Потом я взял со стола тетрадь отца. Его дневник.
Глава 20
Тетрадь в исцарапанной тёмно-синей картонной обложке с разлохмаченными уголками. Я с трепетом открыл её и первым же словом прочитал имя матушки.
Сара
Я долго подбирал натурщицу для новой картины. Тщетно. Ни одна девушка мне не подходит. Сам того не замечая, я вообразил себе определенный типаж. Длинные пушистые волосы, огромные глаза необычного цвета – зелёные в тени и ярко-жёлтые на солнце. Сначала я думал, что они зеленые. Так оно и было, но если солнце освещало ее лицо, глаза тут же казались желтыми. Узкая талия, длинная шея, изящные руки. Удивительно длинные пальцы. Я представлял, как она держит чашку чая или ставит цветы в вазу. Сидит у окна и вышивает. Или читает комедию Шекспира. Я воображал, что она улыбается. Мечтал увидеть её.
Время от времени мне попадались похожие девушки. Но всякий раз я быстро разочаровывался. В конце концов, перестал нанимать натурщиц и рисовал только девушку из моих фантазий. Я делал наброски, писал этюды. Мне не хватало смелости взяться за большой портрет на холсте. Я не верил, что получится без натурщицы. И больше всего я боялся разочарования.
Но одержимость победила. Я нарисовал девушку, о которой мечтал. В тот день шел дождь. Лил с самого утра и ужасно мне надоел. Внезапно мне захотелось пойти в мастерскую. Со временем я планировал снять комнату в том же доме, где жил с семьей, но пока арендовал мастерскую подешевле – на соседней улице, в пяти минутах ходьбы. Когда начал писать ту самую идеальную девушку, получалось совсем не то, что мне хотелось. Портрет давался мне с трудом. Минувшей ночью я долго не мог заснуть и решил, что надо немного изменить цвет лица. Скорее, тон. Сделать лицо светлее. Мне хотелось заставить его сиять. Технически я мог это сделать. Я помчался в мастерскую.
Дождь усиливался. Людей на улице становилось все меньше и меньше. Ноги сразу промокли. Около мастерской росло большое дерево. Старый вяз. Я часто пытался угадать, сколько же ему лет. Тридцать? Пятьдесят? Наверняка больше. Я несколько раз рисовал его. Благодарил Бога за такой чудесный вид из окна. Мне даже не нужно было выходить на пленэр. Устанавливай мольберт у окна и рисуй сколько пожелаешь.
И вот, стоило мне открыть дверь, как ударил гром, сверкнула молния, и мое любимое дерево запылало. Зрелище страшное и прекрасное одновременно. Я не мог оторвать взгляда от пламени. Я не жалел дерево. Меня заворожила дьявольская красота пламени. Дождь припустил с новой силой, словно оплакивая вяз. Я подумал, что мне повезло – молния могла ударить меня. Но иногда думаю, что и мне досталось. И меня что-то ударило. Так впечатлило меня пылающее дерево.
Я вымок до нитки. Нужно было немедленно переодеться и выпить горячего чаю. Но мозг отказывался соображать. Перед глазами все еще стояла картина с горящим деревом. Вода стекала с меня, и я уже стоял в луже. В сухой одежде, выпив чашку чая, я немного согрелся, но меня по-прежнему трясло, и донимала ломота в суставах. Я откупорил бутылку рома и выпил её из горлышка залпом.
Утром я проснулся на полу. Голова не соображала, всё вокруг плыло. Я долго не мог напиться. Потом вдруг понял, что больше, чем пить, хочу рисовать. Я взял графин с водой и подошел к мольберту. Закрепил чистый холст и нежно провел ладонью по его шероховатой льняной поверхности. Что было дальше, я не помню. Помню только, как стучала кровь в висках, и словно кто-то меня подбадривал: “Продолжай! Всё именно так”.
Я писал не менее пяти часов. Устал и упал без сил. Когда проснулся, не мог вспомнить, что или кого я рисовал. Подошел к холсту и вскрикнул – на нем была та самая девушка, черты которой я так настойчиво искал у натурщиц. Словно живая, она смотрела на меня полными любви глазами.
Целый день я не отходил от неё. Не мог ни есть, ни пить, только прописывал детали, делая портрет все лучше и лучше.
И тут в дверь постучали. Я открыл и остолбенел.
– Здравствуйте, меня зовут Сара, я ищу работу. Вам нужна натурщица? – застенчиво спросила красавица с моего полотна.
Сейчас пишу это и понимаю, что мне никто и никогда не поверит. Пусть. Но всё было именно так.
– Здравствуйте! – Я растерялся. – Проходите. Мне, и правда, нужна натурщица. Проходите к окну. Там диван.
Сара прошла в комнату, а я шел за ней, моля Бога: “Если это сон, не дай мне проснуться!” Она села на диван, изящно расправив платье. Я подошел к мольберту. Не было сомнений – это она. Даже одежда совпадала. Я сходил с ума и молился, чтобы безумие продлилось всю мою жизнь.
Сара сидела напротив, нежно улыбаясь. Свет из окна освещал её удивительные глаза, превращая их из зеленых в желтые. Я спросил, замужем ли она. Оказалось, что нет. Я был счастлив, но не забыл про свою семью, сразу рассказал Саре, что женат и обожаю свою дочь Виолу. Моя богиня сказала, что очень любит детей.
