От её крика грузчики вытянулись в струнку и стали оправдываться, точно школьники, мол, малец первый начал. Я подтвердил их слова, и хозяйка отпустила грузчиков. Но Мэри не смолчала. Рассказала, как я заступился за кота. Помню, как сидел на полу, размазывал рукой кровь по лицу и с удовольствием слушал её похвалу.
Подошёл Бруно, потёрся широким лбом о мою ногу, заурчал и принялся слизывать кровь с моей руки. Растроганные миссис Бернадетти и Мэри дали нам с Бруно молока, а мне достался ещё и кусок пирога.
Только дома я понял, как сильно меня отколошматили. Тело покрылось огромными синяками и ныло. К шишкам на голове нельзя было притронуться.
Правда, болячки скоро прошли, а расположение Мэри и миссис Бернадетти осталось.
Бруно стал моим другом и позволял себя гладить. Раньше-то он сторонился всех людей кроме хозяйки.
Как-то раз, он притащил на кухню дохлую мышь. Хотел подарить мне, но напугал Мэри. Она завизжала, выгнала Бруно и мышь следом вымела. Но наших отношений с котом это недоразумение не испортило.
Однажды Бруно меня защитил. Отплатил добром за добро. Это случилось на Пасху. Миссис Бернадетти испекла кексы и позвала всех учеников на кухню. Мы пришли, взяли каждый по теплому ароматному угощению и поблагодарили хозяйку. Она что-то рассказывала, и я положил свой кекс на стол и отвлекся. А когда вспомнил про него, оказалось, что он исчез. Проглотить его никто бы не успел, но сунуть в карман времени было предостаточно. Я сразу подумал на Сида – у него глаза бегали. Но что я мог сделать? Сказать: "Верни кекс"? Но я же не видел, что это Сид украл его.
Вдруг Бруно налетел на Сида, вцепился в его штанину и громко замяукал. Миссис Бернадетти испуганно вскрикнула: "Прекрати, Бруно! Ты что, взбесился?" Но кот не слушал.
Тут я и признался, что подозреваю Сида в воровстве. Миссис Бернадетти строго посмотрела на него и заявила: "Если сам не покажешь, что у тебя в карманах, я позову мужа". Сид начал мямлить, а потом достал из карманов два кекса. Мне стало жаль его – наверное, хотел есть, как и я. Как не понять голодного человека? Я простил его. Миссис Бернадетти улыбнулась, потрепала кота и тоже простила Сида. Странно, но мы с Сидом неплохо ладим. Правда, не дружим.
А вот Бруно стал мне еще ближе. Вспоминая случай с кексом, я называю его про себя: "Мой серый усатый защитник". Жалко, что у меня дома нет кота или кошки. Конечно, есть Спайди, но пауки так недолго живут… После смерти матушки я понял, что мне неуютно жить одному. Бруно был бы мне отличным другом и компаньоном. Но я не стану заводить кота, пока не буду уверен, что смогу прокормить его.
Мэри и Кэтти отпустили меня домой. Несмотря на лёгкое головокружение, я добрался без приключений, свалился в свою кровать и проспал до утра. И что важно – в последнее время мне перестали сниться кошмары. Ну и слава Богу…
Глава 5
Проснулся я в отличном настроении. Утро выдалось тёплое, без дождя. Красивый осенний день. Сварил на завтрак кашу, пусть и на воде, и нашёл под столом толстую муху для Спайди. Осень, а мух я еще находил иногда. Везло мелкому!
Мистер Бернадетти объявил, что мы отправляемся на пленэр. «Пока стоит почти летняя погода, – сказал он, – надо запечатлеть осеннюю красоту». Мы миновали несколько унылых дворов, по соседней улице дошли до парка и расположились у входа. Мастер расставил нас так, чтобы у каждого был свой ракурс, и все принялись рисовать деревья и здания.
Мне достались три совершенно разных дома и растущие рядом вязы. Я любовался фасадами и, странно, но сравнивал их с карманными часами. Вместо шестеренок – окна, украшенные растительным орнаментом, а маленькие балконы – золотая цепочка. Двухэтажное здание слева выделялось жёлтой штукатуркой. Местами она потемнела, но выглядела по-прежнему нарядно, оттеняя роскошную белую лепнину. Мясной магазин на первом этаже оживлял пейзаж незримым присутствием людей. Двухэтажный особнячок в центре, пусть и не кичился пышностью отделки, сочетанием коричневого и охры гармонировал, казалось, с самой осенью. Третий же дом портил всю красоту – серая, полуразрушенная постройка. Я сравнил его с песочными часами. Только песка в них осталось мало. Трагически мало. «Напишу развалину последней», – подумал я.
Привычными движениями я выдавил краски на палитру, огляделся и невольно задумался. У каждого художника есть любимые цвета. Они словно кочуют из картины в картину. Глядя на палитру и на осенний Лондон, я понял, что мои как раз из осенней гаммы. Кадмий желтый, охра, сиена, умбра, марс коричневый. Как я их люблю! Мягкие, теплые, отлично смешиваются со множеством других красок. Как говорит Бернадетти, “хороши в замесе”. Впрочем, не обойтись без ультрамарина и белил. Без них небо не напишешь. На осеннем пейзаже нельзя без теплоты красного и оранжевого. А холодные зеленый и фиолетовый – просто обязательны. Краски на палитру я наношу в определенной последовательности, как учил Бернадетти. И вот ведь какая штука: они будоражат мое воображение, шепчут, что вот-вот начнется волшебство.
