– Слушай, из какого, пардон, борделя выкопали эту парочку?
– Да не из борделя, а из стриптиз-клуба. – поправила я. – Видишь, как она профессионально танцует у шеста?
– А Маша тут причем?
– А что, Снежная королева – владелица борделя, и вместо ледяного замка она затаскивает Кая в публичный дом… – задумчиво сказала я. – А чтобы выручить брата, Герда нанимается в этот бордель проституткой. Очень даже современная трактовка темы. Не зря же концерт назван «Недетские сказки».
– Бедная Маша! Разве она знает об этой трактовке?
– Что-то ты слишком уж сильно переживаешь за Марию. – возмутилась я.
– Да ладно тебе, не ревнуй. Жалко девочку, она ведь и правда талантлива.
– А главное, красива.
– Привет! – сказал кто-то прямо над ухом. Я подняла глаза – ох ты, надо же! Надо мной склонилась двухметровая фигура следователя Белова, держащего в руках огромную охапку белоснежных лилий. Следователь, дождавшись ответного приветствия, сел рядом с одним из машиных охранников. А через пару минут попросил его поменяться местами. Сев рядом со мной, Белов тут же спросил:
– Где этот придурок выкопал «сладкую парочку»?
– Господин Перельман пригласил группу, название которой гармонирует с псевдонимом его подопечной. – официально проговорила я, сообразив, что обращение «этот придурок» относится, скорее всего, к многострадальному Виктору Исаевичу.
– А они точно из Москвы? Мне кажется, точно такую девицу я недавно встретил на панели возле железнодорожного вокзала.
– А зачем вы встречались с этой девицей? – злорадно поинтересовалась я. Надо же, какой! Сам-то он не может предложить Маше ничего лучше своей холостяцкой одноконатной квартиры, а туда же – певица московская его не устраивает!
– Я просто мимо вокзала проходил. – спокойно ответил Белов. – Мне кажется, Маше не следует выступать вместе с этой группой.
– Вы намерены пригласить для нее из Москвы другую группу, классом выше? Я правильно вас поняла? – уточнила я.
Следователь отвернулся и сделал вид, что внимательно смотрит на сцену. Саша опять нагнулся к моему уху:
– А этот чего приперся?
– Это машин поклонник. – пояснила я, радуясь, что не услышала опять определение «этот придурок». Правда, по тону Саши вполне можно было понять, что он имел в виду.
– Разве не он ведет дело об маньяке?
– А почему он не может вести дело и ухаживать за Машей? Она же не подозреваемая, а совсем наоборот.
«Розовые слоны» в песне наконец доели свои бананы, фонограмма смолкла, а публика в зале зааплодировала. Герда отпустила истерзанный штатив, снова сдернула с него микрофон и грозно двинулась высокой грудью на Кая. Тот ужом завертелся на сцене, а из динамиков грянуло разухабистое: «Эх, Дуся, ты вся моя!»
– Вы уверены, что вместе с этой группой Маша прославится? – вновь обратился ко мне следователь.
– Нет, не уверена. Но она делает то, что может. – прокричала я сквозь грохочущую музыку. – Когда-нибудь, если ей повезет, она сможет сама выбирать певцов для совместных концертов. А пока приходится брать то, что дают.
С огромным трудом досидев до антракта, мы дождались перерыва, и я с тоской оглядела еще более опустевший зал. Половина и без того немногочисленной публики сломалась уже на «Дусе», остальные покинули зал чуть позже, в начале песни «Мы грохочем – значит, хочем! Грохочу – тебя хочу!». Бедная Маша! Ей придется выступать при очень немноголюдном обществе. В зале остались лишь приглашенные на халяву журналисты и пара десятков человек, которым, очевидно, было до смерти жаль денег, отданных за билет. Впрочем, для первого раза, может, не так уж и плохо, что народу в зале немного. Мы с Сашей и Беловым, оставив охранников в зале, прошли за кулисы. За кулисами Маши не оказалось, и мы пошли в гримерку. Постучались и, дождавшись удивленного: «Входите!», вломились внутрь. Маша в коротком розовом халатике сидела на пуфике перед большим зеркалом, а вокруг суетилась пожилая женщина с седыми волосами. Она мазала певицу какими-то кисточками, проводила по щечкам пуховкой, периодически судорожно размахивая руками, как будто отгоняя от подопечной мух. Увидев нас, Маша слегка покраснела, затем, проигнорировал своего поклонника, повернулась ко мне:
– Поля, это провал! Ты видела, зал почти пустой!
– Ничего, ты первый раз поешь на большой сцене, полный зал тебе ни к чему.
– А вы в первом ряду сидите?
– Конечно, прямо перед сценой. После каждой песни будем по очереди подходить к тебе и дарить цветы.
Гримерша нервно зашипела на нас, мы вернулись в зал, и стали терпеливо ожидать второго отделения. Успокаивало нас лишь то, что жутких Кая с Гердой мы сегодня больше не увидим. Белов громко возмущался московскими гастролерами, как вдруг в его кармане зазвенел мобильный. Он достал трубку, немного послушал, что-то пробормотал и быстро поднялся с места, одновременно протягивая мне букет лилий:
– Передай его Маше.
– А вы куда? – я не поверила своим ушам.
– Меня срочно вызывают. Я Маше вечером позвоню.
