– Да. Но это, – Борисов кивнул на фотографию, – какая-то…
– Очень скоро будет и ответ, – посмеиваясь, проговорил Петрович.
Борисов внимательно посмотрел на него.
– Что ты увидел? – спросил старик.
– Да просто об этом думаю. – Борисов отвел взгляд.
– Вот и я всю ночь просидел. А что нового есть о вешателях?
– Да пока ничего. Я думаю, все это связано. Не зря плакатики на грудь вешают. Возьмем Будина, и, я думаю, многое станет ясно.
– А начальство, видать, так не думает.
– Почему?
– Да мне так кажется, – смешался старик.
– Начальство так не думает. Сегодня на ковер тягало. Вроде следователь из столицы приезжает.
– Значит, не доверяют тебе?
– Я ничего нового не нашел, – вздохнул Борисов. – Вот только благодаря тебе и вышел на Будина и его компанию. А так…
– Погоди, – остановил его Петрович. – Значит, всех уже из той братии установили?
– Да пока только Будин проходит по делу, – вздохнул Борисов. – Ну и еще Грозный скорее всего пойдет, Иван.
– А Степан, значит, снова в стороне останется? – неожиданно зло спросил Петрович.
Скрывая улыбку, Борисов отвернулся и выключил закипевший чайник.
– Пока так, – кивнул он. – Но если возьмем Будина, то он, без сомнения, сдаст всех. Букин говорит, что…
– Да он тоже вешал, паскуда, в Лесосибирске, – процедил Петрович. – Неужто не поймете вы? В девяносто втором их всех оттуда перевели, а дело прикрыли. Оно и понятно – новая власть в России, все по-новому, и незачем старый грех ворошить. Прикрывал кто-то Будина с дружками. Ведь они там не просто так вешали. Золота они немало вымыли. И Букин, он тогда майором был, самое…
– Это ты тоже в архиве нашел? – перебил его Борисов. – Но странно – ведь от дела ничего не осталось.
– Так меня втянуло. Сам знаешь, как я на пенсии живу, скука смертная. Вот только ты и даешь иногда информацию к размышлению. А что Погодина – ничего нового не сообщила?
– Она, судя по всему, чего-то боится. Так, в общих чертах дала некоторую информацию, что освободила Любимова и Лобикова.
– А что сами мужики-то говорят?
– Ничего, Любимов как в рот воды набрал, а Лобикова мы не нашли.
– Они всю жизнь молчат, может, поэтому и живы. Но вот сейчас что-то странное происходит – пытаются убрать Соловьева, Погодину, а Любимова с Лобиковым нет. Почему?
– Значит, считают, что они не опасны.
– А ответь, – спросил Петрович, – тебе больше хочется взять Будина с остальной гоп-компанией или тех, кто вешает теперь?
– Это взаимосвязано, я уверен. Кто-то таким способом напоминает о случившемся в девяносто первом в Лесосибирске. И если возьмем Будина, мы раскроем убийства и в то время, и сейчас.
– Значит, ты считаешь, что те, кто уничтожает подонков, тоже преступники?
– Да, я так считаю. А ты думаешь иначе?
– Я, конечно, понимаю, что вешать не признанных судом преступниками людей – самосуд. Судя по всему, это запланированная акция возмездия. И тем не менее убийство есть убийство, его ничем не оправдаешь. Правда, сейчас в уголовном кодексе появилась статья о праве на самооборону.
– Ага, – насмешливо согласился Борисов. – В Москве женщина защищалась от насильника, наугад ткнула его ножом, который носила лет с семнадцати, когда ее впервые пытались изнасиловать. Насильник умер, она ножом попала в артерию, и он сдох от потери крови. И что? Ей дали условный срок, и она должна выплатить большие деньги родственникам погибшего насильника. А ведь его нашли в машине со спущенными штанами. Вот тебе и право на самооборону.
– Да все я понимаю, – вздохнул Петрович. – Просто ты кое-что никак понять не можешь. Да, это не метод борьбы с преступностью, хотя и довольно действенный. Я, например, не понимаю тех, кто требует возвращения смертной казни. Пожизненное заключение – это самое ужасное, что можно придумать.
– Я такого же мнения. Поэтому давай пить чай и…
– Потому и не повесили Будина и Букина, – вздохнул Петрович. – Они должны попасть в ад независимо от того, существует ли он на том свете, пусть они испытают его при жизни. Давай пить чай, – кивнул он. – Я купил торт «Наполеон», очень вкусный.
– Нам нужна Наталья Васильевна Окунева, – вежливо проговорил молодой мужчина в штатском.
– А вы кто? – настороженно спросила открывшая дверь полная женщина.
– Капитан Парин. – Он достал удостоверение. – Управление по борьбе с организованной преступностью.
– Она уехала, – торопливо заговорила полная, – часа три назад. Собрала вещи и уехала. Сказала, на курорт.
– Понятно. Она не говорила, куда именно?
– Нет. Сказала, надо развеяться.
– Ясно. Жаль. Очень бы хотелось поговорить с госпожой Окуневой. Ну что ж, до свидания и спасибо. И еще. Надеюсь, вы понимаете, что говорить о моем визите никому не следует?
– Конечно. А Наталья, значит…
– До свидания. – Холодно улыбнувшись, капитан пошел к стоявшей у калитки машине.
– Слышь, Витька, – закрыв дверь, позвала женщина, – хозяйка-то наша из мафии. Сейчас милиционер приходил. Из самого управления…
– Закрой рот, – хмуро посоветовал толстый мужчина в пижаме, – а то кудахчешь, как курица. Я тебе сразу говорил – не может простая баба иметь такие хоромы, да еще с квартирантов денег не брать, они только за домом должны приглядывать. Надо уматывать отсюда.
