Но вид Марины Петровны поразил меня еще больше. Казалось, женщина постарела лет на двадцать. Вот еще пару недель назад это была крепкая на вид женщина лет пятидесяти с небольшим хвостиком, а теперь перед нами сидела немощная старуха. Ее глаза ввалились, лицо как будто посерело и осунулось, губы провалились внутрь лица. Она сгорбилась настолько, что будто стала вдвое меньше ростом. Марина Петровна сидела на кухонном стуле и тихонько раскачивалась на нем, не обращая на нас с сашей внимания. Ее невидящий взгляд бы обращен как будто внутрь себя.
– Марина Петровна! – тихонечно позвала я. – Не переживайте так! Вы же не любили Марго?
Женщина не ответила и, похоже, даже не слышала моих слов. Надо же, как она убивается из-за смерти девчонки, которую тихо ненавидела! Я сделала еще несколько попыток вывести пашину мать из прострации, но потерпела неудачу. Тогда с ней заговорил Саша:
– Марина Петровна, я вам очень сочувствую, но так же нельзя! Подумайте о Паше, если вы себя до болезни доведете, с кем он останется?
Упоминание о сыне, похоже, вывело Марину Петровну из транса.
– Поленька, обещай, если что со мной случится, ты его не бросишь. – чуть слышно прошептала она.
– Марина Петровна, да что это с вами! Не убивайтесь так, Марго все равно не воротишь.
– Я знаю…
– Марина Петровна, вам самой не справиться, вам нужен специалист… – горячо заговорил Саша.
– Священник мне нужен… – простонала женщина.
Не в силах больше этого выносить, я выбежала из кухни. Да что же такое с людьми творится? Сначала всей душой желать немедленного исчезновения девчонки, а потом оплакивать ее, как родную? Пойти утешить Пашу, что ли? Я дошла до его спальни, но, услышав оттуда жуткий заунывный вой, решила внутрь не заходить. Ладно посижу в гостиной, подумаю о жизни. У Саши нервы крепче моих оказались, пусть Марину Петровну он утешает.
Я села на диван и задумалась. Что-то в этом деле я упустила, что-то тут не срастается. Итак, что мы имеем? С одной стороны, у нас есть маньяк, который душит молодых девушек каким-то проводом и выкалывает им глаза ножницами. С другой стороны у нас – хладнокровный шантажист с персональным счетом на Сейшельских островах. К тому же, шантажист отлично осведомлен о том, кто именно спонсирует Машу и сколько у него нужно просить на первый раз. Могут ли маньяк и шантажист быть одним и тем же человеком? Как-то непохоже. Но, если это разные люди, откуда у шантажиста снимок убитой Марго? Шел спокойно с фотоаппаратом в руке, и случайно наткнулся на убитую девушку?
Из кухни вышел Саша. Он не стал заходить в гостиную, вызвал меня в коридор и предложил уходить. По его словам, ему удалось немного успокоить Марину Петровну, и большего мы сегодня сделать все равно не можем. Мы молча доехали до дома, от ужина я отказалась, а мамочка с Сашей соорудили некое подобие омлета и быстро съели его на кухне. Я пока раздумывала над нашими преступлениями, и от напряжения у меня раскалывалась голова.
– Сашок, как ты думаешь, почему Марина Петровна так мучается, прямо постарела на полвека? Она ведь Марго, мягко говоря, недолюбливала? – спросила я, когда любимый, наконец, закончил ужинать.
– Одно дело – не любить человека, и другое – наткнуться на его обезображенный труп.
– Это она нашла Марго?
– Я точно не понял, по-моему, было так: Марго вышла за папиросами, а через минут пятнадцать по всему подъезду начали хлопать двери, раздавались какие-то женские крики, и когда Марина Петровна выглянула из двери на площадку, ей снизу крикнули: «Тут внизу девушка задушенная лежит, взгляните, это не из вашей квартиры?» Они вдвоем с сыном, как были в халатах и тапочках, бросились вниз, ну, и увидели ее.
– Рядом лежали ножницы?
– Вот про ножницы я не спросил. Впрочем, если и лежали, навряд ли люди в шоке обратили бы на них внимание. Кстати, ты про ножницы можешь у следователя спросить.
– Ты уже не возражаешь против моего участия в расследовании?
– А если буду возражать, ты от расследования откажешься? – нахмурился Саша.
– Нет, конечно.
– Ну, так лучше я буду в курсе, в крайнем случае, не дам тебе наломать дров.
– Отлично, тогда давай вместе подумаем. Допустим, маньяк выбирает жертвы случайно, но чем-то он в любом случае должен в своих действиях руководствоваться. Что общего может быть между Аней, Машей и Марго? Одна гадалка, вторая начинающая певица, третья – вчерашняя школьница. Одна брюнетка, другая блондинка, третья вообще буро-малиновая…
– Ну, они все – молодые симпатичные девушки. – неуверенно протянул Саша. – Все трое незамужние, но имеющие постоянных бой-френдов…
– Вообще-то, Марго назвать особо симпатичной никак нельзя. Но ты считаешь, маньяк знал подробности их биографий?
– Ну, если уж он знает подробности про банкира…
– Ну и откуда он узнает биографии жертв?
– Ну, встречает на улице подходящую девушку, выслеживает, и все узнает.
