О том, что происходило дальше, можно было только строить предположения – но практически безошибочные, основанные на строгих научных данных. Расправленные панели солнечных батарей «Вечного бурана» и выступающие детали корпуса должны были расплавиться первыми и, повинуясь поверхностному натяжению, превратиться в серебристые шарики жидкости на поверхности космического корабля. Когда «Вечный буран» пересек границу между короной и хромосферой, начал таять уже корпус и в хромосфере, на глубине 2000 километров, полностью расплавился. Шарики жидкого металла собрались в огромную серебристую каплю, безошибочно ныряющую к цели, которую заблаговременно рассчитали расплавившиеся к тому времени компьютеры. А далее, повинуясь свойствам солнечной атмосферы, у капли вырастет и протянется на сотни метров огненный хвост, цвет которого будет меняться от бледно-голубого в начале до желтого и великолепного оранжевого в конце.
И вскоре этот прекрасный феникс безвозвратно канет в огненный океан.
13 января, планета Земля
Мир человечества вновь сделался таким, каким был до Маркони.
Едва стемнело, в небе заплясали великолепные сияния, которыми можно было любоваться даже в экваториальных широтах.
Глядя на телевизионные экраны, заполненные белым шумом, большинство жителей Земли могло лишь догадываться о том, как складывается положение на той огромной территории, где бушевала война.
13 января, Московский театр военных действий
Генерал Бейкер оттолкнул командира 82-й парашютно-десантной дивизии и еще парочку офицеров, пытавшихся затащить его в вертолет, и поднял бинокль, чтобы продолжить наблюдение за горизонтом, где впереди грохотал русский фронт.
– Дистанция 4000 метров! Боеприпас № 9, замедленного действия! Огонь!
По грохоту артиллерии за спиной Бейкер мог точно сказать, что из всей артиллерии в строю остались только 105-мм реактивные гранатометы, да и тех не более трети.
Час назад немецкий танковый батальон – последнее из уцелевших подразделений бронетехники – предпринял поразительно дерзкую попытку контратаки. Поначалу результаты казались обнадеживающими: на расстоянии восьми километров натовские танки успешно били по русским и немало уничтожили – примерно вполовину своей численности. Но превосходство противника было подавляющим, и немецкие танки просто исчезли под ревущим стальным потоком русской армии, как роса под полуденным солнцем.
– Дистанция 3500 метров! Огонь!
Малокалиберные ракеты зашипели на лету, и перед цепью русских танков взметнулся барьер из земли и огня. Но это было все равно что оползень с речного берега перед разливом половодья: земля – очень недолговечное препятствие перед неумолимыми водами.
Как только поставленная разрывами эфемерная завеса рассеялась, из густого дыма снова появилась русская техника. Бейкер разглядел, что она идет плотно, будто на параде. Еще несколько дней назад атака в таком строю была бы самоубийством, но теперь, когда почти вся авиация, дальнобойная артиллерия и управляемые ракеты НАТО были просто неспособны действовать, эта тактика стала вполне рациональной. Максимальная концентрация бронетехники, безусловно, обеспечивала прорыв оборонительных порядков противника.
Бейкер предполагал, что эти самые порядки устроены весьма хаотично. В условиях полного паралича электромагнитной аппаратуры было практически невозможно быстро и точно определить направление главного вражеского удара. Он также ничего не знал о действиях обороняющихся подразделений. В отсутствие беспроводной связи скоординировать их боевую работу было бы чрезвычайно сложно.
– Дистанция 3000 метров! Огонь!
– Генерал, вы искали меня?
В траншее появился французский командующий генерал-лейтенант Руссель. Его сопровождали только французский подполковник и пилот вертолета. Как ни странно, одет он был не в камуфляж, а в парадную форму не только с ярко сверкающими генеральскими звездами, но и с несколькими рядами начищенных медалей на груди. Поэтому и стальная каска на голове, и автомат на ремне за плечом казались неуместными.
– Мне сообщили, что Французский легион покинул укрепления на нашем левом крыле и отступил.
– Так точно, мой генерал.
– Генерал Руссель, за нашими спинами ведет отступление семисоттысячная группировка НАТО. Успех их прорыва из вражеского окружения зависит от стойкости нашей обороны!
– Зависит от стойкости вашей обороны.
– Потрудитесь объяснить вашу реплику.
– Вам самому придется много что объяснить! Вы скрывали от нас реальное стратегическое положение. Вам с самого начала было известно, что русские правые, считавшиеся нашими союзниками, ищут возможности для сепаратных переговоров о прекращении огня на Восточном фронте Москвы!
– Как главнокомандующий силами НАТО я имел на это право. Генерал, я полагаю, вы также четко осознаете возложенную на вас и ваши войска обязанность следовать отданным приказам.
Молчание.
– Дистанция 2500 метров! Огонь!
– Я выполняю приказы только президента Французской республики.
– Я не верю, что вы могли в последние дни получить приказ на этот счет.
– Я получил его полгода назад, во время приема в честь Национального дня[23] в Елисейском дворце. Президент лично дал мне указания о том, как должны действовать французские армейские части, если обстоятельства сложатся так, как сегодня.
Бейкер в конце концов вышел из себя.
– Ублюдки! Вы, ничуть не изменились со времен Де Голля![24]
– Ну-ну, не стоит так волноваться. Если вы решите принять бой, я останусь с вами, отпустив своих подчиненных. Мы будем сражаться и с честью примем смерть на этой заснеженной равнине. Ведь именно здесь полегла и армия Наполеона. Так что нам нечего будет стыдиться, – сказал Руссель и похлопал по сложенному прикладу автомата «FAMAS» (естественно, французского производства).
Молчание.
– Дистанция 2000 метров, огонь!
Бейкер медленно повернулся к стоявшим рядом с ним строевым командирам.
– Передайте мои слова американским солдатам, защищающим эти рубежи: когда появилась наша армия, мы воевали, не полагаясь на компьютеры. Наша армия состояла из фермеров. Когда-то мы сражались на Окинаве с японцами в джунглях, прорывая траншею за траншеей. В Кхешани мы лопатами отбивали гранаты, которые бросали в нас северовьетнамские солдаты. Еще раньше, одной холодной зимней ночью, наш великий Вашингтон лично повел своих босоногих солдат через ледяной Делавэр, чтобы творить историю…
– Дистанция 1500 метров, огонь!
