– Иван Пименович, душа моя! А пусть в банке к Парамоше присмотрятся! Парень ловкий, не только чаи разносить сгодится. Все ж крестник. У нас в деревне принято опекать.
– Поглядим, – отмахнулся Кречетов. – Ты мне лучше скажи, какой дивиденд на паи положить? Скоро годовое собрание…
Вечером того же дня Кошкин сидел в шинельной и вел с охранником скучный разговор. Московский промышленно-купеческий банк располагался в Троицком подворье на Ильинке. Сердце купеческой Москвы! Наискось – Биржа, через улицу – другие банки. До Кремля камнем добросишь. Через час ожидания дверь с улицы распахнулась, и вошли двое. Один был верзила большого роста, с нехорошим лицом. Завидя такого в темном переулке, отдашь все без принуждения… Второй – субтильный, богато одетый мужчина с усами и бородкой а-ля Наполеон Третий. Охранник вскочил и вытянулся по-военному; проситель сделал то же самое.
– Кто? – спросил субтильный, глядя в сторону.
– Кошкин, ваше высокородие! Их превосходительство господин Кречетов велели через крёсненького зайти. Ищу должность артельщика.
– А-а, Парамоша?
– Так точно, ваше высокородие!
– Шишка, разберись, – бросил через плечо Лятур и прошел к себе. Верзила поднялся с гостем на второй этаж, поставил его под лампу и внимательно рассмотрел. Очень внимательно! И что-то ему сразу не понравилось. Он стукнул в дверь кабинета. Директор-распорядитель тут же вышел.
– Альфред Осипыч, гляньте на него. Какой же он крестьянин?
Лятур вперил в парня подозрительный взгляд. Тот осклабился:
– Это вы насчет моей наружности? Так у нас полдеревни на одно лицо. А все благодаря барину. Барон Нольде его звали, Михаил Александрович. Веселый барин был! До девок шибко охочий. Ни одной не пропустил!
– Хм. Говорят, у тебя медаль есть?
– Так точно!
Проситель распахнул полушубок на груди:
– Вот.
– За труды по переписи населения? Я думал, военная.
Шишка вдруг заступился за парня:
– Народ дурак, Альфред Осипыч. Есть медаль, и слава богу. Значит, герой! А за что она дадена, никто читать не станет!
Лятур махнул рукой:
– Хорошо. Сам Поляков попросил, ему отказать неловко… Объясни новенькому обязанности, ну и вообще… научи, как себя в банке вести. Помни, Парамоша, чуть что – сразу вон!
Кошкин даже зажмурился, словно бы от страха.
– Ваше высокородие! Наизнанку вывернусь! Смею мечтать, что оправдаю… я ведь и по письменной части могу… Дозвольте оставить надежду!
– Какую надежду?
– Что понравлюсь вашей милости.
О-Бэ-Пэ польщенно улыбнулся и ушел. А Шишка занялся новым работником. Он показал ему комнаты второго этажа, а потом провел беседу.
– Меня зовут Бардыгин Никифор Прович. Все свои вопросы решаешь через меня. Человек я строгий, спуску не даю.
– Понял, Никифор Прович. Вы только скажите, ежели я что не так сделаю спервоначалу. Вмиг исправлю!
– Твое дело днем – это раздеть и одеть Альфреда Осипыча и его гостей. Еще поить их чаем. Часто ходят Кречетов и твой Поляков. Запоминай: Альфред Осипыч пьет чай с лимоном, Кречетов любит с липой, а Поляков – с мятой. У тебя всегда должен иметься запас. Еще сахар чтоб был обычный и постный. А к чаю – баранки и сушки. Деньги на это добро получаешь от меня и мне же отчитываешься. Если вздумаешь украсть хоть копейку – сразу вон!
– Как можно-с!
– Да знаю я вас… Слушай дальше. Еще чай полагается охраннику и мне. Охранники меняются через сутки, их трое, все бывшие солдаты. Я люблю к чаю мятные пряники.
– Слушаюсь, Никифор Прович!
– Дальше. Это все днем. К директору часто заходят купцы, их тоже по желанию надо уметь угостить. Поэтому самовар всегда чтоб был наготове! В шесть часов снизу поднимаются два других директора, и у них с Альфредом Осипычем тогда бывает совещание. Опять нужен чай.
– Позвольте спросить, а какие у господ директоров пожелания?
– Котлубай любит зеленый чай. А Желтобрюхову что ни налей, все хорошо, лишь бы много. Он пьет по три стакана, учти! По окончании совещания снизу приносят деньги, векселя, купоны и запирают в хранилище. И все уходят, а ты начинаешь уборку. Сор из корзин выкинуть, пыль стереть, фикус полить… Что еще? Отхожее место вычистить, посыпать чуть-чуть хлоркой, полотенце менять через день.
– А воды долить в рукомойник?
– Ты что? – рассмеялся Шишка. – Какой рукомойник в Троицком подворье? Тут водопровод есть.
– Виноват-с! Деревня…
– И клозет не отвоцким порошком чистится, а смывается водой. Тебе облегчение!
– Благодарствуйте.
– Уходишь домой, только когда все закончишь. В восемь утра чтобы был здесь! Самовар должен кипеть к девяти, когда приезжаем мы с Альфредом Осипычем. На обед тебе дается час времени, когда директор-распорядитель отбудет из банка. Пока он здесь, отлучаться не сметь.
– Слушаюсь. А позвольте полюбопытствовать насчет жалования…
– Жалование у тебя будет как у каменщика высшего разряда: двадцать рублей в месяц. Только каменщик за эти деньги на ветру и на морозе день-деньской, а ты в тепле при самоваре. Цени! Ну, иди сейчас домой, а завтра к восьми как штык. Ты где поселился?
