У Головкина совершенно определенно имелось «иное болезненное состояние», он был явным психопатом. Нормальный человек до того, что вытворял этот ублюдок, просто не додумается. Но психопатия — явление довольно распространенное в наш бурный век. Может быть, в какой-то мере психопатом является каждый пятый или четвертый человек.
Все это только причины определения невменяемости. Главным же критерием этого понятия по закону является «невозможность отдавать себе отчет в своих действиях или руководить ими». Головкин полностью отдавал себе отчет.
Так определили психиатры и постановил суд.
Несмотря на активное сотрудничество со следствием, несмотря на полное признание своей вины, Головкин отлично понимал, что вряд ли получит что-нибудь меньше исключительной меры наказания. Однажды в камере он попытался покончить с собой, вскрыть себе вены гвоздем. Но из этого ничего не получилось. Попытка была откровенно демонстративной. Мерзавец был живым человеком и не хотел умирать. Запросто убивавший других, очень боялся собственной смерти.
Единственное, что могло бы его спасти, — какое-нибудь внезапное изменение законодательства, изменение государственного строя или стихийное бедствие. И это чуть не случилось.
Местом заключения в ожидании суда Головкину, как особо опасному преступнику, была выбрана наиболее надежно охраняемая, «престижная» московская тюрьма на улице Матросская Тишина, одиночная камера. Но в октябре 1993 года произошли известные события — путч номер два. Одиночки потребовались для высокопоставленных и не очень высокопоставленных узников из «Белого дома». И Головкина перевели в общую камеру в Бутырке.
Он был и возмущен «понижением своего ранга», и не на шутку напуган. Известно ведь, что осужденные за совершение половых преступлений и ожидающие такого наказания презираются основной массой заключенных и по негласным законам «зоны» должны непременно «опускаться», превращаться в «петухов», существ низшего порядка в тюремной иерархии. Наиболее же жестокие насильники, развратники, убийцы на половой почве чаще всего принимают мучительную смерть от рук сокамерников.
Слух о том, что знаменитый Фишер переводится в бутырскую общую камеру, разумеется, мгновенно разлетелся по тюремному «телеграфу». Может быть, Головкину попались тихие и мирные соседи. Но скорее всего, помогла недобрая слава. Легендарный Фишер шесть лет держал в страхе Москву и Подмосковье. Реальный Головкин, садист и людоед, продолжал внушать ужас даже закоренелым уголовникам. Ничего с ним в тюрьме не случилось.
...Суд состоялся только в октябре 1994 года.
У М. А. Пашкова, назначенного Головкину адвоката, была сложная задача. Его профессиональным долгом было защищать преступника и, несмотря на очевидность вины последнего, все-таки постараться облегчить его участь. Впору было вспомнить о знаменитых показательных политических процессах тридцатых годов, когда официальные защитники старались перекричать государственных обвинителей в требовании лютой смерти преступникам, да и сами преступники не отставали — «казните меня, врага народа!».
Судебный процесс был закрытым, подсудимый Головкин сидел в клетке, его охраняли стражники, но народная ненависть к детоубийце, детомучите-лю явно ощущалась. Несколько раз за время заседаний матери и отцы погибших мальчиков, даже свидетели по делу пытались достать Головкина через стальные прутья, чтобы задушить голыми руками.
Чрезмерные эмоции невольно попадали и в адвоката — как он осмеливается защищать такую мразь, требовать для него снисхождения?! Поскольку вменяемость Головкина была доказана, то единственной возможной тактикой защиты было убедить суд заменить исключительную меру наказания пожизненным заключением. «Оставьте ему годы для молитвы», — попросил однажды Пашков.
Но он сам, очевидно, понимал бесплодность таких попыток. Оставь суд ему жизнь — родители, родственники погибших, все жители Одинцовского и прочих районов, наверное бы, разнесли здание суда по кирпичу. Милосердие — великое понятие, но к тому, что творил Головкин, оно неприменимо. Даже гуманисты Андрей Сахаров и Сергей Ковалев в деле этого маньяка, возможно, заколебались бы в своей принципиальной позиции за отмену смертной казни. «Мне отмщение и аз воздам».
То, что людям не дали линчевать Головкина самого, нашло замещение в линчевании его имущества. После тщательного исследования и обнаружения в багажнике пятен крови автомобиль Головкина был перевезен в Горки-10. Гараж Головкина, его подвал стали местом самого пристального осмотра. Оттуда было вывезено несколько десятков предметов — вещественных доказательств. Веревки, ножи, паяльные лампы, обрезки проволоки, оцинкованная ванна, бурая от детской крови...
Как только следствие закончилось и с гаража была снята охрана и печать УВД, местные мужики выкатили из гаража головкинскую машину, облили бензином и сожгли, гараж разрушили до основания. Никто не взял себе ни листика железа — поганое. Место, на котором стоял гараж, было проклято — никому не было позволено тут строиться. Дыру в жуткий пьггочный подвал оставили открытой и туда стали высыпать мусор.
Это не средневековая война с колдуном, это было в 1993 году вблизи Москвы. Люди хотели вьггравить саму память о злодее, вытравить свой собственный стыд от того, что прожили, проработали с Головкиным в Горках десять лет и не раскусили его. Ареста и суда казалось недостаточно, чтобы застраховать себя на будущее от подобной напасти. Нужна была и магия.
Не очень помогло. Схваченный намного позже Головкина маньяк Сергей Ряховский, хоть и был жителем Балашихи, любил орудовать в несчастном Одинцовском районе Московской области.
19 октября оказалось очень значимой датой в жизни С. А. Головкина. В этот день в 1982 году он начал работать на Московском конном заводе № 1. В этот день в 1992 году он был задержан на железнодорожном переезде и распростился со свободой. Она была ему дана, только чтобы осеменять лошадей и убивать детей. 19 октября 1994 года прозвучал приговор суда.
По совокупности всех вмененных ему статей, по которым была доказана виновность, Головкин получил 28 лет лишения свободы. А по 102-й — смертную казнь. Более строгое наказание поглотило менее строгие.
Никакие апелляции не помогли. Приговор остался в силе.
Казнь заканчивается одной-единственной пулей в затылок, которой предшествует иногда очень долгое ожидание. Головкин встретил уже третий Новый год в тюрьме — 1995-й. Ранним мартовским утром его разбудил конвойный и повел на медицинский осмотр. Врач велел ему раздеться по пояс, измерил температуру, давление, пульс, прослушал сердце и легкие.
— Осужденный Головкин здоров.
А дальше его повели не вверх в камеру, а куда-то вниз. Он догадался.
Серый бетонный пол был покрыт мелкими трещинками времени. В одном углу имелось квадратное отверстие с деревянной крышкой. Крышку подняли. Спускаться в ярко освещенный бетонный подвал надо было по железной лесенке.
Как выглядит ад, Головкину было известно давно. Небольшое квадратное помещение. Скоба в потолке, через нее перекинута веревка, закрепленная в кольце, забетонированном в стену. С крюка спускается другая веревка из синих и белых нитей. На веревке уже приготовлена петля-удавка. Под ней — колченогая табуретка. Все остальное также готово — паяльная лампа для опаления волос, накаленная проволока для написания разных слов на груди, нож и топор для разделки, крупная кормовая соль для консервирования и ванна, глубокая жестяная оцинкованная ванна со слоем бурого порошка на дне толщиной в ладонь.
А из темноты, прячущейся по углам, на преступника смотрели одиннадцать кровавых мальчиков. Они так и остались у него в глазах.
За спиной офицер взвел курок табельного пистолета.
— Давай, — еле слышно шепнул Головкин.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Мрачная получилась книжка. Страшно о таком писать, страшно читать, страшно думать. Но приходится. Потому что маньяки — явление, увы, естественное. С леденящей кровь регулярностью они появляются и убивают людей. Их выслеживают, ловят, лечат в больницах, гноят в тюрьмах, расстреливают. В одном городе маньяка, бомжа, насиловавшего и убивавшего детей, выследили... сами дети. Семилетняя девочка, якобы гуляя, заманила негодяя в подвал, а там его поджидали мальчики немного постарше с топорами и молотками. Они его просто забили до смерти.
И тем не менее эти монстры появляются снова. Это темная, малообъяснимая месть самой природы. Врожденная агрессивность, замешанная на сексуальной неудовлетворенности, помноженная на психопатический склад характера, — и готово дело. Новые фишеры выходят на охоту.
Может быть, кто-нибудь, купивший эту книжку, чувствует в себе подобные агрессивные желания и иногда прокручивает в воображении кровавые картинки.
Уважаемые потенциальные маньяки, прочитайте книжку до конца. Содрогнитесь, посмотрите, как отвратительно то, что делал Головкин. Отважившихся на подобное все равно поймают, все равно казнят, их проклянут собственные матери. Чтобы этого не случилось, сублимируйте, вытесняйте мрачную дурь безопасным творческим трудом.
Уважаемые потенциальные маньяки, если чувствуете неодолимое желание пойти на улицу следить за одинокими женщинами, за гуляющими подростками, попробуйте это желание одолеть. Сдержанность — великое достойное качество человеческого разума.
Останьтесь дома и попробуйте всех, кого хотите убить, умертвить на бумаге. Напишите роман.
Скажем, мистический триллер про вурдалаков и глупых девушек или детектив под названием «Хохот дьявола». И пусть там кровища льется рекой, чтобы в жизни ее проливалось поменьше. Сейчас издательства охотно это печатают. Можно заработать неплохие деньги и заслужить славу и почет. Вместо короткого сомнительного удовольствия и неотвратимого наказания.
Не умеете писать — возьмите нож и режьте. Только не человека, а деревянную чурку. Вырезание деревянных фигурок — очень увлекательное занятие. I
Возьмите веревку, на которой хотели бы кого-нибудь повесить, и сплетите из нее кашпо для; цветочных горшков. Десяток, два десятка кашпо. На Измайловском художественном рынке с руками оторвут.