Осень глубоко обосновалась в моей голове вместе с пожелтевшими листьями вязов, еще живыми, с красными и зелеными прожилками. Зашумели листья под ногами прохожего. Шуршание – это звук осени? Нет, осень тиха. Это люди шуршат опавшими листьями. Звук дождя! Вот настоящий звук осени.
В тот день дождь был совсем некстати. Мы же рисовали на открытом воздухе. Тучи подбирались всё ближе. Мы то и дело поглядывали на них с опаской. Мастер торопил. Я писал быстро, насколько мог.
И тут пришла мысль упростить композицию. Я вспомнил слова учителя, что порой логично изменить что-то в угоду красоте картины, и оставил на холсте только два здания. Добавил продавца, суетящегося за витриной магазина и опавших листьев на земле. Сами же деревья выписал реалистично. Хотел бы в мелких подробностях, но времени не хватало.
«Вот бы изобразить листья, чтобы все услышали их шуршание! Этот грустный осенний звук», – фантазировал я. Пока такого мне не удавалось. Зато дымка вокруг крон явно оживила пейзаж. Почудилось, что картина рассказывает о сегодняшней погоде, о том, что скоро пойдет дождь.
И дождь пошел! По команде мистера Бернадетти мы собрали мольберты, свернули холсты и помчались в мастерскую. Переведя дух, мы расставили работы, и мастер осмотрел их. Как всегда, он строго и рассудительно оценил наши творения, указывая на недочёты.
Я нервно чесал лоб, опасаясь, что учитель примет “улучшения” композиции за ошибки. Но Мастер, напротив, похвалил меня, сделав несколько замечаний по цвету – посоветовал к теплой гамме в листьях добавить совсем немного холодных акцентов. Сердце перестало колотиться бешено, будто я милю пробежал. У меня всегда так, когда волнуюсь. Ненарисованную развалюху так никто и не заметил.
После занятий я натёр пол в мастерской, помог мистеру Бернадетти натянуть холсты на подрамники и разобрать краски и кисти. Мне хотелось увидеть Мэри, но она так и не появилась. Я шёл домой и мечтал написать по памяти её портрет. Но после уборки жилища сил хватило только на скудный ужин и короткий разговор со Спайди. Перед сном я немного почитал, в десять лёг в кровать и проспал до семи утра.
Глава 6
– Доброе утро, Спайди! – радостно крикнул я. – Что-то необычное со мной происходит. Больше нет ночных кошмаров! Понимаешь? Эх, не слышу я тебя… Всё молчишь.
День начался хорошо. Но ещё на подходе к мастерской я услышал гул оживлённых голосов и по обрывкам фраз понял, что учитель и ребята обсуждают пожар на соседней улице. Неведомая сила развернула меня и заставила бежать к месту вчерашнего пленэра.
Я за три минуты домчался до входа в парк и застыл, глядя на пепелище, дымящееся на месте ненарисованной мной развалюхи. Немного придя в себя, я испугано огляделся, будто люди вокруг могли прочитать мои мысли. Постройки вокруг пожарища не пострадали. Закоптились только. Видно, пожарные не дали распространиться огню. ”Ветхие дома вспыхивают мгновенно. Факт! – рассуждал я. – Но почему именно перед пожаром мне так не хотелось рисовать эту развалюху?”
Настало время вернуться в мастерскую. Там мистер Бернадетти расставил написанные им портреты и рассказывал о пропорциях человеческого лица, делая на листе бумаги быстрые наброски углем. Многое я уже знал и применял в портретах. Очень хотелось приступить к работе, но мастер словно тянул время.
Ждали Ника. Он часто подрабатывал в мастерской натурщиком, позируя нам и учителю. Обычно не опаздывал, но сегодня явился на двадцать минут позже. Мы слышали взволнованные голоса Ника и мистера Бернадетти, но поначалу не понимали, о чём они говорят.
Ник умолял отпустить его к доктору. По дороге к нам какая-то полоумная девка выплеснула из окна кипяток, думая, что на улице никого нет. Но Ник как раз появился из-за угла. И вот теперь его ошпаренные щека и плечо краснели ожогами.
Мистер Бернадетти позвал Мэри, и она втёрла Нику в кожу зелёную мазь, от которой по всей комнате запахло травами и лекарствами. Ник терпел, стиснув зубы, но пару раз вскрикнул. Я вспомнил, как матушка обварила меня чаем. Боль нестерпимая. Бедный Ник! Я не понимал, почему учитель не отпустит его к врачу. Но к моему удивлению, через десять минут натурщику полегчало, и он остался работать. «Ай да Мэри!» – восхитился я.
Мастер помог Нику оголить торс, и мы принялись рисовать портрет натурщика. Дэн спросил, рисовать ли ожоги? Учитель ответил, что люди разные, и рисовать их надо по-разному. «Ясно, реализм так реализм», – кивнул я и сел за мольберт.
Мы начали с набросков. Потом взялись за кисти и краски. На небольших холстах работа шла быстро. За три часа мы сделали очень много. Ещё бы час-два и портреты были бы готовы. Ребята толпились у стены, расставляя холсты.
Я подошел к стене последним, поставил холст, и у меня задрожали руки. Увидел, что опять приукрасил натуру. Ник вовсе не был так хорош, как на моём холсте. Он, конечно, не урод, но и не такой симпатичный. И самое главное – я изобразил его с чистой здоровой кожей, без ожогов. Более того, зачем-то нарисовал на руке Ника кольцо. Для чего я его придумал? Ник поднял руку, слегка касаясь щеки, и кольцо казалось тут очень кстати.