– В Тетеринском переулке, в доходном доме Вецлиха, в третьей квартире.
– Ну, ступай.
Выпроводив нового артельщика, Бардыгин пошел к директору.
– И как он тебе? – спросил тот, откладывая в сторону бумаги.
– Поглядим… Вроде сообразительный.
– Нам тут слишком сообразительные ни к чему.
– Ивану Кондратьевичу ведь не откажешь. Чего теперь? Я стану за ним приглядывать. Чуть что, сразу выкинем. А человек все равно нужен, уборную надо же мыть!
– Ты вот что, Шишка. Завтра поутру сходи к новенькому на квартиру. Понюхай там, чем пахнет. С хозяином поговори. Кто к нему наведывается, тихий ли, нет ли чего подозрительного. И в вещах поройся.
– Угу.
– Когда партия приходит?
– В пятницу.
– Все у нас готово?
– Нет.
Лятур насторожился:
– Что не так?
– Саладилов на нервах. Второй день пьет, а в пьяном виде болтает что ни попадя.
– Черт!
О-Бэ-Пэ вскочил и начал нервно бегать по кабинету.
– Черт! Вот никак нельзя с этими русскими!
– Я вроде тоже русский, и что?
– Ты не русский, ты железный. Но как быть с Саладиловым? Наболтает ведь в кабаке, попадет на агента и сгубит нас всех. Что делать, Никифор?
– Надо его отправить в деревню, передохнуть.
Лятур сел и пристально всмотрелся в своего помощника.
– На самом деле в деревню или?..
– В такую деревню, откуда не возвращаются.
– А что скажут другие кассиры? Они ведь заодно.
– Саладилова заменит Титкин. Нам надо-то всего неделю! А там хоть трава не расти. Миллион прокрутим и разбежимся.
– То есть?
– То есть кассирам говорим, что Саладилов попросился у тебя в отпуск. Ты заметил, как он водку лопает. Понял, что это не работник, и отпустил. Поехал человек в деревню, на покой, до Фоминой недели. И так строго им скажи: ежели увижу, что и вы пьете, всех распущу и обратно уже не возьму!
– Так-так. Где у этого идиота деревня?
– Далеко, в Вологодской губернии. Пока хватятся, нас уже след простынет.
– Еще неделя… Надо продержаться. А с Саладиловым… Ну, ты понял. Тебе не привыкать.
– Сделаю, – коротко ответил Шишка.
Вечером того же дня Валевачев делился с начальником своими первыми впечатлениями.
– Бардыгин удивил! Взгляд умный, пронзительный. Всех держит в кулаке. Серьезный человек, а не скуловорот. Лятур смотрится мельче его!
– Учти, что тебя попытаются на чем-нибудь поймать. Прямо завтра и начнут.
– Как?
– Надо подумать. Савелий Савельич, можно вас?
Подошел хозяин квартиры Щурь, старый негласный агент сыскной полиции.
– Слушаю, ваше высокоблагородие!
– К вашему жильцу должны наведаться проверяльщики. Вы их пустите и ответьте на все вопросы. Захотят в вещах порыться – и это дозвольте. Будто бы с перепугу.
– Ясно.
– Всем быть настороже! Начинаем игру.
Еще Лыков сообщил Юрию, что ежедневно с трех до четырех он будет сидеть в кофейне в Рыбном переулке. Если нужно срочно о чем-то доложить, то делать это надо через буфетчика Степана.
Утром Кошкин ушел на службу, а через два часа в дом Вецлиха явился огромный детина. Он прошел к Щурю и требовательно стукнул в дверь.
– Чего надо? – спросил хозяин.
– Сыскная полиция. У тебя новый жилец появился?
– А… позвольте документик, господин сыщик.
Верзила поднес к лицу старика кулак размером с пивную кружку.
– Такой годится?
– Э-э…
– Ты, старая грыжа, еще мне поговори! Я специальный агент врачебно-полицейского комитета. Скажи, твой жилец девок домой водит?
– Так точно! Дважды уже приводил, но одну и ту же. Билетная!
– Ты, что ли, у нее билет проверял?
Хозяин захлопал глазами.
– То-то. И не смей мне врать, а то из Москвы вышлем!
– Ой, не губите! Все-все сделаю!
– Пусти, я его вещи погляжу.
Шишка внимательно и умело обыскал комнату жильца, осмотрел карманы его платья, залез и в сундук. Ничего не взял. Потом спросил:
– Кто еще к нему ходит?
– Да никто. Он неделю всего, как поселился. Хотя нет, вру! Был однажды его крестный! Навещал, чай с ним пил. Знаменитая личность!
– Иван Кондратьевич Поляков?
– Он самый.
– Ну ладно. Об моем приходе никому ни слова! Ни жильцу, никому!
– Слушаюсь!
Парамон Кошкин стал служить артельщиком, а по вечерам рассказывал надворному советнику новости. В первый же день он поведал о пропаже кассира Саладилова. О-Бэ-Пэ заявил, что тот уехал в отпуск. Но за обедом в кухмистерской артельщик подслушал разговор двух других кассиров. И Омелюстый вполголоса сообщил Титкину:
– Не зря он сбёг. Не просто так. Решил заранее уйти, а мы тут отдувайся…
Лыков дал команду разыскать исчезнувшего кассира. В Вологду полетела шифрованная телеграмма. Через два дня оттуда пришел ответ, что Саладилов домой не приезжал. И вообще, там его раньше Пасхи не ждут… Сыщик занервничал. Он собрал начальство МСП и объявил: