– Да, из Ноэля, – отозвался Юлиан и тоже приподнялся на постели, спрятав обрубок руки под спальную рубаху.
– Я слышал, в вашем Ноэле стали появляться маги. Это правда?
– Да, но очень условные маги… Кхм, они вроде бы обитают около Голубого Когтя, это маяк на мысе, но способны лишь разогнать тучи и залечить небольшую рану. Насколько я знаю, никаких могущественных чародеев у нас не водится.
– Ну отчего же. Ты ведь вырос в особняке Харинфа? А Харинф Повелитель Бурь – это величайший маг из всех ранее рожденных. Наш архимаг, которому ты… – Габелий неодобрительно покачал головой, – которому ты повредил челюсть, – он один из его известнейших и любимейших учеников.
– Я родился уже после смерти Харинфа, так что не имел чести быть с ним знакомым.
– Ах да… Слушай, мне бы хотелось поинтересоваться насчет твоей связи с кельпи, если ты не против, конечно. Она же звучит в твоей голове?
– Нет, не звучит.
– Стало быть, ты звал ее, просто обращаясь в пустоту?
– Да.
– Габелий, прекращай этот нудный допрос! Давай спать! – заворчал Дигоро и опустил на пол костлявые ноги. – А ты, мальчишка, знай свое место, как правильно говорит наш хозяин. То, что ты смердишь теперь своим гнилым обрубком не в бараке, а в этой комнате, – твое великое везение, – он с презрением принюхался. – Тебя же водили в баню, почему ты не снял эту гадость, зачем портишь воздух этой жуткой вонью? Рвань из трущоб и та лучше пахнет.
– Я попрошу завтра новые бинты и сменю повязку.
Кряхтя, Габелий сполз с кровати, колыхая из стороны в сторону большим пузом, нашел ногами на ощупь войлочные тапки и пошел к матрацу.
– Габелий! Ну ради Гаара, куда ты со своей тряпочной добротой опять лезешь! – забурчал Дигоро и лег в кровать, зло уткнувшись взглядом в стену.
Маг опустился на колени.
– Дай-ка глянуть, Юлиан, – прошептал он.
– Не стоит, не нужно. Я сменю завтра повязки, Габелий.
– Нет-нет, давай посмотрю. Моя основная специализация – целительство, а в боевой магии я поднаторел ровно настолько, чтобы вовремя отвести от хозяина удар щитом. А после уже Латхус и Тамар вмешаются. В основном я занимаюсь восстановлением органов советника Ралмантона наравне с лекарем Викрием. Давай-давай руку, не бойся, не укушу!
Дигоро мерзко хохотнул из-за подушки. Как уже заметил Юлиан, веномансеры не отличались приятным нравом. Пребывая в смятении, он все же уступил Габелию и с трудом размотал, а точнее, просто оторвал вдавленные и уже вросшие в руку лоскуты. По комнате разнесся терпкий запах гниющей плоти. По дрожащему обрубку побежали горячие ручьи крови, и пышнотелый маг принялся промакивать культю полотенцем.
– Ай-яй-яй, ну что тут можно сказать… Никакого ухода за рукой. Был бы человеком, уже получил бы заражение крови и кормил оборотней на мясном рынке.
– Со мной все хорошо, Габелий, не тратьте свое время. С этой рукой уже ничего не поделаешь… – Кровь отлила от лица Юлиана, и он сжал челюсти, чтобы не вскрикнуть, когда Габелий принялся щупать рану, поднеся ближе светильник.
– Ну, по-хорошему, не надо было спасать ту демоницу. Хотя если она обвилась вокруг твоей души, как паразит, то для тебя спасение ее жизни и свободы – равноценное спасение себя…
Пока кровь пропитывала полотенца, Габелий постучал по стене, и тут же явился слуга, который спустя пару минут приволок таз с водой. Заклинанием маг нагрел воду и стал бережно смывать грязь.