– Приказываю уничтожить документы и материальные запасы…
– Дистанция 1200 метров, огонь!
Генерал Бейкер надел каску, поправил бронежилет и расстегнул кобуру с пистолетом. Гранатометы молчали – прислуга закладывала боеприпасы в стволы. Затем прогремели разрывы.
– Солдаты! – крикнул Бейкер, глядя на русские танки, развернувшиеся перед ним во всю ширь кругозора, словно завеса, за которой скрывается сама смерть. – Штыки примкнуть!
Солнце то исчезало, то вновь проглядывало сквозь густой дым над полем боя, и на заснеженную равнину, где бушевала ожесточенная битва, ложились прихотливые узоры света и тени.
Море сновидений
Первая публикация как 梦之海 в «Science Fiction World», Чэнду, 2002 г.
Первая половина
Низкотемпературный художник
Низкотемпературного художника привлек сюда Фестиваль искусств льда и снега. Пусть идея была абсурдной, но с тех пор как океаны высохли, Янь Дун постоянно думал об этом. И, сколько бы лет ни прошло, эпизод появления низкотемпературного художника с неизменной ясностью воспроизводился в памяти.
В тот момент Янь Дун стоял перед своей собственной только что законченной ледяной скульптурой. Его окружали искусно вырезанные ледяные скульптуры других мастеров. Вдалеке над снежным полем возвышались сверкающие в лучах зимнего солнца полупрозрачные небоскребы и замки. Эти произведения искусства были весьма недолговечными. Скоро этот сверкающий мир превратится в пруд чистой воды, тревожимой весенним ветерком. Всегда грустно было смотреть, как они тают, но этот процесс заключал в себе много невыразимых тайн. Возможно, это и было настоящей причиной глубокой преданности Янь Дуна снежному и ледяному искусству.
Янь Дун оторвал взгляд от своей работы и решил больше не смотреть на нее, пока судьи не назовут победителей. Он вздохнул, посмотрел на небо. Тогда-то он и увидел впервые низкотемпературного художника.
Сначала он решил, что это самолет, за которым тянется белый инверсионный след, но летящий предмет двигался намного быстрее самолета. Вот он описал в воздухе большую дугу. След пара, похожий на меловую черту, прочертил крюк в голубом небе. А потом летящий предмет внезапно остановился высоко в воздухе прямо над Янь Дуном. След пара постепенно сокращался от хвоста к голове, как будто летающий вдыхал его обратно.
Пока след был виден, Янь Дун пристально рассматривал его. Он заметил в начале белой ленты мерцание и сразу же решил, что там есть что-то, отражающее солнечный свет. Затем он разглядел, что это было: маленький пепельно-серый сфероид. Вскоре он понял, что сфероид лишь кажется маленьким, потому что находится далеко. А теперь он рос с молниеносной быстротой. Вернее, падал с огромной высоты туда, где стоял Янь Дун. Окружавшие, поняв это, кинулись врассыпную. Янь Дун тоже пригнулся и побежал, петляя и огибая ледяные скульптуры.
Но тут на землю легла гигантская тень. Янь Дун почувствовал, что кожу у него на голове стянуло от страха. На мгновение кровь будто застыла в его жилах. Но удар, которого он ожидал, не состоялся. Все метавшиеся вдруг остановились. Теперь они ошалело смотрели вверх. Он тоже задрал голову. Гигантский сфероид висел в сотне метров над головами. Вообще-то он был не совсем сфероидом, как будто пар, выброшенный во время его высокоскоростного полета, изменил свою форму. Половина, обращенная в ту сторону, куда он летел, была гладкой, блестящей и круглой. На другой половине рос большой пучок волос, отчего аппарат становился похожим на комету с подстриженным хвостом. Он был массивным, более ста метров в диаметре, и казался холмом, подвешенным в воздухе. Все находящиеся на земле почти явственно ощущали чудовищную тяжесть этого тела.
Как только сфероид остановился, воздух, приводивший его в движение, ударил в землю, взметнув быстро расширяющееся кольцо снега и грязи. Говорят, что, когда люди прикасаются к чему-то, неожиданно оказывающемуся холодным, как кубик льда, оно кажется таким горячим, что они с криками отдергивают руки. Именно это ощутил Янь Дун, когда на него обрушилась воздушная масса. Несомненно, то же самое почувствовал бы и обитатель известного своими пронизывающими морозами северо-востока. К счастью, воздух быстро рассеялся, иначе все, кто находился внизу, окоченели бы. Тем не менее практически у всех открытые участки кожи оказались так или иначе обморожены.
Лицо Янь Дуна онемело от внезапного холода. Он поднял глаза, внимательно изучая поверхность сфероида. Тот состоял из полупрозрачного пепельно-серого вещества, хорошо известного Янь Дуну: льда. Этот подвешенный в воздухе объект представлял собой гигантский ледяной ком.
Как только ветер утих, Янь Дун, к своему изумлению, разглядел, что вокруг огромного ледяного шара, белея на фоне голубого неба, порхают сверкающие на солнце, необыкновенно чистые крупные снежинки. Однако эти снежинки были видны только на определенном расстоянии от сфероида. Отплывая чуть дальше, они сразу растворялись в воздухе. Они образовали снежное кольцо вокруг сфероида, как если бы сфероид был уличным фонарем, освещающим несущийся мимо снег.
И вдруг сфероид заговорил.
– Я низкотемпературный художник! – отчетливо сообщил чистый мужской голос. – Я низкотемпературный художник.
– Гигантский ком льда – это вы? – заорал Янь Дун.
– Вы не можете разглядеть мою истинную форму. Ледяной шар, который вы видите, создан моим морозным полем из влаги в воздухе, – ответил низкотемпературный художник.
– А снежинки?
– Это кристаллы кислорода и азота, содержащиеся в воздухе. Ну, и вдобавок сухой лед, образующийся из двуокиси углерода.
