Он запоздало вцепился обеими руками в покрытые жёсткой чешуёй пальцы, уже понимая, что всё погибло.
Мя-я-я-а-а-а-с-о-о!
Сладкое, тёплое, нежное, сочное…
Ничего нет лучше тебя, живая плоть, плоть, ещё не расставшаяся с душой.
Мя-я-с-о! Мясо! Жрать, жрать, жрать, ом-ном-ном, хрусь-хрусть, ы-ы-ы-ы!
Добыча трепыхается в когтях. Глупая и смешная добыча, хотела остановить её каким-то рунами! Ей ли, учившейся у самого Великого Хедина, бояться какого-то огня!
Ы-ы-ыргх. Шею — свернуть! Шею — све…
Опомнись, адата! Опомнись, если на самом деле любишь Его!
Ур-угх-ыгр. Трепыхается смешно как. Посмотрю, позабавлюсь немножко. Съесть успею, вот ещё чуточку, и съем…
Гелерра! Воин и ученица Познавшего Тьму, Нового Бога, владыки Упорядоченного! Опомнись! И… ты не видишь, что горишь?! Плоть демона не чувствует боли, но обдавшее тебя голубое пламя вцепилось в складки и щели чешуи, укрылось там, понемногу разгораясь. Ты убьёшь несчастного, но и сама погибнешь — с его предсмертным проклятьем, навек опозорив всех учеников Аэтероса!
— Хедин! Великий Хедин, помоги же мне! — вдруг вырывается у неё. — Великий Хедин! Хедин! Хедин! Хедин!
— Хедин! Хедин! Хедин! — ревёт демон, однако когти его, уже сомкнувшиеся на горле Матфея, замерли, не уходя глубже. В доброй дюжине мест броню дракона точит голубоватый дымок, проскакивают крохотные искорки — это значит, что четыре руны всё-таки сработали. Матфей, само собой, не знал никаких «заклинаний голубого пламени», начертанные его рукою символы сделали это сами, подчиняясь им одним ведомым законам.
— Хедин! Хедин!
Небось желает себе приятного аппетита.
— У… тебя… нет… надо… мной… власти! — хрипит Матфей, судорожно дёргаясь и собирая остатки смелости.
Демон рычит что-то ещё, совершенно неразборчивое, и лишь повторяющееся «Хедин! Хедин!» только и можно понять.
Когти разжимаются, полуживой Матфей мешком падает наземь.
Демон падает тоже, катается по земле, лупит по ней сжатыми в кулаки жуткими лапами, когти оставляют настоящие борозды.
Скорее, скорее, пока он не опомнился! Руны, начертить, быстро, быстро…
— Держись!
Кто-то твёрдо встал рядом с упавшим Матфеем, упёр в землю посох — конец его рассыпает искры.
— Прочь, тварь! — гремит сильный и властный голос.
Демона окутывает всё то же голубое пламя, как и от Матфеевых рун. Чудовище катается, воя от боли.
— Скорее! — нежданный спаситель крепко хватает Матфея за руку. — С этим врагом мне тоже не справиться, надо бежать, скорее!
…И они бегут.
— Хедин! Хедин! Великий Хедин!..
Всё тело охвачено голубым пламенем, и уже не спасает даже нечувствительная к боли демоническая плоть. Невесть откуда взявшийся человек стоит твёрдо, вонзив конец посоха в землю и жжёт, жжёт Гелерру уничтожительным голубым огнём.
Что ж, пусть так. Жить всё равно невозможно…
— Держись! — звенит высокий и чистый девичий голос.
Родная речь Гелерры, язык её племени, свободных и крылатых адат…
Боль очищает, пламя выжигает безумие. Она по-прежнему демон, но сводящий с ума голод отступает. Угасает и огонь, его теснит неведомая магия; чуть не ставший её добычей человек, скуля, отползает прочь; чародей с посохом грозно вскидывает руку, и спасшая Гелерру девушка истошно кричит ей прямо в ухо:
— Бежим! Бежим, пока не сгорели!
