Посетив отделение интенсивной терапии, он вышли на чёрную лестницу. Доктор закурил, Дима, отводя взгляд, – тоже. Чёрные густые брови взмыли вверх, но Кольмансон ничего комментировать не стал, просто продолжил о чём-то болтать – о чём-то совершенно нелепом, неважном, никак не относящемся к судьбе пациента на шестой койке.
Они обсудили погоду – в Израиле и в России, футбол и успехи сборной, тренировочный процесс (тут Кольмансон выразительно посмотрел на сигарету во рту Димы), аккуратно коснулись политики, почувствовали одновременно, что вступили на хлипкую почту, шагнули обратно – к погодным явлениям и сравнению морей – Средиземного и Чёрного.
Распрощались со взаимным уважением. Дима, невзирая на протесты, вручил пакет из фришника Бен Гуриона, доктор ещё раз предложил писать и не стесняться.
В холле Диму окликнули:
– Дмитрий, рад вас видеть, день добрый! – раздалось из-за спины.
Дима обернулся, сглотнул. Злость пришла моментально:
– Здорово, псориатик! Как жизнь, паскуда? Гниём потихоньку? Всё также с деревянным мечом по лесам бегаем, эльфиек прыщавых потрахиваем?
Марк в полупрозрачном халате – такой же, для посетителей, был и у Дмитрия, замер, глупо, нелепо, с протянутой для рукопожатия рукой. Понятно было, что он пришёл сюда с той же целью, что и Дима. С удовлетворением Дима подметил, что кожа на торчащем из-под рукава предплечье покрыта красными пятнами и коркой.
Не говоря больше не слова, Дима пихнул его в грудь и вышел прочь.
Настроение, чуть было стабилизировавшееся, упало до невозможности.
Пискнул телефон. Звонил Арон. Дима сбросил звонок, отключил звук. Вышел на Невский. Двинулся в сторону Рубинштейна.
Где-то здесь должен был быть хороший ирландский паб…
Хотя сейчас его устроил бы любой, и не ирландский, и не хороший, и даже не паб, а что-то иное. Главное, чтобы наливали.
Паб нашёлся, в нём обнаружился Kilkenny. Глядя на оседающую вверх пену, Дима вытащил телефон. От Арона было уже шесть пропущенных вызовов и ещё два с неизвестных, но однозначно израильских номеров.
Дежурно набрал Женю. Как обычно – тотальный игнор.
Ответил Ксении на её сообщение: «Что делаешь? Надеюсь, не в баре?»
Зашёл в Гугл и сбросил ей первую попавшуюся фотографию Дворцовой площади.
«Нет, всё хорошо, не волнуйся», – глотнув уже из третьей кружки, написал он. «Гуляю».
«Красота!» – ответила Ксения, чьи предки происходили из славного города Норильска. «Хотела бы я тоже побывать в Петербурге!»
«Хочешь, приезжай», – напечатал он, затем стёр, написал нейтральное: «Думаю, как-нибудь съездим».
Получил в ответ кучу смайликов и стикеров. Затем угрожающее сообщение:
«Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, как вернёшься, давай сядем и ещё раз всё обсудим. Я за тебя переживаю. Тебе нужна помощь!»
«Спасибо, обязательно так и сделаем. Выбирай ресторан)»
«Да зачем нам ресторан! Ты сейчас куда, к маме?»
К родителям… – Дима задумался.
Сейчас до метро, купить жетоны – тут же, наверное, всё ещё жетоны в ходу – доехать до Нарвской. Там сесть на трамвай – тот самый, из детства, – и в сторону Кирзы, домой, где их уже ждёт горячий ужин, а мама жаждет послушать, как прошли тренировки в академии…
Он потряс головой, отгоняя наваждение…
Смысл туда ехать?
Он задумался.
Нет. Смысла никакого не было. Туда ехать. Уж точно…
Двое посетителей, играющих в бильярд в дальнем углу зала, а точнее, последние минуты не игравших, а как бы незаметно рассматривающих Диму, внезапно направились к его столику.
Хорошо хоть кии положили, – с ленцой подумал Дима, рассматривая приближающихся к нему мужчин.
Интересно, что им от меня надо, – он заёрзал на стуле, устраиваясь поудобнее. Его взгляд не отрывался от шарфов на шее бильярдистов, шарфов до боли знакомых цветов.
Подойдя, мужчины нависли над Диминым столом, молча разглядывая его. Дима демонстративно зевнул, глотнул пива, уставился на них.
Началась игра в гляделки.
Прошло несколько секунд, игроки в бильярд сдались первыми.
– Мы присядем? – спросил первый – лысый, как Пьер-Луиджи Коллина.
С такой внешностью, – подумал Дима, – тебе бы не на вираже шизить, а по полю со свистком бегать.
Второй – двухметровый дылда со щербинкой между зубами – продолжал молчать.
Дима пожал плечами, кивнул на стулья перед собой.
– Десять минут смотрели фотографии, ты – не ты, – каким-то проникновенным тоном сообщил Диме высокий, усаживаясь за стол.
– И как, я это я? – осведомился Дима, делая глоток пива и с сожалением обнаруживая, что он – глоток -последний.
Тут случилось внезапное. Щербатый, увидев, что у Димы опустел бокал, молча отлил туда из своего.
Дима и лысый уставились на щербатого почти с одинаковым удивлением на лицах, только у Димы оно смешивалось ещё с некоторой брезгливостью.
– Пустой посуды не должно быть! – объяснил свои действия фанат. – Меня Илья зовут, кстати.
