«Что за чушь! Все придворные знают, что мне нельзя возвращаться в Элегиар. И как мог он узнать, где я нахожусь? Это невозможно, это ложь, подлог!» – с отвращением думал веномансер, бредя по камням.
Неожиданно его чуткий слух уловил шевеление. Он обернулся, и глазам его представилось жуткое зрелище. Обезображенный труп, словно изрубленная змея, извивался и подбрасывался в бешеных приступах, хотя Пацель был уже мертв.
– Это… не сотрапезник… – мстительно хохотнула Мариэльд, а затем прокашлялась, отчего по ее серому платью побежали ручьи крови.
Некая сила будто пыталась вырваться из трупа. Вицеллию не доводилось слышать ни о чем подобном, однако, будучи умным вампиром, он не стал ждать, что же явится на свет. Стало понятно, что это нечто угрожает его жизни… грозит стать погибелью. Тогда он пустился во весь опор к особняку, истошно вопя:
– Помогите! Госпожу убивают!
Стражники у калитки вздрогнули от далекого крика и бросились на помощь.
Спустя четыре дня
Дела заняли у Юлиана куда больше времени, чем он рассчитывал, а потому к особняку он возвращался утомленным, но довольным собой. Когда конь почуял дом и скорый отдых, то прибавил ходу. У ворот поместья он замер как вкопанный, всем своим видом показывая, что дальше не сделает ни шагу, пока всадник с него не слезет.
– Ну извини, Тарантоша! – граф спрыгнул с седла. – Что поделать, неделя выдалась беспокойной…
Точно соглашаясь, конь фыркнул и впечатался мягкими губами в плечо хозяина. Энергичным шагом Юлиан буквально влетел во двор, таща за собой уставшего Тарантона, который завидел родную конюшню и уже сам устремился в ее сторону, зная, что там его почистят и накормят отборным овсом.
Граф Лилле Адан тем временем заспешил в дом. В гостиной, у потухшего камина, сидели в близко приставленных друг к другу креслах Мариэльд и Вицеллий. Изъеденная кислотами рука старика с любовью поглаживала раскрытую женскую ладонь, отчего графиня прикрыла в истоме глаза и провалилась в сладкую полудрему. Она даже не услышала шаги сына, а очнувшись, чуть дернулась в кресле и медленно убрала руку.
Юлиан с добродушной усмешкой смерил взглядом матушку, которую до этого дня и подозревать не мог в таких отношениях. Но, видимо, она слишком хорошо скрывала близость, в которой сомневаться теперь не приходилось.
– Ах, тихо же ты ходишь! – сказал Вицеллий.
Спина и плечи его распрямились, но граф уже увидел все, что было нужно. И теперь хитро поглядывал то на невозмутимую матушку, то на нахохлившегося веномансера, который делал вид, будто ничего не произошло.
– Ты сделал все свои дела, сын мой? – спросила графиня.
– Да. В Луциосе все хорошо, более никто не угрожает спокойствию вод Лилейского пролива! После собрания плениума мы снарядили гонцов на отбывающих судах в дальние порты. Наги хоть и не верят до конца, но подумывают вернуться… А в Лорнейских вратах, как и в Луциосе, вовсю готовятся к ярмарке Валгоса.
– Рада, что ты успел все сделать.
– Успел? В каком это смысле успел, матушка? – Юлиан уловил в голосе Мариэльд какой-то намек. Но хороший или плохой, следовало выяснить.
Тихонько, но выразительно учитель прокашлялся в кулак с целью привлечь к себе внимание. И снова, к удивлению графа, Мариэльд, обычно высокомерная, на этот раз поглядела на Вицеллия с уважением. Граф был обескуражен, чувствуя разительную перемену во всем, точно уезжал не на четыре дня, а на долгие годы!
– Итак, пару дней назад гонец принес письмо из Элегиара, – начал говорить веномансер. – Оно в кабинете.
– Ада! – громко позвала Мариэльд и приказала буквально из ниоткуда появившейся служанке: – Принеси из кабинета позолоченный футляр. Он на столе в кабинете.
– Как прикажете, тео.
Вскоре пергамент передали Юлиану, и он внимательно пробежался глазами по тексту.
Мой дорогой друг Вицеллий! Я имею честь и удовольствие сообщить, что те 300 золотых сеттов, что ты буквально оторвал от сердца и передал мне, за полвека доросли до значительных 800. Это немалая сумма, мой великодушный друг, и любой другой бы умолчал, затаив это золото, и даже не вспоминал бы ни о нем, ни о тебе. Но я помню ту услугу, которую ты мне оказал, и как велика была помощь, вытащившая меня за волосы из черного омута нищеты. Я буду рад увидеть тебя в своем особняке в восточной части Золотого города, дабы воздать должное за проявленное бескорыстие. Если ты в силах, то явись хотя бы под чужим именем.
Твой верный и преданный товарищ, Нактидий гор’Наад, помощник главного казначея Его Величества Морнелия.
– Неужели вы отбудете в Элегиар, учитель?
– Да, – ответил Вицеллий.
– Помнится, вы говорили, что ни за какое золото не вернетесь туда, – граф с прищуром посмотрел поверх письма, пропитанного приятными благовониями.
Но веномансер лишь повел плечами и ответил:
– За тридцать лет там сменилось несколько поколений. В Золотом городе мне больше ничего не угрожает.