– О, ваше морозное поле настолько мощное!
– А вы как думали?! Это все равно что бесчисленные крошечные ручки, крепко держащие бесчисленные крошечные сердца. Поле останавливает движение всех молекул и атомов, оказывающихся в его досягаемости.
– И при этом поднимает в воздух гигантский ледяной шар?
– Это поле совсем другого рода – антигравитационное. Мне очень нравятся инструменты, которые вы все используете для обработки льда. Они просто восхитительны. Эти лопаточки, скребки и стамески разных форм. Не говоря уже о лейках и паяльных лампах. Восхитительно! У меня тоже есть набор крошечных инструментов для создания произведений искусства при низких температурах. Это различные типы силовых полей. Не так много инструментов, как у вас, но работают они очень хорошо.
– Вы тоже создаете ледяные скульптуры?
– Конечно. Я ведь уже сказал: я низкотемпературный художник. Ваш мир почти идеально подходит для ваяния скульптур из снега и льда. Я был просто потрясен, узнав, как долго они здесь сохраняются. И с восторгом заявляю, что мы коллеги.
– Откуда вы прилетели? – спросил скульптор, стоявший рядом с Янь Дуном.
– Из очень далекого места, из мира, для вас непостижимого. Но он совсем не так интересен, как ваш. Я изначально сосредоточился исключительно на искусстве и не контактировал с другими мирами. Однако, увидев выставки, подобные этой, увидев так много коллег, я испытал желание вступить с вами в общение. Но, честно говоря, очень немногие из низкотемпературных работ, которые я вижу под собой, заслуживают того, чтобы называться произведениями искусства.
– Почему? – спросил кто-то.
– Они чрезмерно реалистичны, слишком много внимания уделяется форме и деталям. А ведь во Вселенной нет ничего, кроме пространства. Так называемый реальный мир – это всего лишь свалка искривленных пространств. Как только вы это поймете, то увидите, насколько ваши собственные работы наивны и примитивны. Однако… хм… в этой работе определенно что-то есть.
Как только голос затих, снежинки, облачком окружавшие ледяной шар, как будто потекли вниз через невидимую воронку, образовав тонкую нить, которая протянулась сквозь воздух к вершине ледяной скульптуры Янь Дуна и начала растворяться. Янь Дун встал на цыпочки и осторожно протянул руку в перчатке к снежинке. Когда до нее осталось совсем немного, его пальцы снова почувствовали то же самое странное жжение. Он поспешно отдернул руку, но она успела окоченеть.
– Вы указываете на мою работу? – спросил Янь Дун, растирая замерзшие пальцы другой рукой. – Я… я не пользуюсь традиционными методами. То есть не вырезаю скульптуру из готовых глыб льда. Я построил конструкцию из нескольких больших мембран. На дне этой формы долго кипела вода, образующийся пар поднимался вверх и примерзал к мембране, образуя сложный кристалл. Как только лед стал достаточно толстым, я удалил мембраны, и в результате получилось то, что вы видите.
– Отлично! Очень интересно! Замечательно передает красоту холода. И что вдохновило вас на эту работу?..
– Оконное стекло! Не знаю, будет ли понятно вам мое описание: когда просыпаешься в суровую зимнюю ночь незадолго до восхода солнца, затуманенный взгляд падает на оконное стекло, затянутое кристаллами. Они отражают темно-синий первый свет раннего рассвета, как будто они – продолжение сна, который я видел ночью…
– Да, да, понимаю! – Снежинки вокруг низкотемпературного художника танцевали, складываясь в живые узоры. – Я вдохновлен! Я хочу творить! Я должен творить!
– Вон там, недалеко, находится река Сунхуа[25]. Вы можете выбрать любой блок льда или…
– Что?! Ваш подход к искусству жалок, как бактерия. Неужели вы считаете, будто моя форма низкотемпературного искусства имеет что-то общее с вот этим? Тут вовсе нет того льда, который мне нужен.
Стоявшие на земле ваятели ледяных скульптур недоуменно взирали на инопланетного низкотемпературного художника.
– В таком случае вам придется… – начал было Янь Дун, но космический пришелец перебил его:
– Я отправлюсь на океан.
Заготовка льда
Вдоль береговой линии на высоте пяти километров летела огромная армада самолетов. История человечества еще не видела столь пестрого сборища летательных аппаратов. Тут были самолеты всех типов, начиная от гигантских реактивных «Боингов» и заканчивая легкими частными машинами, похожими на комариков. Все крупные агентства новостей мира отправили сюда своих корреспондентов, оснастив их средствами воздушного передвижения. Не отставали от них исследовательские и, конечно, правительственные организации. Эта хаотичная воздушная армада следовала за коротким следом густого белого пара, как стадо овец, опасливо спешащих за пастухом. След тянулся за низкотемпературным художником, который непрерывно поторапливал пристроившиеся ему в хвост самолеты, потому что из-за них ему приходится чуть ли не ползти. (Для того, кто способен как угодно прыгать сквозь пространство-время, даже лететь со скоростью света – все равно что ползать.) Он безостановочно жаловался, что задержка убивает его вдохновение.
Журналисты, набившиеся в самолеты, поначалу засыпали низкотемпературного художника вопросами по радио, но тот не пожелал ответить ни на один. Его интересовал только разговор с Янь Дуном, который летел в «Харбине Y-12», арендованном Центральным телевидением Китая. Так что вскоре репортеры притихли и просто внимательно слушали диалог между двумя художниками.
– Ваш дом находится в пределах Млечного Пути? – спросил Янь Дун. «Харбин Y-12» летел ближе всех к низкотемпературному художнику. Оттуда был хорошо виден летящий ледяной шар, периодически появляющийся в начале следа белого пара, который образовался из кислорода, азота и углекислого газа в атмосфере, конденсирующихся при сверхнизких температурах вокруг ледяного шара. Иногда и самолет случайно задевал клубы белого тумана; тогда окна самолета сразу же покрывал толстый слой инея.
– Мой дом не входит ни в одну галактику. Он расположен в обширном пустом пространстве, разделяющем галактики.
– На вашей планете должно быть очень холодно.
