И тут будто само море зарокотало – из глубин донесся протяжный гул, а справа по борту, разрезая гладь ластами, показался детеныш. Подгоняя себя мощным хвостом, он ринулся прямо на лодку. Юлиан резко направил ее левее, ближе к скалам. Лодка прыгнула на волнах, накренилась, борясь с течением, и, скрипя и сопротивляясь, полетела к входу в бухту. Угрюмые горы нависли над несчастными мореплавателями, грозясь раздавить.
Зубы детеныша схлопнулись буквально в паре васо от кормы. Из моря, справа от обиженно ревущего детеныша, явилась самка, неторопливо загребающая ластами. Взгляд двух ее гигантских глаз вперился в перепуганных жертв, а на месте третьего зияла пустая глазница со шрамом от копья. Самка смотрела без ярости, без злобы, со спокойствием уверенного хищника. Мать медлила. Мать учила охотиться!
Детеныш глубоко нырнул, волны зарычали за бортом суденышка. Вздымающиеся из белой пены скалы заставляли Юлиана с сухим жаром в теле глядеть лишь перед собой.
– Внизу! – надрывно вскрикнул Халлик. – Прямо под нами!
На крик Юлиан ответил резким поворотом руля. Опасно накренившись правым бортом, лодка глотнула буйной волны. Онемевшими пальцами вцепившись в ахтерштаги, Халлик измученно застонал. Тут слева снова возникла грозная тень, и спустя мгновение детеныш разорвал морскую гладь. Воздух наполнился ревом, полным разочарования. Чтобы не упустить добычу, левиафан навалился на волну правым боком и подплыл к лодке, но она ускользнула, как ловкий чертенок в ельниках. В состоянии изматывающей сосредоточенности Юлиан вел судно к мысу. Мыс был так близко, но и далеко одновременно!
Вдруг из воды впереди вырвался горячий фонтан. Играючи, с низким рокотом, похожим на гул земляных недр, самка левиафана всплыла перед лодчонкой черной громадной стеной! Прохода не было! А детеныш уже поднырнул, догнал рыбацкое суденышко и, распахнув усеянную зубами пасть, кинулся к загнанным в ловушку мореплавателям. Мать благосклонно завыла, ответив на старания своего малыша. Справа по борту, в белоснежной морской пене, что шипела под лодкой, возникла зубастая пасть длиной с человеческую руку. Она открывалась все шире и шире, готовясь поглотить добычу… Халлик вопил и рыдал, потеряв всякое самообладание. Лодка дала влево, обошла вздыбившуюся громаду левиафана, однако днищем задела подводную скалу.
Раздался треск! Пробоина! Вода под напором хлынула в трюм. Однако северо-восточный фелл подхватил суденышко, надул паруса страшной силой, и судно, едва не потерпев крушение, обогнуло мыс.
Скалы раздвинулись. Зелень бухты запестрела по левому борту спасительными красками. Нырнув, детеныш приготовился снова атаковать, пока мать медлила, чтобы дать отпрыску еще один шанс на охоту.
Юлиан действовал быстро, хотя руки предательски тряслись. Едва не завалившись, лодка дала круто влево и ушла в узкий фарватер Нериума.
Из глотки детеныша раздался стон такой силы, что эхом прокатился меж скал и заставил людей в Луциосе с тревогой выглянуть из домов. Граф шумно выдохнул, решив, что за ним не последуют. Однако неуемное дитя, не желая отпускать ускользающую добычу, развернулось и мощными гребками ринулось в бухту. За ним, беспечным, последовала с негодующим воем и мать. Она с трудом протиснулась в узкое горло залива, задевая телом скалы, отчего те стали осыпаться.
В потаенной бухте, укрытой со всех сторон горами, ветер резко спал. Хлопнув напоследок парусом, лодчонка сильно замедлила ход и стала тонуть от пробоины.
– Твою мать! – закричал граф.
Он схватил сына купца, который обвил ручонками его шею, вцепился в мачту и кошкой вскарабкался по ней вверх, насколько это было возможно. Прямо под ним разверзлась огромная, усеянная острыми зубами пасть детеныша. Мачту затрясло из стороны в сторону. К детенышу присоединилась мать, плавая рядом. С оглушающим треском лопнула обшивка из лорнейской сосны, грот обломился – рыбацкая лодка рассыпалась, и доски, увлекаемые в пасть сильным течением, исчезли внутри.
Со всей силы Юлиан оттолкнулся от рухнувшей мачты и теперь боролся с засасывающим водоворотом. На расстоянии вытянутой руки перед ним распахнулся глаз размером с винную бочку в таверне. Заглотнув лодку со всем ее содержимым, левиафаны вновь распахнули пасти, чтобы дожрать то, что сейчас хотело уплыть. Они не понимали, что в их глотки попадают не только остатки лодки, но и медузы из трюма и с палубы.
– Вериатель! – громко завопил Юлиан, держа одной рукой мальчика, а другой пытаясь отплыть.
Он почувствовал, как вода между колен приобрела плотность, и тотчас нащупал рукой гриву. Кельпи легким движением вырвала его из смертельного водоворота и с воем отпрыгнула в сторону, словно под ее копытами была не морская гладь, а твердая земля. Мальчик закричал в испуге, хватаясь за Юлиана, и тому пришлось стащить его со спины и прижать к себе, чтобы он не касался тела демоницы. Между тем сзади раздался жуткий рык боли, отозвавшийся эхом на многие мили вокруг. Два огромных демона взметнули свои морды ввысь. Вода в бухте забурлила! Левиафаны проглотили ядовитый медузий улов, и по их глоткам сейчас проходила склизкая масса из тысячи тел, что каждым своим касанием несла мучительную смерть.
