Петляя между столами, из-за которых на него глазели посетители, граф спешно покинул таверну. Ему никогда не нравилось излишнее внимание. Ему всегда было неуютно под пристальным взором стольких глаз, поэтому, чувствуя, что ему нигде не скрыться, что хватит откладывать то, что давно пора сделать, он скорым шагом двинулся в сторону пристани.
У входа его остановила городская охрана, которая поначалу объявила, что порт закрыт приказом графа. А затем, признав самого графа, стражи глубоко поклонились. Выросший среди простого народа, привыкший к такой же простоте, Юлиан даже спустя тридцать лет не смог привыкнуть к противному раболепию… Кого видели в нем ноэльцы? Бессмертного? Полубога? Покачав головой, он прошел в правую часть порта, где у пирса было пришвартовано порядка полусотни рыбацких лодок. Под ногами скрипели доски. Обособленно, ближе к складу снастей, покачивались на волнах шесть суденышек, принадлежавших Авариэлю Артисимо. Выбрав рыбацкую лодку с высокой мачтой и треугольным косым парусом, скошенным штевнем и весьма вместительным трюмом, Юлиан отвязал толстый канат. И тут же из трюма с визгом посыпались маленькие бесята, подпрыгивая на четвереньках.
– А ну кыш! – прикрикнул граф.
Затем он вздохнул, запрыгнул в лодку и ненадолго замер от нахлынувшего страха. Посидев немного, он наконец шумно выдохнул, взял себя в руки и принялся за дело.
Юлиан скинул плащ у кормового руля, затем мешок с нужной одеждой, налег на весла и взял курс на выход из бухты. Вера в Вериатель и ее помощь была непоколебимой, но отчего-то живот сжался в комок, а мускулы задеревенели… Тотчас вспомнилась Мертвая Рулкия… Однако тогда времени на раздумья не было, а сейчас страх оплел его скользкими щупальцами, сдавил грудь. И чем ближе был выход из бухты, чем шире раздвигались скалы, пропуская мореплавателя, тем слабее становилась уверенность в успехе задуманной авантюры.
Море оказалось спокойным. Лишь говорливые волны с шумом накатывали на скалы, обступавшие бухту со всех сторон. Солнце было по-весеннему холодным. Чувствуя силу рук, занятых веслами, Юлиан оглядывался на стоящий на мысе каменный маяк, чей свет вел корабли в темноте и сквозь непогоду. Под его фонарем вился витиеватый васильковый узор, выполненный плиткой, за что маяк и прозвали Голубым.
Порой на свет слетались стаи гарпий. Они кружили вокруг фонаря, тянули к нему когтистые лапы, пока их пыталась отогнать копьями прислуга.
А под маяком ютилось округлое здание обсерватории, где в тишине работали маги. Хотя магами их никто не считал: в заклинаниях эти люди были весьма слабы, но зато прекрасно умели считать и писать. Сами себя они называли летописцами и занимались ровно тем, что записывали в журналы все происходящее в графстве, а также следили за движением звезд и предсказывали приливы и отливы по лунному циклу.
Море распахнулось, и Юлиан поставил парус, который тут же наполнился крепчающим ветром. Спустя час, когда солнце приподнялось над горами Аше, а серая завеса тумана, привычно лежавшая на море в столь раннее время, стала рассеиваться, показался берег Лилейского острова.
Подобно одинокому стражу, остров возвышался над морем огромной глыбой, на некотором удалении от гор Аше. Его берега, лишенные всякой растительности, облюбовали гарпии. Из-за этих мерзких созданий остров был непригоден даже для контрабандистов. Хотя порой какой-нибудь неопытный шкипер, не ведавший о коварном течении, все же разбивал судно об острые камни Лилейского острова. Обломки выносило аккурат на полосу скалистого побережья – и дикие гарпии завершали мучения тех бедолаг, кто выжил после кораблекрушения.
Часть берега пока тонула в тумане. Однако визгливые крики и хлопанье крыльев над головой оповестили о том, что гарпии рядом. Приспустив парус, Юлиан перевесился через борт к воде, вглядываясь в глубины. Под ним лениво скользили медузы: почти бесцветные, тяжелые, рыхлые, зато нужных ярко-голубых было слишком мало. Значит, требуется заплыть дальше.
Прямо над мачтой пролетела гарпия. Ее длинное темное тело, оканчивающееся острым хвостом, скользнуло по флагштоку мачты. Юлиан вслушался в окружающие лодку вопли, скрытые в кисее тумана.
– Болван! – выругался он. Все его мысли были о левиафане и ловле медуз, отчего он запамятовал взять лук, за что мог и поплатиться.
Рыбацкая лодка шла осторожно, чтобы не сесть на острые скалы, чьи очертания неторопливо выплывали из тумана то тут, то там, а количество постоянно множилось. Похоже, приближалась восточная часть острова.
Вдруг на нос судна опустилась огромная гарпия. Ее голова с прижатыми ушами, огромным клювом, усеянным зубьями, повернулась набок. Скользнув когтями по борту, она забила крыльями, изогнулась дугой в готовности напасть.
– Пошла вон! – прикрикнул Юлиан.
Гарпия замерла. Ее тщедушное на первый взгляд тело напряглось, а морда опустилась ниже. Казалось, в сказанных на Хор’Афе словах она ощутила нечто родное и давно забытое. Крылья захлопали, когти задних лап оцарапали дерево при взлете – и демон скрылся в тумане. Впрочем, назойливый шум крыльев еще долго преследовал лодку.