– У нас нет планеты. Низкотемпературная цивилизация возникла в облаке темной материи. Этот мир действительно очень холодный. Жизнь с трудом наскребла немного тепла из окружающей среды, близкой к абсолютному нулю. Она впитывала каждую кроху излучений, долетавших от далеких звезд. Как только низкотемпературная цивилизация научилась перемещаться на дальние расстояния, мы тут же отправились на ближайшую теплую планету на Млечном Пути. В этом мире нам, чтобы жить, приходилось поддерживать низкую температуру, поэтому мы на этой теплой планете стали низкотемпературными худож-никами.
– Низкотемпературное искусство, о котором вы говорите, занимается созданием скульптур изо льда и снега?
– О, нет. Нет. Использование температуры, которая намного ниже среднемировой температуры, для воздействия на мир с целью создания художественных эффектов – это лишь часть низкотемпературного искусства. Лепка изо льда и снега – это разновидность низкотемпературного искусства, подходящая для вашего мира. Здесь температура льда и снега считается низкой. В мире темной материи она была бы высокой. Ну, а в мире звезды низкотемпературным материалом считалась бы лава.
– Кажется, у нас есть что-то общее в том, какое искусство считать красивым.
– В этом нет ничего необычного. Так называемое тепло – это всего лишь краткий эффект столь же краткого спазма, возникшего после рождения Вселенной. И прекращается он в одно мгновение, как свет после заката. Энергия рассеивается. Только холод вечен. Красота холода – единственная непреходящая красота.
– Значит, вы утверждаете, что Вселенная неизбежно придет к тепловой смерти? – прозвучал чей-то голос в наушнике, торчавшем в ухе Янь Дуна. Позднее он узнал, что вопрос задал физик-теоретик, летевший в одном из самолетов немного позади.
– Это не имеет отношения к нашей теме. Мы будем говорить только об искусстве.
– Океан уже под нами! – сообщил Янь Дун, посмотрев в иллюминатор, где медленно отползала назад извилистая береговая линия.
– Впереди лежит самая глубокая часть океана. Там лучше всего будет заготавливать лед.
– И откуда же возьмется этот лед? – спросил Янь Дун, недоуменно разглядывая лежавший внизу бескрайний голубой простор.
– Лед будет везде, куда явится низкотемпературный художник.
Низкотемпературный художник летел еще около часа. Янь Дун в очередной раз посмотрел вниз через иллюминатор и увидел все ту же водную поверхность. И в тот же миг самолет резко взмыл вверх, и скульптор чуть не лишился сознания от перегрузки.
– Эй, мы чуть не впилились в него! – крикнул пилот.
Оказалось, что низкотемпературный художник резко остановился в воздухе. Никак не ожидавшие этого следующие самолеты веером рассыпались в разные стороны.
– Черт возьми! Для этой заразы инерции вовсе не существует. Он просто взял и остановился, даже не снижая скорости. По всем законам природы от такого торможения лед должен был бы разлететься на куски, – сказал пилот Янь Дуну, проворно разворачивая самолет. Вся воздушная эскадра сделала то же самое. А ледяной шар, величественно вращаясь, висел в воздухе. Он обильно производил кислородные и азотные снежинки, но сильный ветер высоты сразу же уносил их прочь, и казалось, что вокруг шара развеваются длинные белые волосы.
– Я приступаю к творчеству! – объявил низкотемпературный художник и, не дожидаясь ответа Янь Дуна, внезапно рухнул прямо вниз, как будто разжалась гигантская невидимая рука, которая держала его в воздухе. Он свободно падал, все быстрее и быстрее, пока не исчез на синем фоне океана, оставив лишь хрупкую нить атомов, тянущуюся к воде из ниоткуда. Над поверхностью моря взметнулось кольцо белых брызг. Когда же оно опало, вокруг разошлась высокая волна.
– Ну вот, космический пришелец покончил с собой, кинувшись в океан, – сказал пилот Янь Дуну.
– Не смешите людей! – возразил Янь Дун, вызывающе утрируя свой северо-восточный акцент, и свирепо взглянул на пилота. – Спуститесь немного. Ледяной шар вот-вот выскочит на поверхность.
Но ледяной шар не всплыл. Там, куда он рухнул, в океане появилась белая точка. Она быстро превратилась в диск. Самолет снизился, и Янь Дун наблюдал происходившее в подробностях.
Белый диск оказался белым туманом, образовавшимся над океаном. Его облачко быстро расширялось, и вскоре вся видимая художнику из продолжавшего снижаться самолета поверхность воды покрылась густыми белыми испарениями. Вдруг раздался странный и очень громкий шум, перекрывший рев моторов самолета. Этот шум походил на раскаты грома и одновременно наводил на мысли о разламывающихся равнинах и рушащихся горах.
Самолет кружил низко над морем. Янь Дун внимательно всматривался сквозь туман в поверхность океана. Свет, отражающийся от нее, был мягким, иным, чем несколько мгновений назад, когда от игры золотых бликов было больно глазам. Цвет воды стал насыщеннее. Бурные волны становились все ровнее и глаже. И в следующий момент он испытал потрясение, осознав, что волны стали твердыми и неподвижными.
– О небеса! Океан замерз!
– Ты с ума сошел! – Пилот от возмущения забыл о вежливости и гневно обернулся к пассажиру.
– Сам посмотри!.. Эй, ты все еще снижаешься? Хочешь сесть на лед?!
Пилот потянул ручку на себя. В глазах у Янь Дуна снова потемнело. Он услышал, как пилот бормочет:
– Э-э… Нет… Вот же, черт, как странно… – Вид у него был такой, будто он спит наяву. – Я не снижался. Это океан, нет, лед поднялся прямо к нам!
И тут раздался голос низкотемпературного художника:
– Немедленно уберите свой летательный аппарат с дороги. Не преграждайте путь поднимающемуся льду. Если бы в летающей машине не было моего коллеги, я просто пустил бы лед прямо на вас. Когда я творю, не выношу помех вдохновению. Улетайте на запад, на запад, на запад. Так будет ближе к краю.
– Краю? Краю чего? – спросил ничего не понимающий Янь Дун.
