной Хорошилкиным схеме. Создание провокационных дел в следаппарате (следственном аппарате. — Н. Ч.) ОО ОКДВА (Особого отдела ОКДВА. — Н. Ч.) способствовали и такие обстоятельства: Хорошилкин при допросе арестованных давал следователям списки людей, на которых следователь должен добиваться показаний об их участии в заговоре».