– История занятная, – прокряхтел архимаг.
– Такое вообще возможно?
– Трудно сказать, Илла… Когда я изучал труд Гаргари Пра’Ртора из Байвы «Демонология Сангомара», то узнал пять ситуаций, описанных этим рабом. В четырех случаях, три из которых произошли за Черной Найгой, а один здесь, неподалеку, в Клайрусе, прохожий наблюдал совокупление двух людей у воды. Потом, по словам очевидцев, женщина преображалась в кельпи и жестоко убивала своего партнера.
– А пятый случай? – спросил советник.
– В пятом было то же самое, только кельпи был самцом, и убил он девушку после зверского изнасилования. «Демонология» утверждает, что кельпи для размножения требуется часть человеческой души, и, исходя из их кровожадности, они никогда не оставляют любовника в живых. Да и зачем, если его можно доесть целиком, с душой и оболочкой?
Абесибо поднялся с дивана и заходил туда-сюда, сложив руки за спиной.
– Конечно, можно предположить, что на рабе стоит клеймо кельпи, а душа оплетена ею, подобно паразиту, отчего я и не могу повлиять на него. Ведь древнейшие демоны по своей природе неуязвимы к прямой магии. Но почему он до сих пор жив? Почему кельпи выбрала вампира? Их семя не должно оплодотворять самок кельпи.
Юлиан, сидя на полу, лишь пожал плечами.
– Твоя история, хоть и имеет под собой некоторое логичное основание, попахивает фальшью, – подытожил ледяным тоном архимаг. – Ты говоришь, у тебя родилось дитя, раб?
– Да…
– Но это невозможно с точки зрения основ демонологии! Все подобные паразитарные демоны, как кельпи, мимики и прочие, используют в качестве дателей людей. Вампиры, как другая разновидность демонов, пусть и ниже, не подходят для питания душами либо размножения!
– Я ничего этого не знаю… Я вам рассказал то, что было, – пожал плечами Юлиан, пытаясь выглядеть простодушно.
Абесибо задумался, затем, по истечении нескольких минут, обернулся к молчаливому Илле Ралмантону:
– Илла, твоего раба не получится пропечатать, он бесполезен и даже опасен! И я уверен, что он врет. – Поморщившись, он продолжил: – Продай его мне. Я хорошо заплачу!
Юлиан вздрогнул под острым как нож взглядом архимага. А Илла оставался безмолвен и лишь смотрел на сидящего в углу и укутанного плащом нагого невольника.
– Две тысячи золотом! – добавил неприятным голосом маг.
На лицо заключенного легла тень – сумма была невероятной даже для аристократии. Илла Ралмантон раздумывал, но по его лицу ничего нельзя было понять. Наконец он приподнялся, поправил длинную парчовую мантию, давящую на больное тело, и, опираясь на древесную трость, приблизился к Юлиану. Стражники напряглись и затопали к хозяину, но тот лишь махнул рукой.
– Ты сможешь доказать правоту своих слов? – спросил он, глядя сверху вниз на вжатого в угол вампира.
– Да, – кивнул Юлиан.
– Каким образом?
Юлиан задумался, вспомнил о величественной и широкой Химей, что текла за стенами города. В надежде, что сможет обмануть господ и у него получится сбежать, он простодушно предложил:
– Отведите меня к реке, и я позову их. Вы убедитесь, что я не вру!
– Хорошо, – произнес Илла Ралмантон. – Если ты не соврал, то останешься рабом у меня. Если же обманул, то я продам тебя достопочтенному Абесибо Науру.
И хотя по лицу архимага промелькнуло недовольство, он лишь мягко улыбнулся и, попрощавшись, покинул дом.
– Что с ним делать, хозяин? – спросил раб уже порядком уставшего Иллу.
– В барак его. И хорошо закрепите цепями!
На голову Юлиана опять натянули мешок с тугими шнурами и поволокли куда-то на задний двор. Протащили через несколько комнат, покинули дом и несли под покровом предрассветного сумрака сквозь прохладный весенний ветер, пока не громыхнула тяжелая дверь и почти нагое тело не швырнули к стене. Там его закрепили цепями к полу из гранитных плит, и Юлиан вновь остался наедине с собой.
Когда звуки стражи стихли, он попробовал стащить с себя оковы. Металл казался совсем невесомым, будто декоративным, но, как ни пытался он разомкнуть кандалы, у него ничего не вышло. Руки были подтянуты к ногам и словно склеены между собой, и, даже если он сорвет цепь, далеко в этой позе не уползет.
С рассветом он ждал хоть кого-нибудь, но в барак никто не зашел. Лишь иногда заглядывала охрана Иллы, проверяла узника и громко хлопала дверью, закрывая ее на засов.
Время вновь тянулось бесконечно долго… С того момента, как Юлиан с Вицеллием попали в Элегиар, прошло только шесть дней, но графу казалось, что сидит он в темнице уже месяц.
Измученный ожиданием, Юлиан погружал себя в дремоту, пытаясь хотя бы во снах увидеть Вериатель или Фийю. Казалось, о нем все забыли, поскольку новый день плавно перетек в ночь, а заключенный все лежал на каменном полу и вдыхал вонь и смрад, оставленные провинившимися рабами. Повсюду были следы старой крови – сидевших здесь невольников «учили» правильному поведению. А может быть, это место служило еще и столовой.
