– Моя, – подтвердил тот.
– Ты забыл мое предупреждение, раб?
– Я спас вас!
– Это стечение обстоятельств. Но ты готовился к побегу, – заметил Илла стальным голосом. – Я вытащил тебя из петли и дал кровь, крышу над головой, не позволил Абесибо провести над тобой опыты. И вот как ты отплатил, значит…
– Я искренне благодарен вам за спасение – дважды: и с виселицей, и с архимагом… – Юлиан поднял глаза. – Однако мне все равно, кем вы меня считаете и какую плату требуете. Я не собираюсь провести всю жизнь в рабстве.
– Значит, догадался…
Оба молчали. Не сводя серо-синих глаз с раба, советник нащупал рукой трость, и его скрюченные пальцы привычно легли между ее ветвей, погладили рубин. В конце концов Илла вздохнул. Жестокость ненадолго ушла с его лица, и он произнес уже куда мягче, поправляя свои тяжелые парчовые одежды:
– Не в моих планах было держать тебя в рабстве всю жизнь. После моей смерти верные слуги вывезли бы тебя за город втайне от Абесибо, и ты пошел бы на все четыре стороны с полным кошелем.
От такой новости у Юлиана от досады вытянулось лицо. Что ж, получается, что он своим же поступком сам закрыл себе дверь к свободе. Не вмешайся он в попытку отравления, уже завтра мог бы быть на пути в другие земли.
Прочтя эту мысль на лице раба, Илла Ралмантон ненадолго улыбнулся, отчего его костлявое лицо стало только страшнее и костлявее. Искренняя улыбка, как редкое для него явление, не шла ему.
– Я помню свое предупреждение насчет побега, – продолжил Илла. – Однако из-за того, что ты попытался спасти меня и, возможно, спас, я дам тебе еще один шанс. И сделаю вид, что ничего не произошло. Завтра ты продолжишь работать в саду.
– Дайте мне возможность отплатить за спасение по-другому. А не вырывая эти чертовы сорняки!
– И куда мне тебя определить? Стоять у стенки? Или в постель?..
Как и при словах посла-нага, Юлиан сначала побледнел, а потом побагровел и с упрямым, гордым лицом воззрился на советника.
– Как вы уже выяснили, я могу быть полезен не только в саду. Отец передал мне много знаний из искусства веномансии. Также я изучал врачевание, налоги, управление и военное дело. Я свободно владею северной, аельской и расиандской речью.
– Скажи-ка мне, когда же ты это все успел изучить? – вкрадчиво спросил Илла.
Конечно, обычный мальчик-слуга даже при богатом доме не смог бы получить хорошее образование. Хорошее образование было привилегией господ и гарантировалось только наймом учителей, постоянной учебой и свободным временем на зубрежку и практику. Поэтому с той историей, которую знал Илла, Юлиану не оставалось ничего другого, кроме как снова обмануть его, хоть и отчасти.
– При доме Харинфа была большая библиотека. Мне позволяли пользоваться всеми книгами в ней.
Илла лишь усмехнулся.
Глядя на него, Юлиан начал понимать, что общего нашли между собой некогда молодые Илла и Вицеллий. Удав и гадюка – две змеи, повздорившие друг с другом за обладание женщиной, которая их и сгубила. Отравленная ядом гадюки жизнь Иллы Ралмантона и загубленное будущее ученого Вицеллия гор’Ахага, который боялся показываться из Ноэля из-за туго обвитых вокруг его шеи колец выжившего удава.
– Если ты читал старые книги, то твои знания рваные, беспорядочные. Мне такой слуга не нужен! – заявил Илла. – К тому же из-за собственной глупости ты еще и калека.
– Тогда дайте мне любую работу, какую сочтете нужной, – снова произнес Юлиан в надежде, что его услышат. – Только, пожалуйста, не возвращайте меня в сад к сорнякам.
– А у тебя, между прочим, очень неплохо получалось, вон какую веревку сплел. Ты каждый день залезал на барак и занимался ей?
– Да, – коротко ответил Юлиан.
– Одной рукой? – с губ консула сорвался холодный намек.
– У меня не было пособников.
– Покажи.
После приказа один из телохранителей распустил конец веревки, и Илла в ожидании уставился на раба. Понимая, что ему не верят, Юлиан подошел к дивану и принялся весьма ловко сплетать пятью пальцами крепкую косичку.
– Хорошо, достаточно… – Илла обратился к телохранителю: – Латхус, распорядись завтра отправить надсмотрщика на рудники. И пусть купят нового. – Он снова обратился к рабу: – Ты собирался перебраться через стены Золотого города к реке?
– Да, – кивнул тот.
– И ты надеялся, безумец, что у тебя получится прокрасться сквозь полный караула город и поднять себя одной рукой на высоту более восьми васо? – советник искренне удивился.
– А вы оставили мне другой выбор?
Илла громко вздохнул, почесав под шапероном рябую голову. Уложив свой подбородок на сцепленные в ветвях трости пальцы, он некоторое время размышлял, то посматривая на грязного, оборванного раба в углу, то поворачивая голову к глухой стене и теряясь в каких-то мысленных далях.