– Прямо Джеймс Бонд какой-то свихнутый. Устроить длительную слежку, собрать настоящее досье с компроматом, и все лишь для того, чтобы потом быстренько удушить жертву и выколоть ей глаза.
– Ну, не только для того, ты забыла про шантаж. Может, он и не маньяк вовсе. Просто у него такое ноу-хау – убивать одних девушек, а потом фотографиями их трупов шантажировать других.
– Интересная мысль. – задумалась я. – Ты полагаешь, он просто косит под маньяка? И все задумано для того, чтобы шантажировать банкира Перельмана? Хорошо, но зачем было убивать сразу двух девушек – Аню и Марго? Для того, чтобы насмерть напугать Машу, вполне хватило и одной фотографии.
– А может, он и хотел задушить и сфотографировать одну Аню? Задушить успел, а пока доставал фотокамеру, в подъезде раздались чьи-то шаги, и он сбежал? Вот и пришлось душить еще одну девушку. А может, он решил убить нескольких, чтобы создать видимость серии. Если будет лишь одна жертва, и сразу письмо банкиру, милиция сразу догадается, кто шантажист.
– Похоже на правду. Значит, кто у нас вырисовывается – хладнокровный шантажист и убийца, прикидывающийся маньяком? Так что: все-таки Петр Гринько?
Глава 11
Новая жертва ему не нравилась. Те, предыдущие, были молоденькими и хорошенькими. Он испытывал настоящий кайф, набрасывая им на шею телефонный провод и сжимая его концы в своих мускулистых руках. Девушки бились в судорогах, пытаясь вдохнуть хоть глоток воздуха, потом грузно падали на пол, а он с помощью своей удавки приподнимал их головы, наслаждаясь каждым мигом предсмертной агонии. И каждый раз ему казалось, что на их месте, на грязном полу подъезда – та, с которой все началось.
Он всегда был странным. Почему-то еще со школы он не мог смотреть людям в глаза. Черные точки зрачков в середине цветного желе вызывали у него непонятный страх. Ему казалось, что глазное яблоко сейчас вспенится, выйдет из берегов глазниц и растечется по лицу собеседника, Он отводил взгляд, начинал заикаться, и в результате любое общение превращалось для него в пытку. В школе он сидел за последней партой один. Одноклассники пытались его дразнить, но он, не отвечая на насмешки, сразу бил обидчика в самое ненавистное место на лице – глаз. Получив пару фингалов, от него отстали. Он был некрасив – худощавый, прыщавый, с угрюмым вытянутым лицом. Так и просидел всю школу один – без приятелей, без любовных увлечений. Его побаивались даже учителя – что-то недоброе исходило от лица с бегающими впалыми глазами.
Он не любил смотреть кино, зато много читал. В книгах не надо было смотреть в глаза героям. Он ходил в походы, участвовал в опасных экспедициях вглубь земли, а в подростковом возрасте покорял смуглых красоток. А по ночам его фантазии оживали и норовили заглянуть ему в глаза. Их зрачки впивались в его, и как будто тянули наружу. Он просыпался с жутким криком, прижав кулаки к готовым вот-вот вытечь глазам. На крик прибегали испуганные мать с отцом. С отцом он как-то поделился содержанием ночных кошмаров, но тот, простой строительный рабочий, пригрозил подростку ремнем, если тот не прекратит придуриваться.
Он больше не рассказывал родителям свои «фантазии», но они вовсе не проходили. Теперь кошмары сопровождались негромким пением или странными разговорами на неизвестном ему языке. Посторонний взгляд вызывал у него уже не смутный страх, а самый настоящий ужас. Чтобы не встречаться ни с кем глазами, он сократил общение до минимума. Окончив школу, не стал поступать в институт, а пошел в строительное училище, по стопам отца. На стройке надо таскать кирпичи, а они, в отличие от людей, безопасны. В училище его побаивались так же, как в школе. Если доходило до драки, дрался он без правил. Он не боялся ни крови, ни боли – похоже, боль он почти не чувствовал. В молодежных тусовках он участия не принимал, но разговоры о бабах все же слышал – в курилке, на практике, на лекциях. Эти разговоры вызывали у него сладкое томление внутри живота и ночные фантазии о красотках, которые полюбят его и не станут смотреть в глаза.
Закончив училище, он пошел работать на стройку вместе с отцом. Ночные фантазии становились все сильнее, ночные кошмары – тоже. И он впервые задумался – нет ли тут связи? Если у него появится постоянная женщина, возможно, жуткие видения, в которых его глаза, разрываясь, вытекают из орбит, исчезнут. По крайней мере, надо попробовать. На очередном перекуре он подошел к одному из рабочих и, по привычке смотря в сторону, поинтересовался: где можно снять девушку – недорогую и непротивную? Развеселившийся рабочий тут же подсказал добрый десяток адресов разных массажных салонов и уличных «точек», где стоят соответствующие девицы, и в полном восторге пошел рассказывать дружкам, что странный девственник, видимо, решил распрощаться со своей невинностью.
Он действительно решил это сделать. Этим же вечером он пошел на улицу, на которой действительно стояло несколько сильно раскрашенных молодых особ, Он выбрал ту, что помоложе и посимпатичнее, подошел и, смотря на ее сапожки на шпильках, спросил: