– Были – как левая и правая Курчавого! А стали – как левая и правая Вороны! – гоготнул кто-то, поглядывая на культяпку северянина.
– Ага, только ты забываешь, что когда та девка вышла за аристократишку, то она еще встречалась с нашим хозяином по ночам. Тайно прибегала к нему. Или он к ней. Всю ночь, мол, в обнимку лежали, целовались. А когда хозяина отравили, перед этим к нему та девка прибегала. Поскреблась, по словам Ваха, в дверь, как мышка, и зареванная вся зашла с дитятей пеленочным. Говорит, мол, ищут ее и того аристократишку, который их швырнул, а сам свалил! Наказывать будут! Смерти требуют всему семейству. И как упадет в ноги Илле, подсовывая дитя… Вах говорил, что девка-то тогда заверещала, мол, дитя не мужа законного, а нашего хозяина.
– И что хозяин? Неужто поверил?
– Ну, не знаю, молодой был, что с него взять-то? А может, и правда то был его дитенок? Они же целовались с девкой-то. Вот он и пообещал найти ее потом и куда-то вышел с ней и дитятей. Вах прикрывал. Вывел, что ль, из дворца… Спас их от смерти. А потом как вернулся в свою комнату, то попросил принести ему кувшин крови. Захрипел, говорил Вах, наш хозяин, засипел, как пару глотков сделал. Блевать стал чем-то белым! И как рухнет на пол! Вах-то побежал за помощью с криками. Его этот аристократишка-то отравил перед тем, как сбежать, видать. Такие вот дела.
– Обиделся аристократишка. Если б к моей бабе ложились в постель, я бы тоже обиделся, – тихо сказал какой-то раб.
– Ну она ж его невестой раньше была! – не согласился Аир. – Сперва эта девка хотела за нашего хозяина выйти замуж. А потом ушла к тому, богатенькому. Бабы, черт их подери… Так что имел полное право наш хозяин-то. Я б так же сделал!
– Ага, и лежал бы потом хрипящей башкой.
– Тсс… Не так громко. Кто ж знал! Вах говорил, что этот хрен аристократичный был королевским веномансером, что ли… – Аир поморщился. – Только вот потом, как хозяин стал выздоравливать после отравления, он принялся искать девку-то ту с дитем и того хрена, что его отравил и сбежал.
– Ну тут понятно, это мы знаем, что искал долго, а ничего не нашел, – молвил раб. – И остался без детей.
– Агась, только куда ж нас денут-то? Когда он откинется и отдаст душеньку Гаару, а? Неужто на рудники подле Красных гор отправимся, – прошептал Аир и ненадолго пригорюнился. – А я еще так молод, так силен…
Неожиданно другой невольник выпучил глаза и остервенело застучал ладонью по каменному полу, привлекая к себе внимание.
– Мужики, я чего вспомнил-то! Сегодня из домовых, Плешивый и Попугай, говорили в саду. А я ж за деревьями сидел, эту чертову опарийку драл. Шушукались, мол, того старого хрена-аристократа поймали. И вот сегодня хозяину посреди ночи вести прислали, мол, издох этот аристократишка в тюремных подвалах!
– Да ладно! – всполошился Аир. – Он его нашел, что ль?
– Видать, да…
– Надо у домовых узнать, они все, черти, ведают. Ну, я с ними потру языками, выясню.
– Да к черту! Эти домовые – подлые свиньи, они уже заложили один раз Языкатого. Не надо, Аир! – боязливо шепнул один раб и глянул на кивнувшего немого раба на лежанке. – Вон, после доноса хозяин отрезал болталку Языкатому! А потом еще раз резанул, когда отрастать стала. Тоже хочешь? Только мы, уличные, и дружные. А те, домовые вампиры, – не вампиры, а безмозглые упыри.
– Я самый старый раб! – как-то неуверенно задрал к потолку нос Аир. – Я тут пользуюсь уважением!
– А стану им я, – вдруг произнес негромко доселе молчавший Хмурый, затем добавил предупредительным тоном: – Когда тебя к оборотням отправят за вмешательство в жизнь достопочтенного Ралмантона. Как Ваха отправили. Болтал он слишком много, Аир, и ты пошел по его стопам.
Аир обиженно осклабился, сверкнув во тьме белоснежными клыками, но умолк.
– Вон, учись у нашего Вороны… – продолжил Хмурый. – Он молчит и все запоминает. Вы перед ним все свои и хозяйские внутренности вывернули, а кто-нибудь знает о Вороне что-нибудь, кроме того, что он из Ноэля? Кому-нибудь он душу свою раскрывал?
Хмурый был из образованных горожан, за долги его продали в рабство. По этой же причине он был на голову выше безграмотных рабов и рассуждал весьма здраво. А вот кем конкретно он был и как умудрился оказаться в рабстве, да еще садовом, – никто не знал… Хмурый слыл еще большим молчуном, чем Юлиан.
– Мне больше и не надо знать о нем! – наконец подал голос Аир. – Наш он и чем-то хозяину не понравился, раз руку ему рубанули. А ты, Хмурый, роток-то свой прикрой! Как знать, кто на тебя куда донесет, так что следи за своим языком. Ты иль с нами, или против нас, упырь чертов?
По другой стороне стены глухо стукнула палка.
– Замолчите рты! – остервенело заорал Туй, который уже вернулся в свою комнату в бараке.
Все умолкли, отвернулись к стене, и лишь раб Аир злобно продолжал пялиться на дремавшего Хмурого. Наконец и он сплюнул на пол и уснул.