– Ты уже один раз приносил клятву верности, которую изначально собирался нарушить… – через некоторое время произнес он. – Мое доверие к тебе подорвано, а я не выношу вероломства, раб. Но пусть тогда будет так… Я дам тебе другую работу и приму от тебя еще одну клятву, по которой ты будешь честно служить мне, пока я не покину этот мир и моя душа не отправится к Гаару. Но запомни. Если ты думаешь, что я буду все прощать и мои слова пусты, потому что в тебе течет моя кровь, ты глубоко заблуждаешься. Испытай мое терпение еще раз, раб… – Илла Ралмантон поднял к потолку тощий и опутанный огромным перстнем с рубином палец, – и я не посмотрю ни на какие заслуги, забуду, кто ты есть, и отправлю тебя в подвалы вслед за Вицеллием.
Юлиан нахмурился.
– И как долго я буду служить вам?
– Целители отвели мне срок жизни в пятнадцать – двадцать лет, – раздался спокойный ответ. – После моей смерти ты покинешь Элегиар очень обеспеченным вампиром, получив большое наследство, которое я на тебя выпишу. Если, конечно, не решишь ускорить мою смерть своим вмешательством… или невмешательством… В таком случае твоей участи я не завидую.
Однако Юлиан не отвечал. По-хорошему ему стоило бы без лишних размышлений сразу же согласиться. И действительно, он уже готов был это сделать, но его внутренняя честь, не признающая пустые клятвы, ненадолго остановила его. Оттого он продолжал лишь глядеть исподлобья, пока не процедил сквозь губы, точно выплюнул:
– Я благодарен вам за шанс. И искренне клянусь служить вам до самой вашей смерти.
– Вот и проверим, насколько ты пропитался ядом от этой старой гадюки. Латхус! – Илла уже полулежал на диване, изможденный трудным днем. Его больная плоть требовала отдыха. – Отведи раба в барак. А ты… – он зловеще взглянул на стоящего в углу невольника, – не смей никому рассказывать, кто ты…
– И не собирался, – отозвался Юлиан.
Илла Ралмантон принял сказанное на свой счет и, уязвленный, прищурился. Жестом он остановил уже открывающего дверь телохранителя.
– Тогда зачем ты сообщил о яде, если не веришь, что я твой отец? – Илла внимательно посмотрел на молодого северянина, который своим ростом, синими глазами и блестящими волосами цвета вороного крыла никак не мог быть сыном его врага.
– Вы оберегаете меня от архимага.
– И все, что ли?
– Да. И ничего более.
– Отведи его в бараки, Латхус, – раздался повторный, слишком сухой приказ.
Когда раб уже покинул малую гостиную, Илла Ралмантон сказанное вновь рассудил по-своему, прошептал себе под нос с явно различимым удовольствием:
– Будь он вицеллиевским, уже лизал бы носки моих туфель… А тут, гляди-ка, характером точно в меня! Не позволяет себя прогнуть!
Так минуло несколько дней. Когда старого Туя, рыдающего и размазывающего слезы по щекам, увели, а на его место поставили нового надсмотрщика, купленного на рынке, уличные рабы сначала обрадовались. Обрадовались злобной радостью тех, кто застал падение своего обидчика. Однако новый надсмотрщик оказался беспощаднее прежнего. Теперь все скулили в один голос, как собаки, когда он стегал их плетями по спинам, желая понравиться хозяину. А когда выяснилось, что поступил приказ не трогать Юлиана, у всех возникли вопросы, на которые тот давал лишь уклончивые ответы.
– Мы друзья тебе или не друзья? – недовольным шепотом спрашивал Аир. Грязными пальцами с набитой под ногтями землей он чесал кровавый след от плети.
– Вас это не касается, – глухо отвечал Юлиан. – Это лишь наше с достопочтенным Ралмантоном дело.
– Ты один из нас. Расскажи, что там было! – уже настойчивее требовал Аир и даже сполз тогда со льняников в сторону.
– Еще раз говорю, это лишь мое дело.
– Крыса… Чертячьи потроха, а я думал, ты мой друг! А оказался амбарным чертом…
Когда Аир почти добрался до Юлиана, который лишь усмехнулся глупости рабов, полагающих, что молчаливое согласие есть подтверждение дружбы, вмешался надсмотрщик Байр. Он не ограничился стучанием палкой по стенке, как это делал старый Туй, а сразу откинул засов и зашел в барак. Посреди ночи он принялся раздавать всем присутствующим, кроме северянина, тумаки и хлесткие укусы плетью. И еще долго рабы лежали и стонали, пока Юлиан понимал, что вскоре, убедившись, что его место никто не займет, надсмотрщик обязательно успокоится.
Спустя три дня за метущим окаймленные голыми кустами дорожки Юлианом пришли. Раздался топот сапог домовой охраны. И тогда, вопреки счастливому порыву просто отбросить метлу, он аккуратно облокотил ее об апельсиновое дерево и направился за ними следом. Прижимая к себе культю, он шел к особняку, пока на него отовсюду зыркали рабы.
Илла Ралмантон сидел в гостиной.
Пока в углу два музыканта исполняли дуэт флейты и скрипки, он пил кровь из золотого, украшенного разноцветными яхонтами кубка. Прикрыв глаза, советник откинулся на спинку дивана, отдавшись во власть музыки. Неподалеку от него сидели маг и веномансер. А по бокам от пышного дивана несли свой вечный дозор телохранители Латхус и Тамар. Периодически эти двое теряли очертания тел из-за своего привитого с детства умения постоянно держать в голове заклинание телепортации.