– Куда? – зло спросил Омар.
– На курорт какой-то, – усаживаясь рядом с водителем, ответил «капитан», – часа три назад.
– Что делать будем? – спросил сидящий за рулем здоровяк.
– Давай в аэропорт, – решил Омар. – Может, успеем перехватить. Или хотя бы узнаем, куда улетает. А уж там ее встретят.
– Значит, ее нет, – вздохнул неторопливо идущий по тротуару молодой мужчина в темных очках. – Отбой! Ждите меня у магазина.
– Поехали, – кивнул сидевший за водителем один из троих парней. – Янки сказал, у магазина сядет.
– Чувствую, нам тут придется задержаться, – недовольно проговорил водитель.
– Как устроилась? – спросил по телефону Будин.
– Более или менее, – ответила Наталья. – Надеюсь, ненадолго. Что ты решил насчет Литовца?
– Пока ничего. Как получу подтверждение, что на него было покушение, тогда…
– А если это просто спектакль? – перебила она.
– Там такие люди, что сумеют отличить спектакль от жизни. Ты никуда не выходи, в город приехали люди Умар-бека. И скорее всего они…
– Думаешь, Грозный с Рафиком не послали киллеров?
– Рафик вряд ли. Командор тоже нет. Грозный может. Впрочем, скоро все это закончится, и мы будем доживать где-нибудь на берегу…
– Мне только сорок два, доживать еще рано.
– Но мне уже пятьдесят три.
– Будем жить, а не доживать, – улыбнулась Окунева.
Прозвучал вызов сотового.
– Приходил один, – услышал Будин мужской голос. – Показал удостоверение УБОПа. В машине было еще четверо. Уехали в аэропорт.
– Молодец. Умеешь ты деньги зарабатывать. Если что, звони сразу.
– Да мы с миром. – Угол поднял руки вверх.
– Уходите, – проговорил стоящий на крыльце с ружьем Соловьев. – И чем быстрее вы это сделаете, тем для вас лучше. Сейчас могут вызвать участкового, а он…
– Он нам ни к чему, – засмеялся Угол. – Меня ищет милиция. Ну, не официально пока, но все-таки. Подозревают, что я убил Топорика. Я бы хотел с тобой поговорить о Лесосибирске. Сергей Угаловский – мой отец.
– Заходи. – Соловьев опустил ружье.
– К нему трое каких-то приехали, – торопливо говорила соседка, – я сама видела. Он с ружьем вышел, один руки вверх поднял, но потом опустил, и они вошли в дом.
– Значит, нормальные люди, – улыбнулся Зубин. – Спасибо, тетя Клава, за бдительность.
– А взаправду говорят, что бандитов какие-то добрые люди начали вешать? Из города вон Сашка Лопушкина приехала и сказывала. И сейчас, говорит, в городе намного меньше…
– Во-первых, – перебил ее участковый, – хорошие люди никого вешать не будут. А во-вторых, вы ведь умная женщина и не станете слушать болтовню.
– Вот я так ей и сказала, – торопливо проговорила соседка, – что, мол…
– Извините, – вежливо остановил ее Зубин, – мне сейчас будут звонить. Спасибо и до свидания.
– Да Будин там мутил воду, – говорил Соловьев. – И Букин с Уриным, дядей Топорика. Любимова с Киркой – так Лобикова прозвали – крайними пустить хотели. А твой папаша, видно, им не по зубам пришелся. Его ножом два раза ударили, били потом и уже мертвого повесили. А кто именно, не знаю. Я начал копать, но меня сразу перевели севернее, а там… – Он потрогал свой бок. – В общем, кончился мент Соловьев.
– Но ведь тебя хотели убить, – сказал Угол. – Значит, ты что-то знаешь. Скажи…
– Слушай сюда, – не дал договорить ему Соловьев. – Если бы я знал что-то, то давно бы рассказал кому следует. А то, что знаю, и следователю из прокуратуры говорил, и сейчас тебе. Так что не грузи на меня больше, чем надо. А убить хотят… – Он пожал плечами. – Хрен его знает почему. Может, так же думают, как и ты. Но Будину сейчас с Букиным, один хрен, конец. А больше я и не знаю ничего. Насчет Букина, кстати, у меня нет стопроцентной уверенности. Предположения были, а вот уверенности нет. Правда, говорят, он сейчас подробные показания дает. С Суцким соревнуются, кто быстрее и больше напишет. – Он рассмеялся.
– А отца ты знал? – тихо спросил Угол.
– Знал, – вздохнул Соловьев. – Ну, конечно, приятелями не были, так, встречались. Нормальный мужик был, – он посмотрел на Угла, Метку и Романа, – не трус и слово держал. Начали эти сволочи с одного местного, у него брат где-то милиционером был. Он ехал в Лесосибирск, но его по дороге обстреляли, ранили крепко. А больше я о нем ничего не слышал. В общем, Урин там загуливал, крестный отец местных бандюков. Ведь в то время вся грязь всплывать стала. Рэкет, крыши разные появились. И многие тогда капитал на чужой крови нажили. Эти, кто твоего отца кончил, золота там прилично хапнули. Сейчас живут припеваючи. Когда я после ранения в себя пришел, хотел покопаться еще. Но тут несчастья житейские начались – жена ушла, мать с отцом умерли. А я слаб оказался, стал горе водкой заливать. И если бы не приятель один, так бы и кончил где-нибудь на свалке, среди бродяг тех, кого я сажал. Смертным боем меня били. И друзья отвернулись. Но один вот сюда привез, потому и живу. А сейчас и пить бросил. Девушке-следователю пообещал и не пью. Слово все-таки держать умею.