– Я по поводу вчерашнего нападения на вашу соседку.
– Да, ужасно. – Старуха расстроенно вздохнула. – Вот сказала бы тебе сейчас – и куда только полиция смотрит, да только не поставишь постового к каждой двери, у граждан сознательность быть должна, а ее как раз и нет, вот что плохо. Настали времена – всяк вытворяет, что в голову взбредет, и никому ничего.
– Может, вы кого-нибудь видели?
– В том-то и дело, что нет. Я ведь не торчу день-деньской у окон, в глазок тоже не заглядываю. – Старуха поджала губы. – В тот день, как на грех, и слуховой аппарат начал барахлить – надену, а в голове писк противный. Так я с самого утра пошла его чинить, в переход на Сталеваров. Но поскольку без аппарата я не слышу почти, то иду осторожно, теми улицами, где светофоры есть, машину-то я могу и пропустить. Ну, а там задержалась очень: мастеру понадобились детали – заказывал, везли их, а я ждала, не хотела туда-сюда ходить. Так что я по магазинам погуляла, в кафе перекусила, ну а потом детали привезли, так ведь еще понадобилось время на починку. Вот, считай, весь день и проваландалась: как ушла в девять, так в четыре и вернулась. Если кто и был, так я не видала.
У Реутова вдруг мелькнула шальная мысль:
– Скажите, Анна Витальевна, а у кого есть ключи от вашей квартиры?
– Ключи?! – Старуха вскинула брови. – Ну, у дочери есть, она живет через две улицы, младшая внучка часто после школы у меня сидит, я с ней математикой занимаюсь. Я, знаешь ли, математику преподавала в школе когда-то. Но в тот день внучка не приходила, у нее как раз началась ангина, до сих пор болеет.
– А у соседей?
– Конечно, у соседей нет моих ключей, еще чего.
– Ну, а вы, когда вернулись в тот день домой, ничего необычного не заметили?
Старуха нахмурилась, соображая.
– Ты думаешь, что он, как сделал свое дело, в моей квартире прятался?
– Именно. – Реутов с удивлением обнаружил, что соображает бабка очень быстро. – У вас замки очень простые, вскрыть их ничего не стоит. А вы, даже если и дома, не всегда же носите аппарат? Могли и не заметить, не услышать, а он под кроватью, например, до ночи полежал или в кладовке спрятался, а потом, когда кутерьма улеглась, ночью вылез – и был таков. Вы-то и не услыхали, на ночь ведь аппарат снимаете?
– Конечно, снимаю, спать с ним неудобно. Но раз так, то это, значит, он знал о моей глухоте. – Анна Витальевна хмурится: – Кто-то из соседей, да?
– Ну, по крайней мере, так это выглядит. – Реутов пожал плечами. – Скажите, а где Милана держит свою машину?
– А на стоянке за гаражами. Вон там, смотри, – старуха кивнула в сторону окна. – Пройдешь мимо гаражей, а за ними большая крытая стоянка, там все наши машины ставят. Надо же, беда какая… с кем же теперь собака и кот? Ведь ни разу я не видела, чтоб к ней родня наведывалась. Вот как погибли Витюша и Леночка – такая трагедия, ужас что случилось! Да ты знаешь уже, наверное…
– Да, авария. – Реутов покачал головой: – Дикий случай, и не виноват никто, так случилось, и все. Бывает всякое, и такое тоже, к сожалению. Даже если б тогда и виноват кто-то был – погибших это не вернет уже.
– Вот именно! – Старуха допила остывший чай и отодвинула чашку. – Вот так живешь, планы строишь, а человек, как сказал классик, внезапно смертен, да. Ну, так о чем, бишь, я. Как не стало Витюшки и Лены, с тех пор она все одна да одна. Родственников у нее, покойная Лена говорила, нет никаких, только семью обрела девочка, и на тебе, такое горе. Они с Витюшкой отлично жили, и с Леной девочка поладила. Леночка, бывало, все нахваливает невестку – аккуратная, воспитанная, хозяйственная. А как осталась одна, я ни разу не видела, чтоб приходил к ней кто. Ну, собака эта ее, конечно, завела она животных после похорон, оно и понятно – какая-никакая, а живая душа рядом. Ротвейлер этот, даром что огромный, а по сути, милейший пес, правда. Там и кот есть – такой барин, куда там, но я, знаешь, не понимаю котов. А собака замечательная, и куда же они теперь, в приют? Нельзя их разлучать, они вместе выросли, там дружба такая, что ты! Погибнут поодиночке, от тоски.
– Не беспокойтесь, их забрала одна девушка, знакомая Милы. – Реутов решил не развивать эту тему. – Животные в порядке, а поправится Мила, вернутся домой.
– Ну, вот хорошо бы. Только ты к тому времени найди того, кто пытался ее убить. Кому она помешала, тихая воспитанная девочка, мухи не обидит. Даже с Надеждой ругалась как-то, знаешь, интеллигентно. А по поводу того, что кто-то мог сюда войти… Я сейчас подумала: а ведь с моего балкона можно свободно перелезть на тополь и спуститься на крышу гаража. Я, конечно, такой трюк проделать не смогу, но молодой здоровый человек – запросто. Вот незадача-то, замки придется сменить, а где теперь найдешь хорошего мастера, да чтоб недорого!