– Ледяного куба, который я делаю.
Самолеты метнулись стаей перепуганных птиц, одновременно набирая высоту и разворачиваясь в ту сторону, которую указал низкотемпературный художник. Белый туман, образовавшийся из-за перепада температуры, рассеялся, и внизу до горизонта простиралось темно-синее ледяное поле. Самолет изо всех сил лез вверх, но ледяное поле поднималось еще быстрее, нагоняя и «Харбин Y-12», и все остальные самолеты.
– Проклятье, за нами сама Земля гонится! – выкрикнул пилот.
Как ни надрывался мотор, но ледяное поле быстро подлезало под самолет. Вот уже темно-синие неподвижные волны замелькали под самыми крыльями.
– Делать нечего, придется садиться на ледяное поле. Да где ж это видано – приземляться на наборе высоты?
Едва успел он договорить, как «Харбин Y-12» пересек границу ледяного поля. Под фюзеляжем мелькнул ровный край. Внизу снова появился океан, волны которого играли солнечными бликами. Примерно то же самое видит пилот истребителя в момент отрыва от палубы авианосца, не считая того, что этот «авианосец» был высотой в несколько километров!
Янь Дун резко обернулся. Позади медленно удалялся огромный темно-синий утес с чрезвычайно ровной поверхностью. Утес оказался очень длинным – увидеть одновременно два его конца было невозможно. Подножие утеса упиралось в воду; там, где на него набегали волны, образовался белый срез. Через несколько секунд он исчез, и на его месте явилась ровная поверхность. Гигантский айсберг отделился от океана и продолжал подниматься быстрее и быстрее. «Харбин Y-12», между тем снижался и вскоре оказался посередине между айсбергом и морем. Янь Дун видел еще одно ледяное поле. Только находилось оно не под ним, а над ним и казалось необыкновенно, угнетающе темным куском неба.
Когда ледяная глыба поднялась еще выше, Янь Дун наконец собственными глазами увидел, что низкотемпературный художник сделал именно то, что намеревался: гигантскую глыбу льда в форме прямоугольного параллелепипеда. Теперь эта темно-синяя глыба висела над головой, занимая две трети неба. Высоко в небе на плоской грани пучком ослепительных молний играл солнечный свет. На фоне этого гигантского задника медленно поднимались несколько самолетов, напоминающих воробьев, кружащих перед небоскребом. Их и разглядеть-то можно было, лишь хорошо присмотревшись. Позднее радиолокационные измерения позволили установить, что ледяная глыба представляла собой совершенно правильный, сильно вытянутый прямоугольный параллелепипед шестидесяти километров в длину, двадцати километров в ширину и пяти километров в высоту.
Ну а гигантская глыба льда продолжала подниматься, постепенно уменьшаясь, и через некоторое время ее видимый размер смог наконец уложиться в рамки человеческого сознания. На океане лежала ее неимоверная тень. Когда же она сдвинулась, людям открылось поистине ужасающее зрелище, какого планета не знала за все время своего существования.
Самолеты летели в длинном узком каньоне, пустоте, оставшейся в океане после того, как оттуда вынули гигантский блок льда. По обе стороны вздымались стены морской воды в пять километров высотой. Никогда еще люди не видели воду в таком состоянии – в форме высоченных жидких утесов! У их подножия ярились стометровые волны, а вершины рушились на глазах наблюдателей. Стены, покрытые рябью, неуклонно сходились, сохраняя строго вертикальное положение, и ущелье неуклонно сужалось.
Происходящее походило на зеркальное отражение того катаклизма, который Моисей некогда совершил в Красном море.
Янь Дуна особенно изумляло то, насколько медленно все это происходило. Очевидно, причиной замедленности был масштаб. Ему случалось бывать на водопадах Хуангуошу. Там тоже казалось, что вода падает медленно. А ведь утесы из морской воды, вздымавшиеся перед ним, были на два порядка больше этих водопадов. Но и времени, чтобы насмотреться на сегодняшнее неповторимое чудо, у него было достаточно.
Тень, отбрасываемая глыбой, полностью исчезла. Янь Дун поднял голову. Видимый размер ледяного параллелепипеда уже не превышал размером удвоенного диска полной луны. Для неба не так уж заметно.
Два невообразимых водяных утеса сходились, и котловина сжималась, превращаясь в ущелье. Затем две стены длиной в десятки километров и высотой в пять тысяч метров столкнулись. Между морем и небом разнесся громкий глухой удар. Провал в океане на том месте, откуда была изъята ледяная глыба, безвозвратно исчез.
– Но это ведь не сон, правда? – спросил сам себя Янь Дун.
– Будь это сон, все обошлось бы хорошо. Смотри! Смотри!
Пилот ткнул рукой вниз. Там, где только что сошлись два утеса, океан отнюдь не успокоился – там, их реинкарнацией, поднялись две волны длиной с исчезнувшую впадину и разошлись в противоположных направлениях. С высоты эти волны не производили особого впечатления, но из научных измерений потом стало ясно, что их высота превышала двести метров. При близком взгляде они походили на два движущихся горных хребта.
– Цунами? – спросил Янь Дун.
– Да. И, пожалуй, такое, какого мир еще не видел. На побережье будет катастрофа.
Янь Дун посмотрел вверх и не смог рассмотреть в голубом небе ледяную глыбу. Радар сообщил, что она уже стала спутником Земли.
Весь остаток дня низкотемпературный художник извлекал из Тихого океана и отправлял на орбиту вокруг Земли точно такие же ледяные кирпичи. Сотни кирпичей.
В ночном полушарии каждые пару часов можно было видеть на небе проплывающее скопление мерцающих точек. От настоящих звезд, на фоне которых они двигались, они отличались тем, что, если пристально посмотреть, можно было различить форму каждой точки. Все они представляли собой небольшие параллелепипеды, каждый из которых был ориентирован по-своему и вращался вокруг своей оси. В результате они по-разному отражали солнечный свет и мерцали с разной скоростью. Люди долго и безуспешно пытались подобрать метафору для этих маленьких космических тел. В конце концов один из репортеров придумал сравнение, которое сочли удовлетворительным: горсть хрустальных костяшек домино, рассыпанных космическим гигантом.
