— Конечно! Она девушка умная.
— И красивая… — тихо дополнил Лешка.
Владос хохотнул:
— Ну, это тебе виднее.
— Сколько же ей лет?
— Семнадцать… Старая дева по местным меркам.
— А этот старик, итальянец… Он хоть как выглядит?
— Да не знаю я, как он выглядит. Давай-ка лучше спать.
— Давай…
Лешка вздохнул и напоследок, вдруг вспомнив, спросил про сурожцев — мол, кто это такие?
— Сурожцы — жители Сурожа, Солдайи — генуэзского города здесь, в Крыму. Солдайя, конечно, не такая богатая, как Кафа, но все же.
— Что же они, русские, эти сурожцы?
— Говорю ж — генуэзцы. Генуя — есть в Италии такой очень-очень-очень богатый город. И Кафа и Сурож им принадлежат. Ну, оброк хану выплачивают… Вообще-то, есть в Солдайе и русские, но мало. Больше торгуют. В Москве, к примеру, целая купеческая компания есть, из тех, кто не только с Солдайей, со всем Крымом торгует. Так и называют себя — гости-сурожане. Их здесь не обижают, не выгодно, но и они не должны нарушать местных законов — укрывать беглых рабов, покупать краденый скот и прочее.
— Ага, — прошептал Лешка. — Теперь все понятно… Что ж, приятных сновидений, господин Владос!
— И тебе того же, дружище.
Утром почти всех рабов под руководством Кызгырлы отправили в горы, за хворостом — Ичибей Калы загодя готовился к зимнему сезону. Хоть и не сравнить, конечно, крымскую зиму с русской, однако и там уже не лето. Ярко светило солнце, освещая коричневые отроги гор, зеленые кусты самшита, желтоватые заросли дрока и ивы. Фиолетовые и темно-красные скалы отбрасывали глубокие черные тени, на узкой террасе, огражденной невысоким плетнем, паслась овечья отара, а внизу, в ущелье, журчала река.
Лешка углубился в заросли дальше всех. Не то чтобы вновь хотел убежать — знал уже, «на рывок» не получится, все местные жители непременно выдадут беглеца либо устроят на него охоту. Просто, шел себе и шел, любуясь горным пейзажем… Вот так и зашел. Быстро набрав хворосту, взвалил тяжелую вязанку на плечи, повернулся… и озадаченно застыл. Куда же теперь идти? Назад, через колючие заросли? Но ведь их, кажется, не было. Тогда туда, к синей скале… Да-да, именно к ней… Нет. К лугу!
Шмыгнув носом, Лешка ринулся наудачу и вскоре понял, что заблудился в переплетении узеньких горных тропинок, каменистых ручьев и почти непроходимых кустарников. Скинув вязанку наземь, юноша взобрался на большой камень, вросший в землю неподалеку от белой скалы, осмотрелся и вдруг услыхал приближающийся топот копыт. Ага, вот и Кызгырлы — он один был на коне. Что ж, вязанка вполне достойная, уж наверняка куда больше, чем у других, показать не стыдно…
Лешка подбоченился, ожидая надсмотрщика… Затрещали кусты и, продираясь сквозь заросли, на небольшую полянку у камня, верхом на белом коне выехала стройная молодая девушка в белой рубахе с черной, украшенной жемчугом и золотой вышивкой жилетке и в узких черных штанах, заправленных в красные остроносые сапожки. Тонкий стан девушки перехватывал алый шелковый пояс, на груди позвякивало монисто из золотых и серебряных монет. Да, лицо скрывала голубая полупрозрачная вуаль, прикрепленная к круглой бархатной шапочке, щедро расшитой бисером.
Увидев девушку, Лешка вежливо поздоровался:
— Салам.
— Будь здоров, — со смешным акцентом — но по-русски! — произнесла незнакомка. — Кажется, так у вас говорят?
— Ты знаешь ру…
— Да, чуть-чуть… И еще я говорю по-гречески и по-итальянски, точнее сказать, на том языке, что используют в Генуе.
— Так ты Гюльнуз! — догадался Лешка. — Спасибо тебе за все!
— Не стоит благодарить, — девушка засмеялась. — Лучше помоги спешиться.
Юноша с огромным удовольствием выполнил поручение.
— Здесь есть хорошо! — усевшись прямо в траву, Гюльнуз широко раскинула руки. — Не стоять. Садись. Вот здесь. Рассказывать про свой земля. Я пойму, не волнуйся.
— Гм… — Лешка задумался. — Что же тебе рассказать?
— О себе. Кто ты? Что ты? Почему — здесь?
— Ну, — грустно улыбнулся юноша. — История обычная. Шел себе, шел, вдруг налетели… Оп! И в плену. Ну, а дальше, думаю, догадываешься…
Гюльнуз потребовала рассказать еще, что Лешка и сделал, мешая выдумку с истиной. Девушка слушала молча, лишь иногда усмехалась, а под конец разразилась обидным смехом.
— Ты говорить неправда! Я слышать о Москве и Рус-стране. Все не так. «Колхоз», «клуб», «дискотека» — не слыхала я таких непонятных слов.
— Ну, я не знаю, — Лешка развел руками. — Рассказал, как сумел.
— А теперь — спой! — не то попросила, не то приказала Гюльнуз. — Люблю слушать песня.
— Спеть? — ухмыльнулся Лешка. — Ну, это я могу… Слушай…
Надо мною тишина-а-а…
Он перепел с десяток песен «Арии», а напоследок еще добавил «Король и Шут» — «Ели мясо мужики, пивом запивали», и, похоже, вышло не так уж плохо, по крайней мере, девушка слушала внимательно и, наверное, даже улыбалась, хоть и не видно было под вуалью.