И только со следующим восходом об Юлиане вспомнили. По дорожкам, сложенным из ровных гранитных плит, затопало множество ног. Барак открыли, мешок сдернули. Как только это случилось, по лицу Юлиана хлестнула мокрая тряпка. Он отшатнулся, цепи звонко громыхнули. Один из стражников небрежно обмыл раба из таза с холодной водой. Маг с черными лентами на шее и одной полосой на лбу, боевой чародей, прошептал слова на Хор’Афе, и кандалы на руках освободили левую руку от правой. На Юлиана надели грубое черное платье, затем оковы на руках вновь скрепились между собой.
«Вот уж действительно гадкая вещь – эта магия!» – с раздражением подумал Юлиан.
Но на этом мучения не закончились. Вдали звякнул металл, и в барак внесли оковы попроще, сковали еще и ими поверх старых, превратив измученного пленника в каменное изваяние, которое не могло толком пошевелиться. Сверху накинули плащ из грубой материи и вытащили наружу. Из-за углов хозяйственных пристроек и из сада на все это посматривали любопытные карие глаза рабов.
Наконец Юлиан разглядел двор советника и усмехнулся: особняк обступали стены высотой в пять васо. Золотой город стоило бы назвать городом стен, крепостью, ибо так усердно богатые господа прятались от бедняков, окружая себя злобной охраной и оградой до небес. С ног узника сбили кандалы и, грубо толкая в спину, повели по виляющей слева от высокого дома дорожке между кустов.
На ветру, который принес холода с севера, покачивались махровые цветы. За воротами ждал отряд из примерно сорока воинов, пары-тройки боевых магов, а также Иллы Ралмантона и Абесибо Наура с толпой слуг. Лицо Абесибо скрывала маска пожилого усатого мужчины, украшенная по золоту чернением, а голова пряталась под пышным черным шапероном. То, что это был именно Абесибо, Юлиан понял по ледяному взгляду, которым его мысленно будто разрезали.
Небольшая крытая повозка сопровождала отряд. Две худые фигуры консулов, облаченные в роскошь черного и золотого, неспешно выдвинулись к воротам. Заключенному помогли взобраться на спокойную кобылу. От уздечки во все стороны тянулись веревки, крепленные к другим коням, с высоты которых за измученным узником следили десятки пар глаз.
Заключенный тяжело вздохнул – его везли под таким усиленным конвоем, не оставляя никаких шансов сбежать, что надежда была лишь на Вериателюшку. Он знал, что любимая Вериатель, душа его, подхватит его в темных водах, куда он бросится, – и унесет прочь. Пусть даже придется ради этого захлебнуться, но он спасется!
Спустя почти час, когда солнце уже поднялось из-за высоких стен, консулы проехали сквозь распахнутые ворота, те самые, в которые буквально неделю назад въехал воодушевленный Юлиан, грезивший о красотах и богатстве коронованного города. Тот же самый стражник, ранее зло пыхтящий, что верхом разъезжать по городу строго-настрого запрещено, сейчас в почтении склонил спину. Отряд приблизился к развилке, на которой должен был свернуть влево, на юг, к реке Химей. Но тут, к ужасу Юлиана, кони подались не влево, а резко вправо, где виднелись одни поля… Всю дорогу узник чувствовал прикованные к нему взгляды и пытался сквозь гул конвоя и воющий ветер услышать что-нибудь полезное.
Где-то впереди тихо переговаривались два консула, восседая на тонконогих конях.
– Да он должен был придушить его еще в младенчестве, Илла, когда увидел черные волосы и синие глаза! – качал головой архимаг. – История хоть отчасти и правдоподобна, но не соответствует характеру Алого Змея. Не в его натуре терпеть под боком выродка.
– Подозреваю, что, хоть он и понимал, что это не его сын, ребенок заинтересовал его с научной точки зрения. Этот ублюдок всегда любил свои яды…
– Подозреваешь? – Абесибо в непонимании нахмурился. – Ты не проверял сознание Алого Змея? Нет, этого не может быть.
– Проверяли. Старший чтец забрался в его сознание, но воспоминания его, по словам мага, были рваными и неясными.
– А причина?
– Бальзар говорит, умственное помешательство.
– Чушь! Умственное помешательство не портит воспоминания с отпечатком старой, еще здоровой души, а искажает только текущую действительность. И с какого момента началось якобы помешательство?
– Когда он покинул Элегиар тридцать лет назад.
– То есть Бальзар считает, что бегство из дворца помутило рассудок Алого Змея?
– Да. В доказательство приводил смутные воспоминания припадков.
– И ты веришь в это?
– Почему я должен не верить чтецу?
– Хорошо. А что насчет кельпи? Неужто Алый Змей мог не знать про нее?
Илла покачал головой.
– Когда его растягивали на колесе, он вывернул наизнанку всю гнилую душонку, вплоть до убийства отца в Аль’Маринне, чтобы получить наследство. Нет, он не знал, Абесибо… Как и юноша ничего не знал про участие Вицеллия в заговоре против Его Величества.
Архимаг смолчал и лишь обернулся, чтобы еще раз мысленно препарировать взглядом узника.
– Но я уточню… – добавил Илла.