Диалог двух художников
– Нам нужно поговорить, – сказал Янь Дун.
– Именно для этого я и пригласил вас сюда, но говорить я согласен только об искусстве, – ответил низкотемпературный художник.
Янь Дун стоял на гигантской глыбе льда, подвешенной в воздухе на высоте пяти тысяч метров. Он прибыл сюда по приглашению низкотемпературного художника. Вертолет, доставивший его, стоял в стороне. Его винты продолжали вращаться, и он был готов взлететь в любой момент. Со всех сторон простиралась до горизонта ледяная равнина, поверхность которой отражала ослепительный солнечный свет. Слой голубого льда под ним казался бездонным. Небо на этой высоте было чистым и бескрайним. Дул сильный ветер.
Это была одна из пяти тысяч гигантских глыб льда, которые низкотемпературный художник извлек из океанов. За минувшие пять суток он замораживал и переправлял на орбиту из океанов в среднем по тысяче блоков в день. Заморозив очередной блок в Тихом или Атлантическом океане, художник поднимал его в воздух, чтобы добавить во все увеличивающееся число сверкающих «космических костяшек домино». Вдоль океанского побережья по всему миру не осталось ни одного крупного города, который не пострадал бы многократно от цунами. Однако чем дальше, тем реже происходили эти катастрофы, и причина этого была проста: уровень воды на планете понизился.
Мировой океан постепенно превращался в ледяное кольцо, вращающееся по орбите вокруг Земли.
Янь Дун топнул по твердой ледяной поверхности.
– Такая огромная глыба… Как вам удается заморозить ее в одно мгновение? Да еще и настолько равномерно, что блоки не только не трескаются, но и получаются совершенно однородными. Какую силу вы используете, чтобы отправлять их на орбиту? Все это находится за пределами не только нашего понимания, но даже воображения.
– Это ерунда – ответил низкотемпературный художник. – В творческом процессе мы сплошь и рядом уничтожаем звезды! Но разве мы не договорились обсуждать только вопросы искусства? С точки зрения искусства между мной, создающим искусство своими методами, и вами, со своими лопатками и скребками для вырезания ледяных скульптур, не такая уж большая разница.
– Попав на орбиту, ледяные блоки оказываются под прямым и сильным излучением солнца. Почему они не тают?
– Я покрыл каждый ледяной блок слоем чрезвычайно тонкой, прозрачной, светофильтрующей мембраны. Она пропускает в лед только холодный свет, частоты которого не генерируют тепло. А все частоты, которые генерируют тепло, отражаются. Поэтому глыба льда не тает. Но на подобные вопросы я отвечаю в последний раз. Я не собираюсь отвлекаться от работы для разговора о таких скучных вещах. Или мы с этого момента обсуждаем только искусство, или вам лучше уйти. И мы уже не будем коллегами и друзьями.
– В таком случае скажите, сколько льда вы намерены извлечь из океанов? Этот-то вопрос напрямую касается проблемы создания произведения.
– Естественно, я возьму все, что есть. Я уже говорил вам о моем замысле; так вот, мне хотелось бы воплотить его идеально. Я предполагал взять лед со спутников Юпитера, если земных океанов окажется недостаточно, но это слишком хлопотно. Так что обойдусь тем, что есть.
Ветер трепал волосы Янь Дуна. Он то и дело приглаживал их. От холода, царившего на этой высоте, его пробирала дрожь.
– Искусство много значит для вас?
– Искусство – это всё.
– Но… но ведь в жизни есть что-то еще. Например, нам все еще приходится работать, чтобы выжить. Я – инженер Чанчуньского оптического института и искусству могу уделять лишь ограниченное свободное время.
Голос низкотемпературного художника рокотал из глубины льда, и от вибрации подошвам ног Янь Дуна было щекотно.
– Выжить… Ха! Это просто подгузник вашей младенческой цивилизации, который нужно сменить. Погодите немного, и жить для вас будет так же просто, как дышать. Мы уже забыли, что было такое время, когда нам требовалось прилагать усилия, чтобы выживать.
– А как же социальные и политические отношения?
– У зарождающихся цивилизаций всегда обнаруживается такая неприятная проблема, как существование отдельных личностей. Со временем отдельные личности сливаются в единое целое. И тогда уже нет ни общества, ни политики как таковых.
– А как насчет науки? Ведь наука какая-то должна быть? Разве может цивилизация не стремиться понять Вселенную?
– Этой ерундой тоже занимаются только совсем молоденькие цивилизации. Если немного покопаться, становится ясно все вплоть до малейших деталей. Вы скоро узнаете, что Вселенная настолько проста, что даже наука не нужна.
– Итак, остается одно лишь искусство?
– Да. Искусство остается для цивилизации единственным смыслом существования.
– А вот для нас это вовсе не единственный смысл. Мы хотим выжить. Несколько миллиардов людей на этой планете, под нами, и еще больше представителей других видов хотят выжить. Вы же хотите высушить наши океаны, превратить нашу живую планету в бесплодную пустыню, обрекая нас всех на смерть от жажды.
Из глубины льда поднялась волна смеха. И снова он щекоткой отозвался в подошвах ступней Янь Дуна.
– Коллега, послушайте, как только бурный прилив моего творческого вдохновения немного стих, я обратился к вам, чтобы поговорить об искусстве. Но вы все время переводите разговор на ничего на значащие банальности. Я глубоко разочарован в вас. Стыдитесь! Я возвращаюсь к работе.
– Да будут прокляты твои предки! – взорвался Янь Дун, потеряв наконец терпение, и пошел браниться на северо-восточном диалекте.
– Это что, грубости? – безмятежно осведомился низкотемпературный художник. – У нашего вида одно и то же тело взрослеет и проходит эволюционный путь. Так что никаких предков нет. Что касается странного тона при общении с коллегой… Он засмеялся. – Я понимаю. Вы завидуете. У вас нет моих способностей. Вы способны создавать искусство только на уровне бактерий.
– Но вы не так давно сказали, что, хотя мы используем в искусстве разные инструменты, но существенной разницы между нами нет.
