— Зачем это, княже? — не понял Полель.
— Молчи и делай. — Никита сунул ему в руку топорик, которым в дороге рубили дрова. Похоже, более опытный холоп все понял.
— Боголюб, Воян, лошадей пока выпрягите, пусть траву из-под снега поковыряют. Коли путники случатся, спросите, близко ли другие реки. Только татар не спрашивайте, к невольникам русским обращайтесь. Скажите, хозяин послал кинжал дорогой найти, что по осени утоплен был в дороге. Заодно и про глубину спросить можно, и какое течение. Дескать, далеко ли унесло. А мы, мол, через лед углядеть пытаемся. Ваше дело маленькое. Послали — ищете. Коли что, на Василия Грязного ссылайтесь, что при дворе Девлет-Гирея служит. Он послал. Пояса только снимите, спрячьте, бо на невольников совсем не похожи. Шапки поглубже натяните, морды понурые изобразите. А то сверкаете, как рубль новгородский после чеканки. Полель, а ты со мной. Отвязывай вторую оглоблю.
С этими словами Зверев неспешно двинулся к далекому морю, куда несла свои воды неведомая река. А холоп нагнал его где-то через четверть часа, как раз когда пришло время делать первую прорубь. Лед поддался легко — толщина оказалась всего в три пальца. Опущенная вниз оглобля почти сразу уперлась в мягкое дно — глубина оказалась немногим выше колена. Андрея это открытие порадовало, но он решил все же подстраховаться и довести промеривание до конца.
На все ушло часа полтора — не столько на лунки, сколько на ходьбу. Места глубже, чем в первый раз, они с Полелем не встретили. Когда же вернулись, донельзя довольные Боголюб с Вояном, перебивая друг друга, доложились:
— Татары тут прошли, про обоз и коней интересовались. Мы спросили, как ты, княже, велел. Они смеялись много и поносили нас всячески, глупостью попрекали. А еще сказывали, что в половодье тут поток бурный, унесет все до моря. Летом же пересыхает река начисто, Чатырлык ее кличут… Сказывали, тут кинжал токмо утопить и могли, потому как в двух днях пути отсюда Донузлав течет — но то ручей вовсе малый совсем и к лету кончается, Салгир же у самой Ак-Мечети тракт пересекает.
— Молодцы, — искренне похвалил холопов князь. — Вы просто Штирлицы. Запрягайте. Вон, как раз и Никита подходит.
— Все сделали, княже, со всем тщанием, — вручив Вояну оглоблю, поклонился холоп. — Однако же глубина везде козе по брюхо. У нас в ручье и то глубже.
— И это тоже хорошо, — кивнул Андрей. — Значит, можно трогаться.
Обещанного Донузлава на пути до Ак-Мечети князь не заметил. Видать, столь невелик ручей оказался, что даже небогатый крымский снег смог его замести. А раз так — то и вспоминать о нем ни к чему.
Город, на месте которого в далеком будущем вырастет полупромышленный, полукурортный Симферополь, и сейчас удивлял размерами, вольготно раскинувшись в долине между невысокими, но все же горными хребтами. Однако ставка калги-султана, ханского «министра обороны», отчего-то отселенного из столицы, Андрея не интересовала. Крепости в городе не имелось. Если армия сможет сюда дойти — уличные бои уже ничего не изменят. Полюбовавшись с окраины белоснежными минаретами мечети Кебир-Джами, он перекатился по крепкому льду, повернул по заметно сузившемуся шляху к Бахчисараю. Впереди поднимались горы, вокруг смеркалось, а путникам оставалось еще не меньше дня пути. Когда тракт нацелился на подъем, прижимаясь к серым отвесным скалам, опушенным понизу заиндевевшими кустами, Андрей натянул поводья:
— Тормози, Никита. Как бы среди скал в темноте не застрять. Сворачивай вон в прогалину, будем лагерь разбивать. Там ветра не будет, отдохнем спокойно.
— Слушаю, княже… — Сани заползли в расселину между скалами. Снега тут оказалось почти по пояс, накопился в тихом месте. Но расчистить и утоптать место для лагеря труда не составляло.
Пока холопы работали, Зверев отошел к дороге, поднял голову, наблюдая, как в небесах одна за другой зажигаются звезды. На дороге послышался топот. Широкой походной рысью мимо промчались трое татар, четвертый же вдруг натянул поводья:
— Почему не кланяешься, раб?!
В воздухе мелькнула плеть — сверху вниз, как сабельный клинок. Андрей, не ожидавший от проезжих путников нападения, еще и подумать ничего не успел, но привыкшее к походам и сечам тело уже скользнуло к самому седлу, правая рука перехватила запястье противника, резко рванула, не давая остановиться замаху, и тут же метнулась навстречу, врезавшись в горло падающему из седла врагу. Тело тяжело бухнулось к ногам князя.
— Бей гяуров!!!
Зверев нырнул коню под брюхо, уходя от налетающего всадника, выскочил с другой стороны, стукнувшись головой о колчан, выхватил косарь. С этой стороны на него тоже скакал татарин, уже занося саблю — но Андрей успел ударить его лошать острием ножа в нос, заставляя вскинуться, нырнул обратно под брюхо.
— Ах ты погань! — Татарин с этой стороны натянул поводья, поворачивая к нему, схватился за саблю. Князь шарахнулся назад. Здесь крымчак справился со скакуном, роняющим с морды кровавые капли, но заметить врага не успел — и Андрей с замаха вогнал косарь в круп его лошади. До всадника он, увы, не доставал. Несчастное животное рвануло с места в карьер, к разворачивающимся всадникам. И, как назло, унося в своем теле его оружие.