– А меня Вадим, – представился лысый.
Дима принялся качаться на стуле. Что-то сюрреалистическое было в этой встрече в баре.
– Очень приятно, ребят, – соврал он, – но буду рад услышать, что вы хотите от меня? Явно ведь не автографов.
– Подожди, Димон, – сразу же дёрнулся Илья. – Что ты с нами, как с врагами?
– Как с врагами… – протянул Дима. Налетело непрошенное воспоминание.
Стадион имени Стрельцова, пятая игра в новом клубе. Кубок России. Как назло, жеребьёвка решила пошутить над ним. В соперники новой команде достался его бывший клуб.
Он помнил этот матч очень хорошо. Два глупых гола, один из которых он пропустил просто на мгновение спутав своих защитников в столь непривычной чёрно-белой форме с ещё недавно своими нападающими. Гостевую трибуну, взрывающуюся в его сторону одной и той же матерной кричалкой. Постоянный свист.
В перерыве он подошёл к ним под оглушительный шум, издевательски поаплодировал, а следом, не сдержавшись, ткнул обеими средними пальцами в сторону сектора.
КДК оштрафовал его. Вообще в команде со стадиона на Восточной улице у него всё шло хуже некуда. Его там не любили, он отвечал чёрно-белым взаимностью. К счастью, тогда подвернулся вариант с Дортмундом, пусть и вторым вратарём, и он, не раздумывая, уехал…
А вдруг, подумал Дима, глядя на о чём-то задумавшихся собеседников – кто-то из них – автор той самой кричалки? Интересно, кто? Лысый Вадим… Нет, пусть по закону внезапности будет Илья со щербиной. Он улыбнулся своим мыслям.
Фанаты покосились на его улыбку.
Вадим погладил лысину:
– Я вот лично слышал, что с той историей с мясом было всё нечисто, что вас подставили, – сказал он.
– Пацанам-то всё равно. Они что тебя, что Володьку врагом навеки считают… – добавил Илья.
Дима, бывший всё это время на грани, вскипел:
– Мясо… пацаны… Володька… – передразнил он обоих собеседников. – Восемь лет прошло, блин! Что бы там ни было, для всех это дело прошлое, кроме вас!
– А всё-таки, – в голосе Вадима зазвучало внезапно что-то профессионально журналистское: – Вас тогда подставили или вы действительно хотели в Спартак уйти?
На мгновение Диме почудилось, что, возможно, если он сейчас скажет да, что-то можно будет исправить. Будто отмотать время на восемь лет и четыре команды назад.
Размечтался! Он сжал зубы:
– Какая разница… ничего уже не исправишь! – одним глотком он выпил пиво, налитое ему Ильей.
Тот также залпом осушил бокал и кивнул на него:
– Давай повторим что ли? И, может, греночек ещё взять?
– Мне пора идти, – ответил Дима. – Всё-таки, зачем вы ко мне подошли? – Он всё ждал, что разговор перейдёт на то, что его интересовало.
– Поздороваться, блин! – завелся Илья. – У меня в детстве постер твой висел! Пожелать удачи с мусором в среду хотели…
Какая среда? Какой мусор? – не понял Дима, но тут заговорил Вадим.
– И, разумеется, хотели обсудить недавнюю неприятность…
– Неприятность?! -взорвался Дима: – Может быть, будем называть вещи своими именами? Мне кажется, это было избиение! Вы знаете этих парней?! Это действительно ваши были?
Дима прервался, так как оба собеседника недоумённо смотрели на него.
– А, блин… Ты что, серьёзно поверил, тому, что написал тот журналист? Ты думаешь, его из-за тебя… – Илья удивлённо посмотрел на Вадима. Тот откашлялся, хлопнул ладонями по коленям:
– Вы, вероятно, Дмитрий, не в курсе, что ваш родственник… чем он в последние годы увлекался. Всё вообще было по-другому. Никакого избиения, да и, честно говоря, никакой драки…
Когда Вадим и Илья закончили свой рассказ, Дима некоторое время молчал, потрясённо глядя в пустой бокал. Наконец он заговорил:
– Вы что-то там про пиво говорили…
– И про гренки, – наставительно поднял указательный палец Илья.
– Всё несите! – распорядился Дима.
В гостиницу он вернулся только в ночи. С трудом снял ботинки – один остался в коридоре, другой отправился в сторону торшера. Рухнул на кровать, прямо на покрывало. Пару минут поворочался. Уснул мёртвым сном.
В стальных чанах, соединённых обмотанными драными тряпками трубами, кипела, источая аромат невероятной мерзости, какая-то жижа зелено-болотистого цвета. От чана к чану носились вприпрыжку белочки в респираторах. Они кидали гигантские орехи в чаны, замирали на секунду, дожидаясь тошнотворного бульканья, и неслись в другой конец зала, где из конвейера в стене поступали, деловито катясь по транспортной ленте, новые орехи.
Ни входа, ни выхода из зала видно не было. Потолок терялся в зеленоватом тумане. Пол был собран из литых железных плит, покрытых ржавыми потёками. В нём не было ни намёка на выход.
– Милейший, прошу прощения… – Дима попробовал поймать ближайшую белку за локоть, но та ловко вырвалась и побежала к ленте с орехами.
Дима поправил свой респиратор и метнулся к следующему работнику:
– Милейшая, извините… – ему подумалось, что пол работников ему не ясен, а стало быть, лучше попробовать разные варианты. Белка как опытный форвард ушла с дороги и побежала дальше.