– Теперь я уже так не считаю. Сначала я решил, что встретил настоящего художника, но он оказался жалкой посредственностью, болтающей о высыхании океанов, экологической катастрофе и других мелочах, не имеющих ничего общего с искусством. Слишком плоско, слишком тривиально, знаете. Художники не могут быть настолько привержены банальности.
– И все равно да будут прокляты ваши предки!
– Как вам будет угодно. Я возвращаюсь к работе. Уходите.
В тот же миг Янь Дун почувствовал, что стал тяжелее, и грузно сел на скользкий лед. Сверху налетел порыв ветра. Ледяная глыба снова начала подниматься. Он вскарабкался в вертолет, и машина с трудом переползла через ближайший край ледяной глыбы, чуть не разбившись из-за смерча, порожденного движением искусственного айсберга.
Переговоры между человечеством и низкотемпературным художником закончились полной неудачей.
Море сновидений
Янь Дун стоял в белом мире. Почву под его ногами и окружающие крутые и коварные горы покрывал серебристо-белый плащ. Ему казалось, что он в заснеженных Гималаях. На самом деле он находился в их совершенной противоположности. Это было самое низкое место на Земле – Марианская впадина, являвшаяся когда-то самой глубокой частью Тихого океана. Белое вещество, покрывающее все вокруг, было не снегом, а минералами, которые когда-то делали воду соленой. Когда морская вода замерзала, эти минералы выделялись и откладывались на дне. Бывали места, где слой этих отложений достигал ста метров.
За последние сто дней низкотемпературный художник полностью извел воду Мирового океана. Он переместил на орбиту даже ледники Антарктиды и Гренландии.
А теперь он, милостиво забыв о размолвке, пригласил Янь Дуна посмотреть, как он будет завершать свою композицию.
В ущелье впереди лежала поверхность голубой воды. Синева была чистой и глубокой. Это казалось еще более трогательным среди множества белоснежных горных вершин. Последний океан на Земле был не больше озера Дяньчи в провинции Юньнань. Его давно уже не тревожили огромные волны, лишь легкая рябь морщила воду, как могло бы быть на каком-нибудь уединенном водоеме далеко в горах. Этот последний океан питали три реки – три случайно сохранившиеся великие реки, змеившиеся по просторам обнажившегося дна. Сегодня это были самые длинные реки на Земле. Но когда люди добрались сюда, они увидели всего лишь узкие ручейки.
Янь Дун подошел к берегу океана. Остановился на краю белого пляжа. Опустил руку в чуть заметно колышущееся море. Вода была настолько насыщена солью, что волны казались густыми. Легкий ветерок сразу высушил руку Янь Дуна, одев ее в перчатку из белой соли.
Воздух пронзил резкий визг, очень хорошо знакомый Янь Дуну. Это, разрывая воздух, скользил к земле низкотемпературный художник. Янь Дун почти сразу разглядел его в небе. Он пребывал все в той же форме ледяного шара, но, поскольку вернулся прямо из космоса и не успел долго полетать в атмосфере, был намного меньше, чем при первой встрече. Люди всевозможными способами следили за ледяными глыбами, выходящими на орбиту, пытаясь заметить, как космический скульптор покидает их, но пока безуспешно. Лишь после входа в атмосферу, когда вокруг него начинал образовываться непрерывно растущий ледяной шар, его можно было разглядеть и безошибочно определить его местоположение.
Низкотемпературный художник не дал себе труда поприветствовать Янь Дуна. Ледяной шар упал в середину последнего океана, взметнув высокий водяной столб. И сразу же началось знакомое зрелище: облако белого тумана, распространяющегося из того места, где шлепнулся в воду космический пришелец. Белый туман быстро покрыл весь остаток океана. Вода с громким треском превращалась в лед. И снова туман рассеялся, обнажив замерзшую поверхность «океана». На сей раз – не так, как на протяжении всего долгого времени, – водоем застыл целиком. Там не осталось ни капли жидкой воды. И на льду сейчас не было замерзших волн. Она была гладкой, как зеркало. Все время, пока замерзало это ничтожное озерцо, Янь Дун ощущал, как в лицо тянет холодным ветерком.
Последний замерзший кусочек океана начал подниматься. Сначала он осторожно оторвался от земли всего на несколько сантиметров. Между краем ледяного поля и белым соляным пляжем пробежала длинная черная щель, куда сразу же устремился воздух, заполняющий вновь созданное пространство. Соль, подхваченная поднявшимся ветром, засыпала ноги Янь Дуна. Подъем озера стремительно ускорялся. В мгновение ока последние капли океана оказались на весу. Столь быстрый подъем огромного предмета породил сильные, хаотичные порывы ветра. Вихрь взметнул в ущелье белый столб. Янь Дун выплюнул соль, попавшую ему в рот. Она оказалась вовсе не соленой, как он ожидал. Она была немыслимо горькой на вкус – точь-в-точь как реальность, с которой столкнулось человечество.
Последний океан не был параллелепипедом. Его дно в точности повторяло контуры морского дна. Янь Дун провожал его глазами, пока он не превратился в маленькую точку света, которая растворилась в могучем ледяном кольце.
С Земли оно виделось шириной примерно с Млечный Путь, пересекающий небо с востока на запад. В отличие от колец Урана и Нептуна кольцо не образовывало плоскости, перпендикулярной или параллельной поверхности Земли. Оно больше походило на состоящий из двухсот тысяч ледяных глыб широкий пояс света в космосе. И пояс этот полностью окружал Землю. С Земли можно было отчетливо разглядеть каждую глыбу льда. Даже форма была видна невооруженным глазом. Некоторые из них вращались, в то время как другие, казалось, висели неподвижно. Двести тысяч точек света, часть которых мерцала, часть нет, образовали величественную небесную реку, торжественно текущую по небу Земли.
В течение суток яркость и цвет ледяного кольца то и дело поразительно менялись.
Особенно впечатляющими эти перемены были на рассвете и закате. Тогда ледяное кольцо постепенно меняло цвет с оранжево-красного у самого горизонта на темно-красный, затем на темно-зеленый и темно-синий, являя собой нечто вроде радуги в космосе.