Юлиан уже знал, кем были герои истории, рассказанной болтливым рабом, и о чем подумал старый советник, увидев, что Юлиан похож не на Вицеллия, а на него.
Он перевернулся на спину и уставился в маленькое окошко, из которого сильно дуло. По расчетам, он закончит веревку через два-три месяца и тогда попытается сбежать. Расписание обхода стражников он знал наизусть. Да, он мог наблюдать лишь за восточной стеной, но вряд ли на западной график отличался. В любом случае это будет рисковая затея. И единственная… Сначала ему нужно преодолеть стену особняка. Он сделает это с крыши барака. Потом придется тайком перебраться на другую сторону города, там перекинуть веревку с лассо, взобраться на высокую стену. На это должно хватить сил, да и другого выбора у него нет. И если он все правильно рассчитает и ничто ему не помешает, то он спустится на веревке вниз, к реке. Главное, чтобы ничего не случилось и все шло так, как идет сейчас.
Следующим утром распогодилось, и предвещающий скорую весну ветер гнал по небу белокрылые облака. Рабы с мрачными лицами месили грязь в саду, ползая на корточках и безуспешно борясь с опарийкой. Юлиан, сидя около стены особняка, между кустами махрового гибискуса и ладанника, привычно складывал часть опарийки в штаны, а часть сгружал на землю, формируя кучку. Из пристроек домовые рабы поспешно вынесли освежеванную тушу молодого барашка и прошли с ней на кухню, которая в домах вампиров обычно располагалась как можно дальше.
Аир, метущий дорожки длинной метлой, переглянулся с Гусем и Курчавым, жгущими в костре сорняки.
Где-то сбоку, среди лавочек и апельсиновых деревьев, пыхтел Хмурый, обрабатывая стволы подготовленной жидкостью. Вот его оттопыренный зад в черных от грязи шароварах показался из-за дерева. Хмурый кряхтел, окунал щетинную кисть в бадью, постукивал ею о край и с высунутым языком смазывал тонкие и стройные стволы, подныривая под их ветви.
Проходя мимо, Аир оглянулся на грызущего ногти надсмотрщика, ухмыльнулся и вдруг резко пнул Хмурого. Тот от неожиданности повалился вперед, споткнулся о ведро и рухнул на молоденькое апельсиновое деревце. Раздался оглушительный треск – трехлетний саженец переломился, а бледный невольник, облитый питательной смесью, замер, испуганно уставившись на Туя.
– Да тебе, задрыге чертовому, совсем жить надоело?! – завопил зло надсмотрщик, на бегу доставая плеть.
Тут же, спустя мгновение, сад наполнился воем Хмурого, которого стегали не глядя по рукам, лицу, голове и плечам. Стоило надсмотрщику немного успокоиться, как он снова бросал остывающий взгляд на сломанное пополам деревце и пустую бадью, которую должно было хватить на весь сад, и начинал лупить с новой силой.
– Что мне теперь говорить хозяевам, болван?! – Туй истошно орал и был вне себя не только от злости, но и страха, что за провинность раба перепадет ему.
– Меня пнул Аир! – оскалился со стоном боли невольник, хватаясь за изрезанное плетью лицо. – Это все Аир сделал! Я здесь ни при чем, Туй!
Надсмотрщик с трясущимися руками резко крутанулся через себя и впалыми глазками пронзил застывшего с метлой Аира, на лице которого играла самодовольная улыбка.
– Ты его толкнул, собака двуногая? Ты? Отвечай, поганец!
– Врет он все, Туй! – донесся голос Гуся из-за костра. Оттуда же показался еще один раб. – Аир вообще его не трогал, Гааром клянусь. Я все видал!
– Да, да, Хмурый-то брешет, как пес. Осмелел, поди, – вторил ему второй раб, кивая с самым честным видом. – Вот вчера тебя падалью обзывал, Туй, представляешь!
Пока троица вампиров довольно скалилась, заговорщически подмигивая друг другу, Туй вновь стал обрушивать на несчастного Хмурого свистящие удары. Тот скулил, как собака, рыдал от боли, но поделать ничего не мог. Стоило ему поднять руку на надсмотрщика, как его мигом отправили бы на рудники или рынок.
Юлиан настороженно выполз из-за угла барака и осмотрелся, завязывая на стопе обувь. Рядом со сломанным апельсиновым деревцем лежал в грязи и крови всхлипывающий Хмурый, а троица довольно переглядывалась и уже вернулась к своим делам.
– Я все хозяину передам, пес двуногий. Падаль чертова. То-то тебе будет, дерьмо ты упырское! – продолжал причитать Туй, остывая и усаживаясь на шатающийся табурет посреди дорожки. – Ну ты у меня увидишь, ну тебе будет… У-у-у-у!
Ближе к вечеру из кухонной пристройки донеслись запахи жареного барашка. И стоило сумеркам спуститься на город, как торопливый страж потребовал у Туя завести рабов в барак.
– И чтоб не тявкали! – предупредил он – Сегодня кто-то важный будет, Туй. Услышу хоть писк из будки, тогда не получишь девку и на праздник Шине. Уловил?
Надсмотрщику пришлось лишь кивнуть, и он решил, что нажалуется на Хмурого завтра, когда спадет эта торжественная обстановка в ожидании гостя.
А в это время высокие ворота особняка распахнулись. Сквозь них провели нага в окружении пышной свиты. По земле с шелестом проволочились желто-зеленые одежды, позвякивающие монетками из золота и бронзы. Народы Нор’Эгуса всегда славились странной любовью к сплавам из меди. Наг выпрямился, и в его желтых глазах заплясали огни от зажженных магических фонарей. Подобрав свой хвост, он пополз к парадному входу.