– Ну, с вашей-то грязной славой… – Юлиан покачал головой. – Я бы не советовал рисковать, пусть даже из-за такой суммы…
– Я отпускаю его в Элегиар, – графиня ласково улыбнулась. – И хочу, чтобы туда поехал и ты.
– Я? – граф не на шутку удивился. – Матушка, уж мне-то зачем в Элегиар? Мне-то что делать там?
– Ты сам грезил увидеть его воочию.
– Но как же вы?
– А я как раз собиралась навестить мою дорогую Амелотту в Лоракко и вместе с ней отбыть на суд Лагота.
Юлиан нахмурился, но в его глазах зажглось любопытство, которое лишь нарастало.
– Мне туда небезопасно ехать…
– Представься другим именем, – Мариэльд вздернула тонкую бровь от столь очевидного решения. – С Вицеллием как опытным проводником твой путь будет безопасным.
Граф заложил руки с письмом за спину и стал мерить комнату энергичными шагами.
– До Элегиара дорога займет полтора месяца. Неизвестно, сколько мы пробудем там с учителем. Итого я буду отсутствовать минимум сезон! Графство останется без управления на очень большой срок!
– Ты уже решил основную проблему Ноэля с левиафаном, мой любимый сын. А уж ярмарку они как-нибудь проведут без нас, – глаза женщины смеялись. – Я не для того создала плениумы в городах, чтобы потом следить за каждым их шагом и бояться покинуть Ноэль. Справятся.
Юлиан молчал.
– Если ты отказываешься, езжай со мной к Амелотте – она будет рада видеть нас обоих… А затем вместе отправимся на суд Лагота.
Это поставило жирную точку в зарождающемся споре. От упоминания о герцогине Лоракко граф поневоле поморщился. Герцогиня навещала свою давнюю подругу десять лет назад и капризностью, напыщенностью и снобизмом утомила весь особняк. Ехать к ней хотелось меньше всего на свете. К тому же, вероятно, суд обернется для Лагота казнью, а Юлиан не хотел голосовать против своего приятеля и наблюдать за тем, как его умерщвляют. Вицеллий с любопытством поглядывал то на своего ученика, то на графиню.
В конце концов, не устояв перед столь явным искушением, ведь чудеса Юга давно манили его к себе, Юлиан кивнул:
– Я постараюсь как можно быстрее вернуться, матушка…
– Возвращайся когда захочешь, сын мой. После суда мы с Амелоттой поедем в Лоракко, где я планирую пробыть с год, а может, и два. Потом герцогиня побудет моей гостьей на протяжении нескольких лет.
Юлиана от такой новости даже перекосило.
– Я знаю, что ты жаждешь попасть на Юг, – с уверенностью в голосе произнесла графиня. – В свое время, перед тем как осесть в Ноэле, я проехала весь Север вдоль и поперек. За исключением разве что Филонеллона… И я желаю, чтобы и ты увидел мир своими глазами, а не по книгам в библиотеке или по моим россказням и небылицам.
– Тогда я возьму золото с расчетом на несколько лет.
– Возьми больше.
– Не думаю, что задержусь там.
– А потом будешь жалеть! Я повторяю, сын мой любимый и единственный, возвращайся когда пожелаешь. Пять лет, десять… Двадцать… Полвека…
– Хорошо, – с улыбкой сказал Юлиан, а затем посмотрел в сторону сосредоточенно наблюдающего веномансера. – Когда вы хотите отправиться, учитель?
– Да хоть завтра – моя поклажа невелика. Но если у тебя есть незаконченные дела, то мы, конечно, выждем сколько потребуется.
– На удивление нет…
Весь оставшийся день слуги провели в суматохе, без устали пихаясь локтями и сталкиваясь друг с другом. Госпожа Лилле Адан возжелала отбыть к своей давней знакомой как можно скорее, а потому даже после захода солнца Кьенс не переставал орать на слуг, хотя услышать и одно слово от него было уже чудом. Периодически мальчонка лет четырех подбегал к нему, но отец, который уже десять лет исполнял обязанности майордома, даже не смотрел на него. А один раз, не желая прерываться ни на миг от сборов, он залепил настырному отпрыску подзатыльник.
Когда луна тусклым светом обелила гладь бухты, Юлиан лежал в обнимку с Фийей в постели. Ветка сосны корябала оконное стекло при каждом порыве ветра. Сквозь распахнутую балконную дверь доносились приказы уже изрядно охрипшего Кьенса, а свежий феллский ветер врывался под балдахин кровати и заставлял разгоряченную служанку натягивать одеяло к самому носу.
– Тео Юлиан… – спрашивала шепотом она, – почему мы так спешно уезжаем?
– Меня не держат здесь важные дела.
Граф Лилле Адан посмотрел на беззаботное личико служанки, на ее наивно хлопающие глаза, которые видели в нем смысл всей своей жизни, а затем скрепя сердце произнес:
– Я хочу, чтобы ты осталась.
В комнате повисла тишина. Служанка ничего не ответила, потому что просто не смогла вымолвить ни слова. Тому, что сказал ее господин, она не поверила. Такое невозможно.
– Но… тео, – наконец пролепетала она, – что вы такое говорите? Я не понимаю…
– Ты не поедешь со мной, Фийя. Я возьму с собой Естедаса, а ты останешься в особняке.
Ее руки, белые и мягкие, задрожали, она достала их из-под одеяла и погладила господина по овалу лица. По ее щекам потекли слезы.