Она стала и натурщицей, и кухаркой, и помощницей по мастерской. Прошел месяц, и между нами произошло неизбежное. Я был впервые влюблен с первого взгляда. Точнее, полюбил ещё до того, как мы встретились Я не писатель и не могу описать свои чувства. Больше я не рисовал Сару – идеал можно только испортить. Вспомнилось -
“В том внешнем, что в тебе находит взор,
Нет ничего, что хочется исправить”.10
Когда я узнал о беременности Сары, счастью моему не было предела. Но радость омрачалась отсутствием у любимой собственного жилья. Я пообещал решить эту проблему, но сам не представлял как. Увы, не мог купить ни дом, ни даже полдома, хотя в то время у меня появились богатые заказчики.
Дом
Я подумывал взять денег у Эммы, моей жены. Но при всём своём богатстве, она непременно заметила бы исчезновение такой суммы. Жена знала, что я держу в мастерской прислугу и выплачиваю ей жалование, но в подробности не вникала и не ревновала. Обычно, когда Эмма хотела посмотреть новые картины, она предупреждала заранее. Но однажды нас неожиданно пригласила на обед её кузина Сибил, и Эмме пришлось зайти за мной в мастерскую. Я удивился и, признаюсь, испугался. Но всё было пристойно. Я писал портрет заказчика, а Сара готовила еду как самая обыкновенная кухарка – уставшая, неухоженная, с волосами, убранными под линялый чепец, делающая несколько дел одновременно. Она смутилась и отвечала Эмме невпопад. Жена потом спросила, где я нашел такую глупую дурнушку? Я честно ответил, что она сама пришла – искала работу, даже врать не пришлось. Сложностей с Эммой мне не хотелось. Любви давно не было, но я зависел от жены материально и обожал нашу дочь.
Шло время, а я так и не придумал ничего путного с жильём для Сары и нашего будущего ребёнка. Уже было отчаялся, но как-то раз, тоже, кстати, дождливым днём, я нарисовал городской пейзаж с небольшим, но уютным домом. Видел его впервые, но дом этот был мне чем-то дорог, как будто я вырос в нем. Но я-то знал, что вырос совсем в другом месте. И только закончил картину, как в дверь мастерской постучал мужчина лет сорока. Он представился стряпчим и доверенным моего дяди Чарльза. От услышанного далее я сел и на минуту-другую выпал из действительности. Оказалось, что мой дядя умер, и я стал его наследником. Я! Тот, кто о нем едва помнил. Дядя жил один где-то в Ист Энде. – Но сам он бедным не был. После него осталось полдома и большая сумма денег. Я ещё вспомнил, что не был не единственным племянником дяди. Но стряпчий ответил, что в живых остался я один.
Так у меня появились дом и деньги для Сары и малыша, который должен был родиться через пару месяцев. Стряпчий получил щедрое вознаграждение за молчание. Эмма долго еще не знала про мою вторую семью. Оставшиеся деньги я положил в банк на счет Сары. Пока не заболел, я регулярно пополнял его. Да, она не была богатой, но у неё было жилье, и они с Вилли жили скромно, но не голодали. Сара зарабатывала вышивкой, но это были, конечно, крохи.
Родственники
Я часто думал о чудесном появлении Сары и о волшебном обретении наследства. Но тогда не был до конца уверен, что все чудеса связаны с моими картинами. Однако, вскоре я в этом убедился. Мать Эммы – миссис Эдманс, милая, хоть и излишне болтливая леди, заболела. Что-то там с сердцем и суставами. Эмма плакала и говорила, что мама скоро умрет. Чтобы успокоить жену, я предложил написать портрет тёщи. Он и сейчас висит у неё в гостиной. Самое удивительное, миссис Эдманс выздоровела и выглядела не хуже, чем на полотне. Эмма быстро сообразила, что это именно я вылечил её мать:
– Ты должен попробовать нарисовать еще кого-нибудь. Отца, например. Пусть оба живут долго. Попробуй, Генри! И что ты сделал такого… необычного? Как ты писал портрет?
– Я не уверен. Мне кажется, что тогда шел дождь. Возможно, погода чудесным образом на меня воздействует.
– Так дождь в Лондоне чуть ли не каждый день. Рисуй! Используй каждый ненастный день!
Я послушал ее и пригласил мистера Эдманса позировать. Мне хватило двух дождливых дней на основную часть работы. Мы с тестем замечательно проводили тогда время – попивали ром, я смеялся над его нескончаемыми остротами и делал наброски. Правда, дописывал портрет я уже в ясную погоду. “Ну и что? – подумал я. – Портрет явно удался!”
Когда Эмма увидела результат, даже закричала от восторга:
– Боже! Какие глаза! Смотри, Вилли, они горят. Никогда не видела отца таким возбужденным. Такие живые глаза! Он смотрит на меня, словно хочет сказать что-то очень важное. Ты превзошел себя! Этот портрет даже лучше маминого.
– Ты думаешь? Не знаю почему, но мне тоже нравится то, как получилось. Хотя, он слишком далёк от оригинала – отличное сходство, но это возбуждение…
Миссис Эдманс повесила портрет рядом со своим и с нетерпением ждала мужа. Было уже поздно, а мистер Эдманс всё не шёл и не шёл. Теща разволновалась, но тут он заявился, изрядно выпивши. Глаза тестя возбужденно горели, точно так, как на портрете. Он налетел на миссис Эдманс и стал молча её душить. Мисс Эдманс сопротивлялась, насколько ей хватало сил. Когда они оказались рядом с лестницей, тёща вывернулась из рук мужа и толкнула его. Он скатился по лестнице, ударился головой, повредил шею и умер через пару часов, не приходя в сознание.