Наконец деревянное судно, построенное из лорнейской сосны, вышло из тумана. По левому борту остался Лилейский остров, над которым кружила огромная стая, а путь впереди преграждали многочисленные скалы, возвышающиеся над морской гладью. Они наползали друг на друга, создавая причудливые арки, пологие выступы и высокие каменные пики.
А еще море здесь, на востоке, неожиданно смешалось с небом. Эта огромная живая масса из тысяч и тысяч медуз шевелилась под лодкой, придавая воде яркую голубизну. Медузы эти, прозванные голубым жалом, были столь ядовиты, что касанием щупальца останавливали человеческое сердце. Во время жуткого шторма 2140 года, внесенного в летописи как бич Осте, их разорванные о скалы тельца занесло в спокойную бухту. Тогда ожоги получили почти все рыбаки, а несколько даже скончались.
Теперь Юлиану предстояло набить этими медузами весь трюм и палубу…
Он неуклюже развернул сеть и, надев перчатки из толстой бычьей кожи, принялся за работу. Особого умения для ловли этих существ не требовалось: медузы никуда не расплывались, только подвисали в воде, помогая себе удерживаться шестью длинными щупальцами. Спустя пару часов Юлиан заполнил небольшой трюм, а также часть палубы у носа. Все скудное добро рыбаков – пледы и фляга – было скинуто у мачты.
Миновал полдень. Юлиан закончил работу, брезгливо подкинул сапогом несколько медуз в общую кучу и поставил паруса. Вскоре они надулись, налились благоволящим ветром и понесли рыболовное суденышко по морю. Юлиан рассчитывал добраться до горла бухты и плавать туда-сюда у маяка, где в последний раз, по словам Авариэля, видели левиафана. От одной мысли о всепожирающем демоне его сердце часто застучало, но он заставил себя перестать думать об этом. Разве не лежит на его палубе настоящая смерть? Тысячи ядовитых медуз безвольно трепыхались в лодке, чтобы под видом рыбы быть скормленными демону. Иногда графа даже посещала необычная и в чем-то забавная мысль. У кого на счету больше людских смертей? У огромного левиафана? Или у маленького голубого жала?
Мачта приятно поскрипывала на ветру, парус гудел. Лилейский остров медленно отдалялся. Лодчонка еще не выбралась на глубину, и местами возвышались скалистые образования, выдолбленные водой в причудливые формы, из-за чего Юлиан шел осторожно, корректируя путь кормовым рулем и парусом. Где-то вдалеке слышались истошные вопли гарпий, скрытых за грядой Лилейского острова. Местами, тут и там, шевелились медузы, элегантно плывущие в глубине вод. Скальные островки, вырывающиеся ввысь, были усеяны обломками кораблей. Небо, без единого облачка, голубело над головой, а волны искрились и играли в лучах солнца. Природа вокруг была смертельно прекрасна…
Вдруг справа, в одной из скальных выбоин, показалось что-то красное. Юлиан невольно повернул голову, вглядываясь, – и охнул оттого, что увидел скрюченную фигурку в красном одеянии. Там, в углублении скалы, что сплеталась в верховье с двумя другими, образуя арки, лежал… ребенок!
Не веря своим глазам, Юлиан направил суденышко вправо. Спустив парус и поставив якорь, он снял сапоги, чулки и прыгнул в воду. Мощными гребками он поплыл к несчастному. В выбоине лежал босой мальчик в подвязанном ремнем красном кафтане до колен. Он все еще дышал, но дыхание было тяжелым. Убрав прилипшую соленую прядь с обезвоженного лица, граф вспомнил, что видел его в порту, когда навещал Кавиана. Кажется, мальчика звали Халликом.
Добравшись с ним до лодки, Юлиан обрадовался, что не выкинул кожаную флягу с водой за борт. Он поднес флягу к губам мальчика, и тот сделал один маленький глоток, затем еще и еще, но продолжил лежать в полуобморочном состоянии. Глаза его двигались под закрытыми веками.
Теперь Юлиан не торопился. План со всепожирающим демоном откладывался до тех пор, пока он не доставит выжившего после кораблекрушения до пристани. Он укрыл ребенка плащом и пледами рыбаков, чтобы согреть после холодных вод моря Альбо, и устроился рядом. Здесь, на мелководье, бояться было нечего, поэтому граф терпеливо ждал, пока Халлик очнется. Наконец, примерно через час, серые глаза мальчика распахнулись, и он мутным взглядом уставился в небо.
– Папа?.. – прохрипел он.
– Нет, – произнес сочувствующе граф. – Я не папа…
Босой дрожащий мальчик замолк, приподнялся на локте и застыл. В глазах его с каждой секундой нарастал ужас. Память, судя по всему, возвращалась к нему, и он неожиданно вскрикнул, схватился за голову и разрыдался. Слезы из-за обезвоживания едва выступили на его глазах, покрасневших от морской соли.
– Папа-а-а… – причитал он.
Халлик ушел в себя, забыв, что рядом с ним сидит незнакомец, и лишь рыдал, произнося безостановочно «папа». Горе поглотило его, и он не обращал внимания ни на осторожные поглаживания по спине, ни на слова утешения. А граф не понимал, как успокоить ребен