– Знаешь, а ведь достопочтенный Наур, наш архимаг, – очень опасный человек, Юлиан… Ведь не прикажи тогда хозяин отрубить тебе руку, тебе бы спустя минуту отсекли бы голову. Наш хозяин спас тебя, причем дважды.
– Я знаю это, почтенный маг. И я ему благодарен.
Юлиан нахмурился, судорожно размышляя, что бы придумать с рукой. Добросердечный Габелий наверняка не позволит замотать ее намертво. Но ответ пришел сам собой.
– Я могу по вечерам исцелять твою руку, – прошептал Габелий с кряхтением, стоя на коленях и полоская в теплой воде тряпку. – Кто знает, может быть, это клеймо кельпи защищает тебя лишь от дурных заклинаний? Все-таки занятная эта история, да… Но ты, Юлиан, главное, не зли хозяина. Недуги ослабили его… – И он едва слышно добавил: – И озлобили… Хозяин не признает шуток, поэтому не вздумай шутить при нем, даже общаясь с нами двумя. И еще. Ни в коем случае не касайся его, даже одежды, разве только в случае смертельной опасности. Иначе сразу вздернет! Очень уж он не любит, когда до него дотрагиваются. Я бы, наверное, тоже не любил, если бы десятки лет вокруг меня бегали несколько лекарей, обращаясь со мной как с куклой. Для твоего здоровья будет лучше, если усвоишь эти правила.
– Я вас понял, спасибо, – благодарно кивнул Юлиан, не сводя глаз с ловких рук целителя, который уже закончил обмывать руку и теперь достал из своей сумы коробочки с лекарствами. – Если вы попробуете исцелить руку, было бы неплохо. Но зачем вы тратите мази, не стоит…
– Пустяки, я их сам готовлю, и они всегда в избытке. Не волнуйся, – махнул рукой старик, а затем, увидев зыркающего с кровати Дигоро, махнул и в его сторону. – И еще. Никогда не перечь хозяину, он этого тоже не терпит… Ну вот, рука теперь выглядит не так жутко, хотя странно, конечно, почему она у тебя с таким свежим и кровоточащим срезом посередине, будто только вчера отрубили, а не с полгода назад.
– Наверное, из-за тугих бинтов.
– Возможно. Хотя странно… Кхм, что я еще хотел спросить, Юлиан. – Маг подвинулся ближе и дыхнул сырными лепешками, шепча на ухо: – Ты же сын Филиссии, так?
Вопрос был задан явно с подвохом. Да, Юлиан обещал старику Илле никому не рассказывать о связи с ним, но отрицательный ответ мог вызвать подозрения. И потому ему пришлось ответить утвердительно. Зато теперь он понял, к чему был весь этот театр и почему хитровато-простодушный Габелий так добр с ним, простым рабом.
– Да… Я сын Филиссии.
От этих слов даже веномансер Дигоро подскочил на кровати, и его подушка шмякнулась на пол.
– Славно, славно, я так сразу и подумал. У тебя ее васильковые глаза. Я помню Филиссию, милая была девушка, хоть и с капризами. Но наш хозяин любил ее северное своенравие и дикость, которых лишены южные тепличные барышни. Стоило ей топнуть ножкой, так он ей то цветок, то колечко… Правда, жаль, что так все получилось… – Габелий вздохнул и бережно замотал обрубок повязками, предварительно смазав мазью. – Если ты не против, начнем лечение заклинаниями завтра. Я слегка притомился за сегодня. А пока береги руку, Юлиан, следи за своими словами и действиями, и тогда у тебя все будет хорошо.
Хмурый Юлиан поблагодарил мага кивком, и тот поплелся к своей постели и почти сразу забылся сном. Сам же раб улегся в уголок и принялся размышлять о Вицеллии и Илле, ставших врагами, а еще о том, как порой жестоко ломаются судьбы.