Через мгновение он уже выбежал из зала. Мы с Сашей переглянулись:
– Ну вот, на одного зрителя меньше. – вздохнула я. – Теперь нам с тобой придется вдвоем букеты дарить.
Заиграла музыка, на сцену вышла неправдоподобно красивая Маша. Высокая, стройная, в белоснежном кружевном платье невесты, с распущенными белыми волосами, в которые были вплетены лилии… Лицо девушки, и без того похожее на тонкий фарфор, казалось еще белее от подсветки, и на нем ярко сверкали огромные, чуть удлиненные темно-серые с синим отливом глаза, похожие на два ослепительных драгоценных камня. Белый луч прожектора, в полной темноте направленный на певицу, внезапно порозовел, и лицо Снежной королевы окрасилось нежным румянцем, а алые кружева превратились в оперение сказочной птицы… Публика зааплодировала. Маша пела сама, без фанеры, приятным высоким голоском, правда, песни оставляли желать лучшего.
– Ей надо дать приз «Красота спасет мир!» – выдохнул потрясенный Саша.
– Закрой глаза и слушай! – для порядка прошипела я. – Ты на концерт пришел, а не конкурс красоты!
На самом деле я даже не ревновала любимого к Маше. Она была слишком красива и для него, и для молодого следователя, и для сцены нашего провинциального городка…
Песня закончилась, и я с букетом Белова подошла к сцене. Маша тоже подбежала к самому краю, нагнулась ко мне и прошептала на ухо:
– Куда Оскар делся?
– Его срочно вызвали, по работе! – ответила я, нервно оглядываясь на зал. – Ты не волнуйся, он тебе вечером позвонит.
Яркие серые глаза красавицы потускнели от слез:
– Значит, его работа важнее всего, а я должна ради него отказаться от карьеры!
– Не раскисай, зрители смотрят! – сквозь зубы зашипела я. – Хочешь делать карьеру – вперед, улыбайся!
Маша отошла от края сцены, нервно крутя в руках букет лилий. Она неуверенно поискала глазами человека, которому могла бы их передать, но никто не торопился ей на помощь. Тем временем музыка вновь полилась из динамика. Маша решительно подошла к микрофону, сняла его и свободной рукой бросила лилии в зал. Они упали почти перед носом охранника, который нагнулся, поднял цветы и с довольной ухмылкой положил из на соседнее свободное сидение. На полусогнутых ногах, чтобы не мешать зрителям со второго ряда, я подошла к нему и, перекрикивая музыку, сообщила:
– Не расслабляйся, в конце песни подойдешь с этими цветами к Маше и вновь их вручишь.
Полюбовавшись на вытянувшуюся от удивления физиономию мордоворота, я вернулась на место. Второе отделение было короче первого, и прошло оно как-то в хлопотах, незаметно. Скучать нам не пришлось – мы с Сашей и обоими охранниками по очереди подбирали брошенные Машей со сцены цветы, вручали их певице, она снова бросала букеты в зал, мы подбирали их и вручали снова… Я все ждала, что вот-вот зрители заметят наши манипуляции и начнут смеяться, но в зале было настолько темно, что, похоже, на круговорот цветов в природе никто внимания не обратил.
В конце отделения нам с Сашей пришлось пережить еще один культурный шок. Заключительную песню про Снежную королеву Маша пела совместно с Каем и Гердой. Зрелище оказалось ошеломляющим. Длиннющая Герда и с трудом достающий ей до подбородка Кай по-прежнему выглядели актерами дешевого порнофильма, а красавица Маша в белоснежных кружевах казалась юной выпускницей Института благородных девиц, которая вместо собственной свадьбы по ошибке попала в бордель. Но хуже всего было то, что Маша пела вживую, а жуткая парочка московских гастролеров вместо своих голосов предпочло врубить «фанеру», Возможно, петь вживую они не умели вовсе. И вот они мелкими бесами вились вокруг Маши, а их дурные голоса из динамиков почти полностью заглушали ее приятный, но не слишком сильный голосок.
«Растопи мое ледяное сердце» – пела Маша, ухватившись обеими руками за штатив и осторожно отодвигаясь от вертлявого Кая, Но шустрый парнишка никак не унимался и все лез к ней с обьятиями, мешая петь. Герда в некотором отдалении тихо сосала микрофон, не мешая процессу. Кай тем временем все теснее сжимал кольцо своих ручонок на машиной талии. Наконец девушка не выдержала, рывком вытащила из штатива микрофон и, прокричав в него трогательные слова о горячих объятиях, которые важнее, чем вечность, со всей силы приложила Кая микрофоном по темечку. Он отскочил, как ошпаренный, а его поросячий визг еще долго звучал в обоих динамиках, В такт ему из зала подвывала от восторга немногочисленная публика. И когда отзвучали последние аккорды, пережившие концерт благодарные зрители аплодировали Маше стоя.
– Крутая девчонка! – перекрикивая аплодисменты, восторгался Саша.
– Тебе понравилось? Так я тебя тоже треснуть могу, только попроси! – разозлилась я.
Едва смолкли овации, мы с Сашей и двумя охранниками прошли за кулисы, перехватив Машу у самой гримерки:
– Подруга, а чего ты на сцене дерешься? – с ходу поинтересовалась я. – Вы разве совместное выступление не репетировали?