Подводные работы продолжались еще около часа. Потом все водолазы вернулись на катер, и суденышко отправилось назад к китобою. На обратном пути все напряженно молчали.
Вернувшись на корабль, Ричард выяснил, что буксирам, которые тащат русский ледокол, осталось досюда всего около получаса пути. Времени на размышления не оставалось, нужно было действовать. Сначала Дик хотел пойти и рассказать обо всем капитану. Но не решился. Он знал, что Китинг хоть и неплохой человек, но очень любит деньги. И не слишком смел – мягко говоря. Помочь он вряд ли поможет, а вот заложить своего не в меру догадливого помощника – это запросто. Тем более, не исключено, что он сам в курсе чудовищного плана. Больше обращаться было не к кому. Оставалось одно, сделать, как и собирался – добраться до рации и предупредить русских. И Ричард отправился в радиорубку.
Обычно на китобойном судне все переговоры по радио велись прямо из ходовой рубки. Последнее время, после того, как на корабле появился Джонс, иногда это делали из его лаборатории – оборудование там было более современное и мощное. А радиорубка, вообще-то специально для переговоров предназначенная, стояла в запустении, запертая. Туда уже даже начали разное барахло складывать, которое и держать негде, и выкинуть жалко. Но рация там была – и вполне приличная. Именно туда и направился Ричард – ключ от радиорубки у него как у первого помощника капитана был свой.
Рядом с рубкой трое матросов возились с каким-то громоздким агрегатом, еще один драил палубу. Но, разумеется, ни один из них на Дика внимания не обратил – идет помощник кэпа в рубку и пусть себе идет. Значит, понадобилось ему там что-то. Сама рубка оказалась заперта – Дика это только порадовало. Он открыл дверь, чуть не споткнулся в темноте о какой-то огромный таз, который кто-то догадался у самой двери оставить. Наконец нашел выключатель, щелкнул им. Включился тусклый свет. Лампочка давно запылилась, а протереть ее ни у кого руки не доходили – незачем. Дик подошел к рации, включил ее. На черной панели загорелись разноцветные огоньки – рация работала. Так, теперь найти нужную частоту… Вот она.
– Дик Дональдсон вызывает… русский ледокол, – Ричард сообразил, что, как называется корабль, он не знает. Впрочем, невелика беда, русский ледокол здесь всего один, поймут уж как-нибудь, что к ним обращаются. И они поняли.
– Капитан Бессонов слушает, – ответил Дику уверенный голос.
– Я первый помощник капитана китобойного судна. Должен вас предупредить…
Какой-то звук раздался сзади. Ричард обернулся и увидел на пороге рубки Джона Смита. В руке у него был пистолет, ствол с длинным наростом глушителя был направлен прямо в лоб Дику.
– Я не… – начал парень. Договорить он не успел. Смит нажал на спусковой крючок, пистолет издал тихий шипящий звук – и на груди первого помощника капитана возникло багровое пятно. Смерть была мгновенной – пуля пробила сердце.
– Эй, как тебя там? – доносился из рации голос капитана Бессонова. – Дик, что ли? Чего замолчал? Прием!
Джон Смит шагнул вперед и повернул верньер, сбивая настройку. Из динамика тут же раздался треск. А убийца спрятал пистолет за пояс, подхватил тело Ричарда под мышки, выволок его на палубу и подтащил к фальшборту. Затем распрямился, снова вытащил из-за пояса пистолет и смерил долгим, внимательным взглядом оторопевших от этого зрелища матросов.
– Сейчас, парни, я этого, – он ткнул труп ногой, – за борт выкину. Если кто-то хочет следом за ним отправиться, говорите сразу.
За спиной Смита откуда ни возьмись появились еще два человека. Тоже с оружием на изготовку. Ни один из матросов не издал ни звука. За борт никто не хотел.
– Чтобы вам немного полегчало, объясняю – я не преступник, не маньяк и не террорист, – все тем же спокойным голосом произнес Смит. – Этот человек сунул нос куда не следует, хотя его и предупреждали, чтобы он этого не делал. Так что сам же он и виноват. А его смерть – на пользу нашей стране, интересы которой я и представляю.
Самое интересное, что Смит не врал. Точнее сказать, сам считал, что не врет. Он вполне искренне верил, что интересы компании «Шагрон» полностью совпадают с интересами Америки. А как иначе может быть – это же американская компания, она честно платит налоги в федеральный бюджет. На таких, как она, все государство держится.
Убедившись, что героев среди этих матросов нет, Смит кивнул своим людям, и они выкинули тело Ричарда за борт.
– Вы вообще ничего не видели. Только слышали всплеск, – сказал Смит. – Будем считать, что он сам за борт свалился. Так, ну-ка, ты, – он кивнул матросу, который драил палубу, – вытри здесь!
Смит указал пальцем на пятно крови, оставшееся на полу. Матрос молча подчинился.