— Сюда иди, раб! — потребовал татарин по ту сторону коня. — Все равно не уйдешь!
Объезжать препятствие он не торопился. Видать, опасался, что князь опять нырнет под брюхо. Татарский колчан поблескивал гладким боком прямо перед глазами. Андрей ударом сбил с него крышку, дернул лук, сразу несколько стрел.
— Не смей! — взревел татарин, отпуская поводья и пиная скакуна пятками.
Князь сунул пять стрел в зубы, одну оставил в правой руке, подбросил лук и левой поймал его за кибить. Крымчак как раз поворачивался перед мордой оставшегося без владельца коня. Зверев наложил стрелу в тот миг, когда татарин уже вскинул саблю. А когда тот уже начал опускать клинок — рывком натянул тетиву до самого уха и разжал пальцы. Враг откинулся на спину: стрела вошла в грудь почти до оперенья. Андрей зашипел от боли, отступил в сторону, пропуская летящую галопом лошадь, натянул лук снова, еще и еще. Скачущие к нему татары увидели опасность — но отвернуть уже не смогли. Да и куда денешься от лучника на открытой дороге? Широкие охотничьи наконечники пробивали бездоспешных крымчаков почти насквозь, и только одному из них понадобилось две стрелы, чтобы отправиться в сад прекрасных гурий.
— Что случилось, княже?! — наконец примчались на помощь холопы.
— Понятия не имею!!! — выкрикнул, морщась от боли князь, выронил лук. — Чего застыли, коней ловите! Скорее! И трупы за сани утащите. Не дай бог на шляхе еще кто покажется.
— Ты ранен, князь?! — попытался подойти Мефодий, но Зверев только рявкнул:
— Выполнять!!!
Пригнувшись, Андрей отступил с места стычки, сунул руки в снег, едва не закричав в голос, осмотрел. На левой руке тетива обрубила край рукава и в трех местах пробила до крови не защищенную браслетом кожу. На пальце же тетива прорезала плоть до кости.
— Вот проклятие! Говорила же Полина: не аскетствуй, носи, носи перстни, кольца и браслеты. Так ведь нет, хотел доблестью гордиться. Вот и доскромничался…
Холопы по одному отволокли трупы за сани, в самую глубину расселины. Привели лошадей. Начерпали полные полы тегиляев снега, густо присыпали и затоптали кровавые пятна. Убедившись, что на дороге не осталось следов схватки, Андрей позвал Никиту:
— Мох в припасах поищи и тряпицу чистую. Дырки мне замотай, — выставил руки Зверев. — Сколько их там оказалось?
— Шестеро. Разве ты не видел?
— Считать было некогда. Ты скоро?
— Бегу, княже, бегу! — Холоп затянул узел вещмешка, с березовым туеском поспешил к господину.
— Татары знатные были?
— Вроде как и нет… — Открыв коробочку, Никита оторвал пучок серого сухого мха, прижал к пальцу, быстро обмотал сатиновой лентой. — Одежда не дорога, перстней нет совсем. Я не видел. На охоту, видать, катались. Трех зайцев с седла одного Мефодий снял. Ныне будем с ужином. А как возвертались — сами, что зайцы… Готово!
— Спасибо, — кивнул Андрей.
— И чего теперь делать с нехристями, князь?
— А чего? Разденьте догола, отволоките от дороги подальше, дабы на глаза никому не попались, и бросьте. Ну, снегом присыпьте.
— Не по-христиански как-то.
— Не христиане и есть, — резонно возразил Мефодий, подойдя ближе. — Они с невольниками нашими эва что творят! Воронью кидают. Пусть и сами так же лежат. Княже, глянь, чего мы в сумке у одного нашли…
Холоп протянул золотую прямоугольную пластинку в два пальца шириной и в мизинец длиной, с крупными буквами арабской вязью.
— Это деньги османские, — вернул золотой холопу князь. — Себе оставьте, на баловство.
— Так ведь сие не мы, княже, — неуверенно глянул на Никиту холоп. — Ты их один порешил.
— Вам — деньги, что найдете, мне — коней и оружие. Все прочее: упряжь, одежду, седла — в костер!
— Нечто сабли оставишь? — неуверенно уточнил Никита. — А ну, заметит кто?
— Я уж думал, — вздохнул Зверев, — да добротные клинки выбросить рука не поднимается… Рискнем. Сабли не пищали, на дно саней спрячь, в тряпье запутай. Авось, обойдется. И лошадей заберем. Не резать же животину невинную? Здесь тоже не оставишь, крымчаки сразу сообразят, где пропавших искать. Коли и правда с охоты возвертались, значит местные, из Ак-Мечети. В Бахчисарае их коней знать никто не должен. Там и избавимся.
— Воля твоя, княже… С чего сеча-то началась, не скажешь?
— Не знаю, Никита. Вот те крест, не знаю…
Разумеется, поутру путники снялись с места как можно раньше — и втянулись на длинную узкую дорогу, что постоянно то забиралась по склонам, то скатывалась вниз, то снова забиралась, торопливо пересекая узкие долинки. К своему удивлению, Андрей не увидел здесь правильных горных хребтов, вытянутых ущелий, заснеженных вершин. Горы лежали беспорядочно, словно вытряхнутый из мешка мусор. Одни походили на окатанные голыши, другие — на плотно увязанные каменные столбики, третьи — на древесные пеньки, только диаметром в полверсты, а то и больше. Низин здесь был