– Для чего вы использовали противоядие от зиалмона? Когда я упаковывал яды и противоядия, одного флакона недоставало.
Мало кто знал о зиалмоне, или черном корне, потому что растеньице, в общем-то, было весьма обычное. С лежачим разветвленным стеблем, небольшими вытянутыми листочками темно-зеленого цвета и угольного цвета корнем. Произрастающее исключительно на западе от королевства Нор’Мастри, оно было редким и оттого никому не интересным. Однако состояло в родстве с ксименом из гор на севере и имело влияние на старейшин. Действовало ярче, сильнее и быстрее, но также не чувствовалось в крови человека.
Именно зиалмоном отравил свои ладони Вицеллий, когда подавал руку Мариэльд де Лилле Адан.
– Я уронил склянку, когда перекладывал в другую ячейку. Нужно будет докупить травы у травника в Элегиаре. Нашел тут проблему, называется! Склянку я, видите ли, разбил!
В подтверждение своих слов Вицеллий поморщился, потянулся трясущимися пальцами к суме у бедра и достал оттуда свое лекарство для сердца. В ответ Юлиан только промолчал, нахмурившись. И хотя череда таких совпадений казалась ему чрезвычайно странной, причин врать у веномансера не было. Зиалмон имел эффект лишь на бессмертных, но у Юлиана развилась невосприимчивость после ежедневного употребления малых доз, а матушка, целая и невредимая, уже была в дороге.
Встретил гостей Олентьюк молча. На тракте, ведущем в Детхай, по весне всегда проезжали толпы паломников, аристократов, гонцов и коробейников. Именно поэтому, не распространяясь, кто они, четверо вампиров переночевали на постоялом дворе и поутру, когда солнце приласкало мокрый от ночного дождя город, двинулись дальше.
Фийя и Кая от скуки быстро нашли общий язык и без умолку болтали. Трещали обо всем: о славной погодке, о вязании крючком и спицами, о стирке застарелых пятен на арзамасовой ткани, о том, как верно плести косы, а как неверно, о женских днях, о мужских характерах. И хотя хихикающие айорки держались поодаль от господ, Юлиан временами мрачно оглядывался. Он уже подустал от пустого щебетания, но терпел. Никто не виноват, что у старейшин такой хороший слух.
За пять дней пути крохотный отряд добрался до пограничного города Тальес-на-Каларье. Юлиан лежал в постели в обнимку с Фийей и гладил в ночи ее голые плечи.
– Слушай меня внимательно! Завтра мы попадем в Детхай. Там уже не существует понятия «айор», и в Зунгруне находится самый большой западный рынок рабов!
– Да, тео. Там мою матушку, когда она была беременна мной и Адой, купила ваша матушка.
– Но ты всю жизнь прожила айоркой, а не рабыней. С завтрашнего дня не отходи от меня ни на шаг.
– Но я и так не отхожу…
– А кто в Олентопии убежал утром на рынок без меня, а?
– Так сандалии порвались, тео.
Послышался тяжелый вздох. По нахмуренному лицу Фийя поняла, что сказала что-то не то, и густо покраснела, затем спряталась от укоряющего взгляда, уткнувшись лицом в плечо господину и засопев. Это подействовало – как обычно. Снова послышался вздох, уже более спокойный.
– Так… – приказал граф. – Никаких покупок, вообще не покидаешь меня ни на миг и никогда, поняла? Это во-первых. А во-вторых, если все-таки что-то произойдет, то скажи, что ты моя спутница и любовница. Спросят, свободная ты или рабыня, говори – свободная.
– Но я ведь несвободная.
– Свободная! – куда громче сказал Юлиан и сдвинул брови на переносице, где бледнел небольшой шрам. – Если что-то сделаешь не так, то на тебя не обрушится кара… На Юге за нарушение законов могут наказать любого, по их мнению, осмелевшего раба, даже чужого, серией плетей. Поняла?
– Да…
– Точно все поняла?
– Конечно, тео Юлиан.
Щечки Фийи густо зацвели румянцем, и она принялась расцеловывать господина в шею, точно желая извиниться за свою бестолковость. Граф Лилле Адан с усталостью взглянул на женщину, чья голова не утруждала себя излишними мыслями и жила лишь одной – служением. Она была хорошей, верной и скучной – в общем, именно такой, какой должна быть мать и жена. Либо рабыня…
Поутру вампиры пробудились вместе с лучами солнца, скользнувшими сквозь матовое стекло постоялого двора. Кони были оседланы. Тарантон ласково приветствовал хозяина, и отряд двинулся к границе между королевствами.
От северного Ноэля южный Детхай отделялся цепью невысоких гор, между которыми пролегали долины. Выбранная путниками дорога проходила как раз по одной такой долине. Эти соседствующие земли всегда жили в мире. Детхай исконно считал Ноэль братским народом, а ноэльцы отвечали взаимностью и рады были видеть соседей даже в своем плениуме. Земли эти придерживались одинаковой веры в природных дюжей, одинаково одевались, и даже песни в тавернах звучали одни и те же. Но отличие все-таки было, причем существенное: Детхай принадлежал к числу королевств с особо жестоким отношением к рабам, в то время как в Ноэле рабство имело мягкие формы. Именно поэтому пограничные города кишмя кишели дозорными башнями, которые стояли преградой для беглых рабов, желающих стать айорами.