Ветер со свистом кидался в окно, бился в стекла и шумел в трубах. Зима выдалась ветреная. Когда внизу хлопнула дверь и советник, опираясь на трость, со сбившимся дыханием поднялся наверх, Юлиан уже спал на удивление глубоким сном. Снились ему его милая Вериатель и глупенькая Фийя; снилась матушка с ее загадочной и мягкой улыбкой; снились молодые Вицеллий и Илла, какими он себе их представлял, – с горящими глазами и еще неозлобленными лицами. А потом из туманных видений выплыла сначала мягкая фигурка Лины и скрылась в сосновых лесах. И оттуда вышла уже тоненькой Йевой, хохочущей в камере с кувшином и двумя кубками в руках. Она громко, задорно смеялась, пока вдруг так же резко не расплакалась и не посерела, стала тухнуть, сжиматься в ком и медленно пропадать.
Где-то во снах Юлиана гулко грохнула тюремная дверь… На пороге зыбкой темницы неожиданно появился враждебный силуэт в зеленом котарди, с седыми волосами до плеч. Не раздумывая, Юлиан прыгнул навстречу, рубанул родившимся из ладони ледяным мечом, но противник оскалился и шустро увернулся. Клинок в руках испуганного Юлиана рассыпался на переливающиеся льдинки. Дрожащим взглядом он посмотрел на окровавленную руку, где вместо кисти торчал позорный обрубок, и с воплем то ли ужаса, то ли ярости снова прыгнул на страшнейшего врага! В его руке вдруг возник пузырек с зиалмоном, и он с разворота швырнул его в зеленый силуэт.
Раздался звон стекла… Затем мерзкое шкворчание обезображенного лица. Крики… Кожа противника покрылась пятнами, а синие, опутанные морщинами глаза потухли, и седой мужчина упал на колени, сгорбился. А потом он вдруг быстро пополз по направлению к Юлиану, сбил его с ног и навис над ним, уже лицом Гиффарда.
– Филипп… – стонал в рыданиях Гиффард с покрытым гнойными язвами лицом, хватая друга за грудки. – Филипп! О Филипп!
Его лицо вытянулось, приняло форму клюва. Теперь уже белый ворон громко каркнул над ухом поверженного, плачущего Юлиана, придавил его лапой, ступив с силой на грудь, и начал остервенело клевать.
Проснулся Юлиан, когда на подоконник комнаты во время серого рассвета села ворона и, сипло каркнув, начала долбить клювом по стеклу.
– Чертова ворона… – пробормотал он, вытирая с лица испарину.
Уже одеваясь после пробуждения, он продолжал вспоминать странный сон, пока Дигоро тоже потягивался в постели с задранной до бедер рубахой и недовольно шипел клыками на птицу.
В это же самое время в Офуртгосе, в ночи, еще не зардевшейся розовой полосой рассвета, отчаянно вскрикнул Филипп фон де Тастемара. Его сердце только-только застучало, восстановившись. Йева тут же очнулась от дремоты и склонилась над отцом, которому снилось, будто друг Гиффард сначала трепал его за грудки, вопя имя Уильяма, а потом обратился в молодого черного ворона и принялся злобно долбить ему голову мощным клювом.
Глава 11. Пробуждение
Герцогство Лоракко, спустя месяц
Белоснежная кобыла с трудом пробиралась по глубокому снегу, неся на себе Мариэльд де Лилле Адан. Обычно окруженная толпой слуг, графиня сейчас была совершенно одна. После бури, что бесновалась на протяжении нескольких дней, часть пихт в лесу была повалена, и кобыла то и дело перебиралась через буреломы, едва не ломая ноги, но ее заставляли идти все дальше и глубже. Во тьме посреди белого дня то тут, то там сияли желтые глаза чертят. Они повизгивали, перескакивая с ветки на ветку, с интересом разглядывали одинокую всадницу, принюхивались, понимая, что перед ними не безобидный человек, и гладили коготками свои пушистые хвосты.