– Ну, как раз такой мастер у меня есть. – Реутов вспомнил Георгия и мысленно ухмыльнулся. – И если вы не возражаете, то приедет он прямо сейчас, а эксперт изымет ваши замки. Нужно понять, вскрывались они или нет, внешне это иногда не видно, а вот внутренности замка хорошему эксперту многое могут рассказать.
– Так и сделаем. – Анна Витальевна поднялась. – Тогда ты тут распоряжайся, как знаешь, а я пойду сварю суп да пирог поставлю. И отказываться даже не думай.
Реутов принялся звонить, попутно прикидывая, что надо заодно и машину потерпевшей осмотреть, раз уж он эксперта вызывает.
Свет приблизился, и Мила ощутила страх. Впервые за все время, что она плавала в небытие, она ощутила то, что ей страшно, она понимает.
А с пониманием вернулась память.
И мир, который она не ощущала и забыла, ввалился в ее голову, сорвав петли и замки на хлипкой двери, отделяющей ее безопасное убежище.
А вместе с памятью вернулась боль. И беспокойство – Бруно и Декс, господи ты боже, где ее обожаемые братья, ее Стая? Сколько она здесь и где это – здесь?…
Мила открыла глаза.
Вернее, один глаз, потому что второй плотно закрыт повязкой. Одна рука оказалась неподвижной – к ней тянется какая-то трубка, но второй она ощупала лицо.
– Ага, проснулась.
Мила обнаружила, что лежит на кровати, рядом приборы с мигающими лампочками.
Больница. Почему?
Около кровати стоят огромный бородатый мужик в зеленой пижаме и Ленька.
– Тише, не надо нервничать. – Бородатый наклонился над Милой: – Помнишь, кто ты?
– Бруно! – Мила смотрит на Леньку. – Где Бруно и Декс?
– Уймись, их Люба забрала, живут как короли. – Леонид покосился на бородатого доктора и взял Милу за руку: – Ты же Любу помнишь? Сестра твоей соседки-художницы.
Мила нахмурилась. Ленька говорил о ком-то, кого она не помнила… или помнила? Точно, была барышня, Декса тискала. А потом… что-то случилось, но что? Почему она не помнит?
– Почему я здесь?
– Мила, кто-то напал на тебя, выстрелил в глазок. – Высокий бородатый доктор говорит густым басом. – Ты помнишь, что случилось?
Нет, Мила не помнит, и это пугает ее.
– Если не прекратишь психовать, придется снова тебя отключить. – Доктор хмурится: – Леня, следи, видишь – пульс зачастил. Мила, послушай. Здесь ты в безопасности. Меня зовут Круглов Валентин Семенович, я оперировал тебя. Пулю вытащил, ткани заживут, связи в мозге восстановятся, волосы отрастут.
Волосы?!
Мила тронула себя за голову – ну да, повязка.
– Что с моим глазом?
– Пока никаких прогнозов, но глаз – это парный орган, в отличие от мозга, без глаза, если что, организм функционирует. – Доктор потрепал Милу по руке: – Выздоравливай.
– Лень, я хочу увидеть Декса и Бруно. – Мила смотрит на Леонида. – Они же скучают.
– Ну, могу тебе фотки показать. – Тот пожал плечами: – А вживую – придется подождать, тут реанимация, сюда им нельзя.
– Гаденыш ты, Ленька.
Мила чувствует, что устала. Кто-то напал на нее, только она не знает почему.
Или знает, но забыла. Теперь надо быть осторожной и защитить Бруно.
14
Бережной понимает: некоторые вещи нужно делать, несмотря на то что они вызывают отвращение.
А ситуация с Татьяной Рудницкой вызывала в нем внутреннее отторжение – просто потому, что он не хотел и много лет избегал всего, что хоть косвенно касалось его покойной сестры.
Бывшей сестры.
Но он понимает, что деваться некуда, тем более ситуация касается одного из его лучших офицеров. Его заместителя и друга. И Люба, совсем недавно появившаяся в его жизни, нуждается в защите. Нет, она никогда не скажет этого, да и сама, возможно, не осознает, она ведь самостоятельная и гордая, привыкла сама все решать… Бережной вздохнул, вспомнив о Любе, – конечно, он обязан позаботиться о ней, его родители именно этого хотели бы.
«Если бы все сложилось иначе, они бы этих девчонок обожали. – Бережной подошел к окну, за которым просыпался от зимнего сна город. – Да, весна уже, как-то быстро… Родители гордились бы Надиными успехами в живописи, мама ведь в молодости тоже неплохо рисовала. Это потом, после смерти Оли, перестала, потому что, отец говорил, рисовала она только Олю, причем ладно бы живую – чаще всего она рисовала именно похороны, мертвого ребенка в гробу, и это было невозможно выносить… Но вышло так, как вышло, и теперь Надя мертва, а Люба в опасности. Понимает ли она сама? А вот откуда эта опасность исходит… Черт, надо уже разобраться с этой мерзкой хабалкой, и все, есть дела поважнее. Соберись, Андрей, и просто сделай это, не сажать же ее, в самом деле».
– Надо сказать Васильеву, чтоб поскорей провел допрос.
Виктор Васильев, бессменный напарник Реутова и по совместительству его лучший друг, он, как никто другой, подходит для деликатного дела. Васильев не обладал такой совершенной мужской красотой, как Реутов. И вообще при взгляде на его простоватое лицо и коренастую фигуру не возникало даже мысли, что он опасен, особенно когда Виктор простодушно улыбался и принимался болтать о том о сем. Но это как раз и было опасно, потому что майор Васильев обладал отличными навыками следователя, его мышл