В дневное время ледяное кольцо обретало ослепительный серебристый цвет и походило на фоне голубого неба на огромную алмазную реку, текущую по голубой равнине. А наиболее эффектным оно становилось, когда закрывало солнце, создавая затмение. Солнечный свет преломлялся в массивных ледяных глыбах, и в небесах начиналось странное и великолепное шоу фейерверков.
Продолжительность затмения зависела от того, пересекало кольцо путь солнца или следовало параллельно ему. Так называемые параллельные затмения случались, когда солнце некоторое время следовало вдоль ледяного кольца. Каждый год случалось одно полное параллельное затмение – солнце от восхода до заката следовало над ледяным кольцом, и в этот день ледяное кольцо казалось поясом из серебряного пороха, выпущенного в небо, где яростно полыхал зажженный на восходе ослепительный огненный шар. Когда же солнце садилось на западе, зрелище было настолько великолепным, что мало кто мог найти слова, чтобы передать его. Пожалуй, точнее всего подходила незамысловатая фраза: «Сегодня Бог по небу прогулялся».
И все же наиболее чарующее зрелище ледяное кольцо являло ночью. Оно было в два раза ярче полной луны. Его серебристый свет заливал всю Землю. Это выглядело так, будто все звезды Вселенной выстроились в ряд, чтобы торжественно пройтись по ночному небу. В отличие от Млечного Пути в этой могучей реке звезд можно было отчетливо разглядеть каждую звездочку строгой четырехугольной формы, и половина этих собранных в тугую ленту звезд мерцала. Мерцание ста тысяч звезд создавало рябь, которая вздымалась, как будто ее подгонял шторм, и из-за этого звездная река казалась разумным целым…
Прорезав атмосферу резким визгом, низкотемпературный художник в последний раз вернулся из космоса. Над головой Янь Дуна повис ледяной шар, вокруг которого плотно сгустилось собственное кольцо из снежинок.
– Я закончил. И что вы скажете? – спросил он.
Янь Дун долго молчал, а потом выговорил всего два слова:
– Я сдаюсь.
Он действительно сдался. Однажды он смотрел на ледяное кольцо три дня и три ночи подряд, не ел и не пил все это время, пока не потерял сознание. Как только к нему вернулись силы, чтобы встать с постели, он вышел на улицу и снова стал рассматривать ледяное кольцо. Он чувствовал, что может смотреть на него вечно и все равно не насмотрится. От зрелища ледяного кольца он иногда впадал в растерянность, а иногда испытывал неописуемое счастье – то счастье, которое испытывает художник, встречаясь с высшей красотой. Он был полностью покорен этой необъятной красотой. Вся его душа растворилась в ней без остатка.
– Признайтесь как художник художнику: теперь, когда смогли видеть и оценить такую работу, вы все еще рассчитываете соревноваться со мною? – спросил низкотемпературный художник.
– Если честно – нет, – совершенно искренне ответил Янь Дун.
– Так что вам остается лишь смотреть. Вы определенно не способны создать такую красоту. Вы слишком тривиальны.
– Да. Я слишком тривиален. Мы слишком тривиальны. Ну а как иначе? Мы должны поддерживать свою жизнь, жизнь детей и жен.
Янь Дун опустился на толстый слой соли, покрывавший землю, и в печали обхватил голову руками. Это была та глубокая печаль, которая возникает, когда художник видит красоту, которую не способен создать, когда он понимает, что никогда не сможет преодолеть свои ограничения.
– А как насчет названия всего этого произведения? Может быть, назвать его… Кольцом мечты? Что скажете?
Янь Дун ненадолго задумался и покачал головой.
– Нет, оно порождено морем, вернее, создано из моря. Нам даже в снах не могло пригрезиться, что в море скрывается не только та красота, к которой мы привыкли, но еще и такая. Лучше будет назвать кольцо… Море сновидений.
– Море сновидений… отлично, просто отлично. Так мы его и назовем: Море сновидений.
Тут-то Янь Дун вспомнил о возложенной на него задаче.
– Я хотел бы спросить: не могли бы вы, перед тем как расстанетесь с нами, вернуть Море сновидений в его прежнее состояние? Снова сделать его обычным морем?
– Чтобы я самолично уничтожил свое произведение? Это же смешно!
– В таком случае можно ли будет нам самим восстановить наши моря?
– Конечно, можно. Просто верните весь этот лед на планету, и все станет как было прежде.
– Но как же нам это сделать? – спросил Янь Дун, подняв голову. И все человечество вместе с ним замерло, ожидая ответа.
– А я откуда знаю? – равнодушно бросил низкотемпературный художник.
– Еще один вопрос. Как коллеги, мы хорошо знаем, что срок существования произведений из снега и льда всегда очень невелик. И Море сновидений…
– Море сновидений тоже проживет недолго. Светофильтрующая мембрана со временем распадется и перестанет отражать тепло. Но эти ледяные кубики будут таять совсем не так, как ваши ледовые скульптуры. Процесс будет куда более эффектным и величественным. Ледяные блоки начнут испаряться. Внутреннее давление разорвет мембраны. Каждый блок превратится в маленькую комету, и все кольцо затянется серебряным туманом, который постепенно рассеется в пространстве. Ну а Вселенной останется ждать появления моей следующей работы в каком-нибудь отдаленном мире.
– И когда случится это превращение? – дрожащим голосом поинтересовался Янь Дун.
– Светофильтрующая мембрана утратит эффективность… как вы тут время считаете?.. лет через двадцать. О, мы опять говорим о чем угодно, только не об искусстве! Тривиальность, хуже того, пошлость! Ладно, коллега, прощайте навсегда. Наслаждайтесь красотой, а я вас покидаю.
Ледяной шар взмыл в воздух и быстро исчез в небе. Его отбытие сопровождали все крупные астрономические организации; они сошлись на том, что шар устремился строго перпендикулярно к плоскости эклиптики. Удалившись от Солнца на тринадцать астрономических единиц, он разогнался до половины скорости света и вдруг исчез, как будто протиснулся в невидимую дыру. Исчез и не вернулся.