Миновав горную долину, под присмотром стражников, глядящих в сторону Детхая, ближе к полудню путешественники прошли по зеленеющей ольшаником долине и оказались уже в соседнем королевстве. Вскоре пейзаж разительно поменялся. Черные тяжелые почвы, радость пахаря, стали разбавляться песком. Начались цитрусовые сады, где в объятиях сочных листьев трепыхались на весеннем ветру белоснежные цветы апельсина, лимона и лиметты.
Отряд ехал по широкой тропе, вдыхая легкий цветочный аромат деревьев. Под апельсинами царила пленительная прохлада. Вместе со свежим ветром, играющим в ветвях, отовсюду доносилось пчелиное монотонное гудение; за стройными и высаженными в прямой рядок деревцами располагалась большая пасека. Сады плотно обступали дорогу, но отгородились от нее деревянной оградкой.
Между аккуратными рядами сновали рабы, и время от времени словно из-под земли вырастали грозные надсмотрщики с плетьми в руках. Иногда слышался удар кнута, который рассекал воздух, а вслед за ним доносился вскрик провинившегося невольника. От этого Фийя бледнела, краснела и теряла дар речи. Ее, трепетную, пугали лютые крики и стоны, пугала жуткая красота цитрусовых деревьев в девственно-белом цвету. От этого она перестала болтать и стала молчалива, хмура.
Когда господа уехали далеко вперед, Кая замедлила ход лошади и поерзала задом по седлу, опрокинувшись на заднюю луку. Она поравнялась с притихшей Фийей, которая настороженно прислушивалась к дальнему щелканью плетей.
– Это так ужасно… – прошептала в ужасе Фийя.
– Пфф, – фыркнула и задрала гордо нос Кая. – Это наша, рабская, жизнь!
– Мы не рабы, Кая. Мы айоры! – И палец служанки важно ткнулся в небо.
– И какая разница?
– Господа любят нас. Они наши тео!
– Сказочница ты, Фийя.
Когда старик вместе с графом скрылись за изгибом виляющей тропы, Кая почувствовала заметное облегчение. Посреди апельсинового сада она расправила плечи и стала разминаться, вращая туда-сюда руками и выгибая спину. Ее крепенький и широкий стан вместе с сильными плечами заходил под платьем. Непривыкшая к седлу женщина устала ехать верхом.
– Почему сказочница?
– Потому что. Хоть и старше меня, а в сказки веришь, – глядя на вытянувшуюся мордашку Фийи, Кая чувствовала себя куда мудрее и опытнее. А потому с напыщенным видом добавила: – Господам без разницы, кто мы, айоры или рабы. Они все равно считают нас слабоумными и никчемными созданиями!
– С чего ты это взяла?
– А ты не видишь? Глазенки-то свои раскрой! – Кая принялась перевязывать косу. – Все они, что твой, что мой старик, просто пользуются нами… Как мясом!
– Неправда, – насупилась Фийя. – Тео Юлиан очень добрый и хороший. Не говори таких гадостей, Кая… Они тебя не красят.
– Ну-ну. Сказочница ты, я же сказала. Выдумщица! – презрительно пожала плечами Кая. – Мы отличаемся от рабов, которых бьют плетью, только тем, что спим с господами. А вот состаримся, и сошлют нас сюда, в сады да на поля.
– Ты неправа. Если господин гор’Ахаг такой злобный, это не значит, что все такие.
– Если господин Лилле Адан такой добрый, Фийечка, это не значит, что все такие… – передразнила ее Кая. – Как состаришься, тогда и глянем, как он о тебе заботиться будет. Станешь ли ты ему нужна со своим сморщенным задом и отвисшей грудью. Ха-ха!
Фийя еле заметно побледнела, прикусила губу и, взглянув неодобрительно на оскалившуюся в ухмылке Каю, принялась догонять графа.
Добравшись до Желтого Жальера, путники переночевали там и двинулись дальше. Неожиданно дорога уперлась в военный лагерь. Деревья лимона, что росли тут, срубили, и теперь над садами острыми зубьями оскалился частокол. Множество воинов, облаченных в каркасные шлемы с наушами и в нагрудники из бычьей кожи, из-под которых торчали серые рубахи, сновали по лагерю и вокруг него.
Путников встретила стража. Она смерила их важным взглядом, различила васильковые цвета костюмов, цветочный орнамент и украшения в волосах. Стало быть, соседи-ноэльцы.
– Кто будете-с? – все же спросил на аельском языке стражник. В Детхае не знали северной речи.
– Из Ноэля, – возвестил Юлиан.
– Вы на большие торжища аль проездные?
– Проездом.
– Тогда объезжайте, коль жить хотите!
– А что случилось?
– Восстание! – второй стражник убрал тесак в ножны.
– Саддамет в руках рабов, и скоро они отправятся на Зунгрун. Ну, так доносят из города… – ляпнул первый. – Так что не суйтесь туда и останетесь живы!
– И когда дорога станет свободна? – Юлиан в недовольстве нахмурился. Если им придется ехать в объезд, то путь займет не меньше трех месяцев. Выходов к заливу у Детхая не было из-за лежавших вдоль берега острых хребтов, а возвращаться к Гаиврару не хотелось.
– Не знаем-с. Мы ждем боевых магов и клеймовщиков из Тролетьеры. Пропустить вас можем. Но кто знает-с, минуете ли вы Саддамет без веревки на шее? – стражник насупился. – Рабы посмели подвесить трупы господ и плениев вдоль дороги. Нелюди!