– Какие огромные, – не выдержав, сказала Фийя, разглядывая обступившие город стены. – От кого же их строили такие, ну вот такие. От чудовищ?
– От нищеты, – буркнул Вицеллий.
– Надо отыскать хороший постоялый двор и оставить лошадей, – заметил Юлиан.
– Подожди, – покачал головой веномансер. – Сначала заглянем в одно место! Иди за мной!
И трое путников направились куда-то влево от ворот. Шли долго. Добротные дома постепенно серели, скрючивались и стали коситься во все стороны, подпирая друг друга. Простор пропал, и вампиры растянулись вереницей, с трудом протискиваясь по грязным проулкам с запахом экскрементов.
Один из таких проулков, куда уверенным шагом свернул Вицеллий гор’Ахаг, окончился тупиком и уперся в стену города. Та зловеще нависла, сдавила и грозилась вот-вот расплющить. У ее подножия, в тени, пряталась сгорбленная двухэтажная лачуга с соломенной крышей. Веномансер прочистил горло и требовательно постучал несколько раз в покосившуюся дверь.
Ждать пришлось долго. Наконец послышалось шарканье старика или старухи. Дверь со скрипом отворилась. В проем высунулась седая плешивая голова вампира: беззубого, с пустыми глазами, видимо почти незрячими.
– Кто здесь? – прошептал старик.
Он принюхался, поводил головой на расстоянии васо от путников. От его неухоженного вида Фийя поморщилась.
– Ты слуга Пацеля? – поинтересовался сухо Вицеллий, уже привязывая к колышку кобылу.
– Да… Я…
– Я его друг.
Не спрашивая, Вицеллий зашел внутрь и сказал:
– Юлиан, снимай перстень, меч и давай сюда кошель.
– Сначала объяснитесь.
Граф уже стоял посреди совсем бедного дома, где были лишь грубый льняник, очаг, обложенный камнями, и груда хлама на втором этаже, что напоминал скорее ярус под крышей.
– Это слуга моего друга, – указал Вицеллий на оборванца-старика. – Уже более тридцати лет он верно служит Пацелю. Преданнее собаки. Оставь пока здесь все свои вещи, чтобы не привлекать лишнего внимания.
– В кошеле слишком много золота. Я не доверяю неизвестному мне слуге.
Все это время старик стоял и качался где-то в углу, точно больной. Юлиану сначала показалось, что он очень дряхлый, но, приглядевшись, к своему удивлению, обнаружил, что ему нет еще и ста лет. Однако лицо слуги словно разъели болезни, руки тряслись, а пустые глаза бессмысленно смотрели вдаль.
Тем временем Вицеллий гор’Ахаг вскарабкался по лестнице, скрипя перекладинами и своими старыми костями. Взобрался очень резво, даже удивительно резво для столь почтенного возраста. Достал наверху холщовый мешок, спустился, уложил его на пол и распахнул.
– Дай кошель. Кое-что покажу! – затребовал он у своего ученика.
Потом небрежно швырнул кошель прямо в мешок. Ожидаемого стука об пол не последовало. Граф нахмурился, сделал шаг вперед и вытянул шею. В мешке будто зияла беззвездная ночь, и, хотя он был неглубок, дна видно не было. А посреди этой ночи лежал, словно покачиваясь на волнах, кошелек с монетами.
– Эй, ты! – подозвал Вицеллий айорку и затянул шнуры на горловине. – Достань кошель!
Фийя осторожно подошла, раскрыла мешок и засунула туда руку. Ничего не нащупав, она еще шире распахнула свои и так вечно распахнутые, как у совы, глаза и полностью развязала шнуры. Внутри оказалось пусто. И дно было совершенно обыкновенным, холщовым и смятым.
– Что это… – не поверил Юлиан.
– Это старый подарок Пацелю от одного могущественного мага из Байвы. Артефакт… причем очень редкий, времен Слияния, – по губам веномансера скользнула на удивление теплая улыбка, не свойственная его лицу, но так же резко пропала. – Иди сюда.
– Но здесь только что был кошель! – в ужасе прошептала Фийя, ничего не понимая.
– Уйди! – цыкнул на нее веномансер. – Дай свою руку, Юлиан.
Граф неуверенно подал длинную ладонь, за которую тут же ухватились. Своей второй рукой Вицеллий обхватил горло мешка, где были шнуры, и прикрыл глаза. И ничего, ни искры, ни заклинания…
– А теперь попробуй открыть, – сказал он.
Стоило Юлиану наклониться и открыть мешок, как тут же он увидел свой толстый кошель.
– Невероятно! – с восторгом воскликнул он. – Как это возможно?!
– Возможно, как видишь… Любой, кого одной рукой коснется хозяин мешка, а другой – самой вещи, тоже станет его владельцем.
– Он бездонный, что ли? – с придыханием протянул Юлиан, вытянув мешок и нырнув туда рукой.
– Да. Чем больше нагружаешь, тем больше отдаляется дно.
– А если упасть туда?
– Пока не затянешь шнуровку, ничего не произойдет, – поднял бровь Вицеллий.
– А если кто-то затянет мешок, пока внутри будет человек?
– Не советую экспериментировать, – зловеще ответил веномансер. – Сложи сюда перстень, меч и кошель, взяв нужную тебе сумму, – никто не найдет. И об этом никому ни слова. Слишком ценная вещь…
Волшебный мешок подействовал столь завораживающе, что вскоре все вещи, которые могли выдать владельца, уже лежали в нем. Туда же отправился и меч в ножнах.