Глава 32
Руководствуясь информацией, передаваемой с китобойного судна, буксиры вели ледокол к условленному месту. Капитан Бессонов несколько раз проверял курс – все было правильно. Посреди пути к ним на ледокол снова заявилась Анжелина. Журналистка сказала, что кадров, отснятых с буксиров, у нее уже достаточно, теперь нужны кадры, снятые с другой стороны. И еще она хотела взять интервью у тех русских, которые во время ее первого визита на ледокол были заняты. «Консультант» возражал, но Анжелина сумела настоять на своем. Она просто устроила грандиозную истерику, порывалась выбросить камеру в воду и вообще отказаться от всякого участия в съемках. Когда парень попытался ее успокоить, она чуть глаза ему не выцарапала – и обещала пожаловаться Хопли, сказать, что ей вообще не дают работать. Этого «консультанту» совершенно не хотелось, ведь он знал, что репортаж шефу нужен. А за излишнее усердие по башке можно получить не меньше, чем за лень. В итоге он согласился, чтобы Анжелина снова отправилась к русским. Девушка сразу же успокоилась. Она потратила еще минут пять на восстановление нарушенного слезами макияжа и снова была готова к работе – словно и не она только что чуть ли не по полу каталась. «Консультант» понял, что истерика была липовая, но было поздно. Тем более что угрозы были по-прежнему вполне осуществимы.
Анжелина перебралась на ледокол, сняла все, что хотела, и взяла еще три интервью. Кстати, к тому моменту, когда она появилась на ледоколе во второй раз, пришел в себя Скурихин. Его Анжелина тоже сумела допросить, ведь ее еще с первого визита на ледокол очень заинтересовал припадок, случившийся с русским моряком, – Бессонов, кстати, когда она несколько часов назад Скурихина первый раз увидела, чуть сам себе по физиономии не надавал. Он просто-напросто завертелся и забыл куда-нибудь убрать связанного помощника. Пришлось объяснять, что у него после аварии обнаружилась радиофобия и он впал в буйство. Тогда Анжелине снимать Скурихина не позволили, а в этот раз старпома уже успели должным образом проинструктировать. Так что отвечал он на ее вопросы как надо. Да, никогда особенно радиации не боялся, а то не пошел бы служить на атомный ледокол. Но когда авария случилась, словно что-то щелкнуло в голове, стало казаться, что невидимые лучи пронзают его, что кровь того и гляди закипит. Теперь-то он понимает, что это был приступ, но тогда все это казалось очень реальным.
– А что у вас с лицом? – спросила Анжелина, выслушав объяснения старпома. Лицо у Скурихина в самом деле было жуткое – синяки светились всеми цветами радуги, лицо опухло. Хорошо хоть кровь засохшую с него смыли и рассеченную голову перебинтовали.
– Это мне досталось, когда меня вязали, – сказал старпом. – Я ведь сопротивлялся, вот ребятам и пришлось силу применить. Я, кстати, тоже некоторых разукрасил, может быть, вы даже видели. Такая сила неожиданно во мне появилась – никогда не думал, что на подобное способен. Впятером меня скручивали, еле справились.
Анжелина кивнула. Она в самом деле видела синяки на лицах некоторых русских моряков. Теперь ясно, откуда они взялись. Что ж, в качестве одного из фрагментов ее репортажа эта история очень даже неплоха.
Поговорив со старпомом, Анжелина вернулась в рубку. И застала там капитана Бессонова и Сергея за жарким спором.
– Да говорю же тебе, что-то тут неладно! – Сергей говорил громко, слышно его было еще из коридора. – С какой стати он вдруг замолчал?
– Может, со связью что случилось, – в голосе Бессонова чувствовалась легкая неуверенность.
– О чем разговариваете? – спросила Анжелина, входя в рубку.
– Да вот, соотечественник ваш с китобойного судна на связь выходил, – ответил Бессонов. – Сказал, что должен нас о чем-то предупредить, и вдруг замолчал, связь оборвалась.
– И перед этим как-то странно вскрикнул, – добавил Полундра, пытливо глядя девушке в глаза. Может быть, она знает больше, чем показывает?
– Да ну, Сергей, показалось тебе! – сказал Бессонов.
– А вы пытались сами на связь выйти? – спросила Анжелина.
– Пытались, – отозвался капитан. – Все в порядке, связь хоть и неважная, но есть. Но ваш капитан ни о каких предупреждениях ничего не знает.
– Вы бы попросили, чтобы он позвал помощника.
– Просили. Говорит, что он не может подойти.
– Почему?
– А не объяснил он толком, почему. Не может и все.
– Странно… – протянула девушка.
– Вот мы с Сергеем и думаем, что эта странность обозначает.
– К сожалению, ничем не могу вам помочь.
Полундра пристально посмотрел на девушку. Нет, или она говорит правду, или это величайшая актриса всех времен и народов. В психологии он как-никак разбирается, а отличить правду от лжи для опытного человека несложно.
Тем временем буксиры уже замедляли ход. Хопли требовал, чтобы они доставили ледокол в нужную точку с предельной точностью. И это было сделано – погрешность не превышала тридцати метров, любой понимающий человек согласится, что для моря, где ориентиров нет, это очень хорошо. Тем более когда речь идет о здоровенном ледоколе ста пятидесяти метров в длину.
Один из буксиров вышел на связь. Оказалось, что вызывает Анжелину приставленный к ней «консультант». Он требовал, чтобы она скорее возвращалась. Девушка попыталась уговорить его оставить ее и оператора у русских до того момента, когда за ними придет буксир из Анадыря.