— Ну как? — закончив, поинтересовался юноша.
— Хороший песни, — девчонка кивнула. — Якши!
— Спеть еще?
— Нет… Лучше расскажи. Рассказывай, как у вас дружат. Юноша с девушкой.
— Ну, как дружат… — улыбнулся Лешка. — Гуляют вместе, ходят на танцы, целуются…
— Целуются? — юноше показалось, что голос Гюльнуз дрогнул. — Я никогда еще не… Покажи, как…
— Показать?!
— Да! Сейчас!
Девушка отбросила вуаль, и Лешка вздрогнул — ночное видение не обмануло его, дочка Ичибея Калы и в самом деле была очень красива. Милое приятное лицо, сверкающие глаза, большие, тепло-карие, с длинными загнутыми кверху ресницами. Розовые, чуть припухлые, губы раскрылись, показав ровный жемчуг зубов:
— Целовать!
Лешку уже и не нужно было просить… Обняв девчонку за талию, он поцеловал ее в раскрытые губы… сначала нежно, а потом — все сильнее… Не великий, конечно, был целовальщик, но все же…
Гюльнуз, похоже, понравилось — она растянулась на траве и, мечтательно прищурив глаза, погладила юношу по плечу:
— Ты красивый парень, Али. Отец правильно покупать тебя. Не сиди. Еще целуй. Еще…
Девушка раскинула в стороны руки, и Лешка позабыл обо всем…
Он целовал Гюльнуз в губы, в шею… Девчонка, застонав, распустила пояс и задрала рубашку, обнажая живот с вставленным в пупок драгоценным камнем:
— Целуй…
Лешка целовал, обнимая Гюльнуз за талию, задирал рубашку все выше, обнажив наконец грудь, которую юноша тут же принялся целовать со всей страстью. Рука его, погладив девушке спину, скользнула в штаны…
— Стой… — тяжело дыша, приказала Гюльнуз. — Хватит…
Лешка, конечно, продолжал бы и дальше, кто б сомневался, но скрепя сердце исполнил приказ, хоть и трудновато было. Но, в конце концов, он же не насильник в самом-то деле!
Позади хрустнула ветка. Юноша резко обернулся… Кызгырлы? Нет… Какой-то незнакомый мужик с седой бородой, в черном бурнусе. Зыркнул глазенками, ухмыльнулся и тут же скрылся в кустах. Лишь донесся удаляющийся стук копыт.
— Это Каримчи, сосед, — заправляя рубаху, негромко произнесла Гюльнуз.
Вот как! Оказывается, она тоже заметила седобородого, узнала. Однако и тот ее узнал! Что ж теперь будет?
— Все хорошо, — вдруг улыбнулась девушка. — Якши!
Прыгнув в седло, она прощально махнула рукой и, поворотив коня, исчезла в самшитовых зарослях.
А Лешка, взвалив на плечо вязанку, задумчиво зашагал следом. Где-то впереди, созывая работников, повелительно кричал Кызгырлы. Интересно, что-то теперь будет?
А ничего и не произошло. Все было, как и раньше, словно бы и не целовал Лешка в сахарные уста полуголую хозяйскую дочку, словно не застал их за этим занятием сосед. Конечно, дело такое, в Лешкины-то времена — и не особенно даже предосудительное, подумаешь, целовались — ну а больше-то ведь ничего не было! Эко дело.
Правда, как уже хорошо понимал юноша, здесь к этому относительно безвинному поступку отнеслись бы явно по-другому — и, может быть, даже очень жестоко. Но пока, как говорится, Бог миловал… Может, и обойдется?
Лешка не рассказывал о случившемся никому, даже Владосу, который почему-то день ото дня становился все грустнее, а на все вопросы обычно отшучивался. Ну, захочет рассказать о своей кручине — расскажет.
Грек и рассказал как-то вечером, и причина оказалась банальной, но от этого не менее страшной. Оказывается, хозяин задумал отправить большую часть своих домашних рабов на каменоломню, так сказать, сдать в аренду — пусть приносят пользу, что еще делать зимой?
— И вот еще что, — помолчав, добавил Владос: — Алныз сказал, что о тебе Ичибей позаботился особо — живым ты из каменоломни не выйдешь, об этом он уже уговорился с подрядчиком…
Не обошлось!!!
Ну, в принципе, Лешка чего-то подобного и ждал, так что не очень и удивился. Лишь в который раз уже предложил бежать.
— Бежать, — грек покачал головой. — Бежать надо с умом — я над этим уже размышлял, думал.
— Что ж мне не сказал? — буркнул Лешка. — Вместе бы подумали. Ум хорошо — а два лучше.
— Понимаешь, — отозвался Владос несколько сконфуженным тоном. — Я ведь не так давно знаю тебя…
— Понятно. Не доверяешь!
— Не доверял, извини и не обижайся. А вот теперь, похоже, настал момент… Признаться, я планировал побег на весну, а уж никак не на осень. Но каменоломни дело такое… Придется все ускорить.
— Ну, ну, не томи! — нетерпеливо воскликнул Лешка. — Давай, выкладывай свой план, дружище! Обсудим!
— Тсс! Не так громко…
— Опасаешься этих придурков? Зря. Они давно дрыхнут, тем более — все равно ничего не понимают. Боже, как хорошо, что ты знаешь русский!
Владос усмехнулся:
— Было бы еще лучше, если б и ты понимал греческий. Я так полагаю, тебе ведь все равно, куда бежать?
— Ну… — Лешка задумался и махнул рукой. — В принципе, так. Предлагаешь махнуть в Константинополь?
— Ты очень догадлив.
— Тогда говори — как?