Самка кинулась к детенышу, инстинктивно желая защитить его от того, отчего теперь никакой защиты не существовало… Детеныш же, наоборот, отстранился от матери. Он закрутился вокруг собственной оси, а потом и вовсе кинулся к порту, не видя ничего вокруг себя. Когда левиафан уже почти добрался до стоявших у пирса кораблей, тело его вдруг дернулось и замерло, ударилось о берег и подмяло под себя пару суденышек. Предсмертный рык матери разносился дольше, но и она в конце концов перестала кидаться из стороны в сторону и закрыла свои пять глаз, погрузившись на дно бухты.
Над водами повисла оглушительная тишина.
– Ох, спасибо тебе, Вериателюшка, – нервно прошептал Юлиан и погладил за холкой, другой рукой придерживая трясущегося мальчика. – Чтобы я без тебя делал, душа ты моя!
Демоница радостно взвыла. Ее пасть на удлинившейся шее изогнулась, и она весело клацнула зубами перед самым лицом графа, а затем рысью поскакала по воде. Прямо рядом с ней выскочила Мафейка. И совсем нешуточно щелкнула зубами уже подле Халлика, которого успели вовремя отодвинуть. Но неуемная молодая кельпи нарочно нырнула в воду, показалась с другого бока и попыталась острейшими зубами, с кинжал длиной, сожрать мальчика.
– Вериатель! Помоги! Мафейка, прекрати немедленно! – рявкнул Юлиан, удерживая на расстоянии морду, щелкающую зубами.
Вериатель рыкнула и укусила дочь за бок, вырвав у той черный кусок шкуры. Впрочем, кусок сразу же исчез и возник на месте раны. Это подействовало на Мафейку отрезвляюще. Она подуспокоилась. Теперь она лишь визжала, хрипела, скача рядом с матерью, да злобно клацала зубищами, всем своим видом показывая, что мальчик, дескать, должен быть в ее желудке, а не на руках Юлиана.
Из здания Портового дома выбежал перепуганный Кавиан, который не прекращал работу даже после закрытия пристани. Он любил порядок, а потому, пока никто не ломился к нему в кабинет, трепетно приводил в надлежащий вид все бумаги на столе и в шкафах. В ужасе Кавиан уставился на обезображенную морду с наростами, которая протаранила своей тушей два южных корабля и один северный и теперь лежала в тридцати васо от Портового дома. Детеныш еще трепыхался, но не оттого, что был жив, а от периодических судорог, что время от времени прокатывались волнами по его огромному и гладкому телу. Из пасти вываливалась студенистая медузья масса…
Ощерившись алебардами, охрана подошла к бездыханному телу и, видя шевеление, испуганно потыкала его копейными остриями. Когда кельпи элегантно выпрыгнула к складу с сетями, Юлиан слез с нее. К груди он прижимал дрожащего ребенка, которого череда перипетий, кажется, доконала, и он продолжал панически цепляться за разорванную рубаху графа, не понимая, что все закончилось. Его попытались оторвать, однако Халлик лишь пучил глаза.
– Все закончилось, Халлик… Постой тут… не бойся… – как можно ласковее сказал Юлиан.
Наконец к задеревеневшему мальчику вернулась толика самообладания. Он разомкнул пальцы, а затем встал на доски босыми ногами, переводя взор с детеныша, убившего его отца и дядю, на место, где только что пританцовывала на воде кобыла.
– Кавиан, осторожнее! – прикрикнул Юлиан. – Там афенские медузы!
– Госп… господин, – взволнованно пробормотал Кавиан, засунув пальцы под кушак и хмурясь. – Что с ним? Почему их было два?!
И управитель порта скосил встревоженный взгляд туда, где только что видел кельпи, с которой как ни в чем не бывало спустился граф Лилле Адан. Однако и молодая, и взрослая кобылы уже пропали, будто их и не было.
– Это детеныш.
– Детеныш? Ох, Осте… – Кавиан с недоверием посмотрел на десятивасового «детеныша».
– Прикажи своим работникам все убрать! Учтите, обычные перчатки не до конца защищают от яда. Нужна толстая кожа! И запрети нырять в воду, там еще несколько дней будут колыхаться ошметки голубого жала.
– Как прикажете, господин! Прошу меня извинить, но этот мальчик… – Кавиан удивленно посмотрел на трясущегося Халлика. – Разве это не сын Намора Белозуба, купца из Лоракко? Его неф «Морской черт» отбыл из порта несколько дней назад, пополудни.
– Да, это его сын. Он единственный выжил после кораблекрушения. Пошли его пока в приют, пусть о нем позаботятся, накормят и переоденут. А завтра я подумаю над его судьбой.
– Как скажете! – басовито прогудел управитель и с сочувствием взглянул на Халлика.
На следующий день
Бухта кишела жизнью. За ночь к левиафанам сплылись самые разные твари – от демонических до обычного морского зверья, желающего поживиться падалью. Не отставали от них и гарпии. Их вопли не смолкали до самого утра… И даже когда взошло солнце, они еще продолжали кружить над портом в попытке урвать свой кусок. Охрана валилась с ног, отгоняя их, но они недовольно визжали, кидались на людей, а между делом дрались друг с другом. Опущенный в воду хвост демона рвала большая рыба, а ее, в свою очередь, жрали твари покрупнее.