– А где же сам Пацель? Давно ты его видел? – обратился Юлиан к немому старику-вампиру.
Тот качнулся один раз, качнулся второй и ничего не ответил. Даже не удосужился посмотреть на графа, только на лице его непонятным образом отображалась вечно сменяющаяся череда эмоций.
Брови Юлиана сдвинулись на переносице.
– С ним все в порядке?
– В полном, – кивнул Вицеллий.
– А если будет пожар?
– Мешок не горит. Когда тебе что-то понадобится спрятать или взять, постучи пять раз в дверь этого слуги, он откроет. Тогда бери что нужно и всегда шнуруй.
– Скажите-ка мне, а матушка знала об этом мешке?
– Она знает все! – усмехнулся Вицеллий.
Он спрятал мешок на втором этаже, посреди прочего хлама, и покинул лачугу.
Слуга по-прежнему шатался. Выпроводив гостей, он присел на земляной пол и в таком же состоянии отрешения стал лакать протухшую кровь из кувшина, роняя капли на пол. А Юлиан еще долго оборачивался, запоминая забытую богами улочку, упирающуюся в стену. Кто бы мог подумать, что такая волшебная вещь будет выглядеть так неброско и серо? Хотя, с другой стороны, рассуждал он, никто и не позарится на такой хлам. Даже ворье, оказавшись в доме волей случая, проскользнет мимо этого мешка. И даже если откроет, то, ничего не увидев, так и бросит на полу. А ведь сколько всего полезного можно взять с собой с помощью такого чудесного приспособления?
Перед рассветом из сумы, которую всегда носил с собой под плащом, Юлиан извлек пузырек и, откупорив, залил содержимое в рот. Холодная кровь прокатилась по горлу, оставив привкус горечи. Ксимен, зиалмон и белая роза – это был последний пузырек смеси из поданных ему учителем. Неприятный вкус придавала именно белая роза, та самая, тайну которой Вицеллий так никому и не раскрыл. Он всегда самостоятельно заказывал ингредиенты из Аль’Маринна, отправляя важного гонца с зашифрованными поручениями, которые тот не понимал. На просьбы пролить свет, какой же яд скрывается под столь поэтичным названием, веномансер ехидно отвечал: «Вот если имеешь хоть толику ума, то со временем разгадаешь сам».
Белая роза имела совершенно иное действие, чем ксимен и зиалмон. Те два яда сковывали, отчего тело каменело и бессмертный падал на землю, кашляя кровью, а потом и вовсе замирал. При употреблении белой розы, наоборот, наступала очень активная реакция. Учащалось сердцебиение, пот катился градом, а в желудке и кишечнике после контакта вырабатывалась белоснежная пена, хлопьями выходившая изо рта, носа и даже заднего прохода. Потому яд и получил такое красивое название. При ксимене и зиалмоне бессмертный пару дней лежал, будто мертвый, неподвижно и умиротворенно. А вот при белой розе на его долю выпадала безостановочная сильная тошнота, дополняемая чувством, что он вот-вот сойдет с ума оттого, как бешено стучит сердце в груди, а мышцы сковывают болевые спазмы.
Юлиан испытал все это на себе. Будучи неопытным, он однажды залил в себя слишком большую дозу. В те дни Вицеллий безудержно хохотал над позорно спрятавшимся среди камней на берегу учеником, который к началу четвертых суток иссох, словно труп, и лежал среди лужи белой и вонючей пены, в струпьях и язвах. После того случая граф получил исчерпывающий опыт и быстро научился считать правильную дозу.
С рассветом Юлиан уже стучал в дверь, чтобы Вицеллий впустил его. Тот долго возился за стенкой, сопел, ворчал, и непонятно было, чем он занят. Наконец, собравшись, в темно-сером платье с золотыми пуговицами и бархатной алой пелериной, он открыл дверь своим спутникам.
Юлиан вошел в комнату.
– Учитель…
– Чего?
– Значит, так… У ворот Золотого города разговаривать буду я. А вы тихо стойте в стороне. Когда получите свой долгожданный полувековой вклад, мы с вами навестим слугу в Мастеровом районе, где я заберу свои вещи. Далее мы расстанемся… И снимите, ради всех богов, алую пелерину! Не привлекайте к себе излишнего внимания!
– И не подумаю! – Веномансер высокомерно поправил на ней золотую цепочку.
– Тогда завернитесь хотя бы в плащ! Нам нужно пробраться к Нактидию неузнанными, забрать вклад и вывезти вас из Элегиара как можно скорее. Будьте благоразумны, прошу вас.
Поразмыслив, Вицеллий вдруг послушно кивнул и подсунул края выбивающейся пелерины глубже под плащ, который накинул сверху. Затем, подумав, нахохлился и надвинул на свою седую голову капюшон. Обрадованный, что к старику вернулся глас разума, Юлиан вместе со своей айоркой начал спускаться.
Город пробуждался. Солнце показалось из-за каменных стен. На улицах стоял живой гул. Юлиан, Вицеллий и Фийя вышли на мостовую, взобрались вверх по ней: мимо шума рынков, стука молотков в кузницах, тягучих запахов аптекарских домов, густого аромата смолы в сапожных мастерских, все дальше и дальше – к единственному входу в Золотой город. Поражаясь размеру города, Юлиан с интересом рассматривал снующий туда-сюда люд и паланкины, в которых прятались за занавесками господа. На него, высокого северянина, с интересом глядели из паланкинов, и он отвечал встречными взглядами, замечая роскошные одежды, украшения, красивых женщин.