И они бегут.
— Ирма! Ирм! Ку…
— Да брось ты наконец. Не докричишься. Ушла твоя Ирма.
— К-куда ушла? — растерянно лепечет Аэсоннэ.
— Не знаю! — рявкает Чаргос. — И знать не хочу! Видать, себе дорогу пробила — может, и домой! А нас тут бросила!
— Драконов нельзя бросить, — цедит сквозь зубы Эртан. — Чай, мы не игрушки. И тебе, Чари, стыдно! На девчонку простую со злобой с такой… Может, её здешние хозяева куда утянули! Может, нам всё только показалось! Ты всё тут познал, все тайны выведал? Все заклятия, что место это держат, по полочкам разложил, по страницам расписал? Нет? Ну и молчи тогда, на других не неси. А ежели трусишь да от страха языком мелешь, что половой веником, так тогда и признайся!
Чаргос вспыхнул, вскинулся было — но тут, словно почувствовав, заныла Зося, принялась тереть кулачками глазёнки, и старшие пристыженно умолкли.
В сером тумане после исчезновения Ирмы ничего не менялось. Пленители — а это точно и несомненно пленители! — не появлялись. Всё верно — жертву следует истомить неизвестностью, равно как и голодом, и жаждой.
Дети Клары Хюммель сбились тесной кучкой, прижимаясь друг к другу и делясь теплом собственных тел. Приумолкла расстроившаяся было Зося, Чаргос с Эртаном уже не дулись друг на друга; однако в глазах Аэсоннэ застыли неизбывные недоумение с горькой обидой.
Драконы ждали. Они очень хорошо умели это делать. Все, даже Зося.
ГЛАВА IXХедин, Сигрлинн, Ракот
Отряд Ракота покинул Хьёрвард. Нашествие быкоглавцев отражено, следовало, оставив здесь дозорных в дополнение ко всегдашним соглядатаям брата, выступить на поиски пропавшего Мимира. Мудрый ётун, хранитель Источника Мудрости (он же — Источник Миров) — сгинул бесследно, и Познавшего Тьму это очень, очень беспокоило. Сейчас Ракот даже не мог сказать, тревожит ли его названного брата само исчезновение Мимира или же миновавшие с тех пор безо всяких видимых последствий десятки, если не сотни лет по времени заповедного мира, где бил из земли заветный ключ.
Сам Ракот, будь на то его воля, продолжал бы поиски Гелерры. Или стал бы преследовать быкоглавцев, или отправился бы в мир, откуда была родом маленькая колдунья Орши; но брат просил, просил обязательно начать отыскивать Мимира.
И да, Ракот был согласен, объяснение, почему это непременно надо сделать, Хедин дал отличное.
Да, надо идти несмотря на потери. Лунный Зверь послужит, если что, превосходной приманкой, а в Обетованном наготове, стоит целый полк; готовы и мгновенные порталы, способные молниеносно отправить сюда всё воинство.
Почему же ты, былой Повелитель Мрака, не обзавёлся собственной армией? Все «рати Обетованного», как порой зовут их эльфы-менестрели — это подмастерья (или, как предпочитают называть они себя сами, «ученики») Хедина, Познавшего Тьму, отнюдь не Ракота Восставшего.
И сейчас высокий широкоплечий воин с чёрным мечом, вскинутым на плечо, шагал, словно простой ратник, рядом с бойцами многих рас и обличий сквозь Межреальность, вспоминая, однако, совсем иные времена.
Времена, когда одному его слову — да что там слову, взгляду! — повиновались легионы столь многочисленные, что все подмастерья Хедина не составили б в них и миллионной доли.
Красное солнце, низкое и угрюмое, чёрные стены, взнесённые к серым тучам — мир безжизнен, здесь высится лишь крепость Ракота Восставшего, запирая дорогу «вниз», к Тёмной Цитадели.
Казалось бы, что может «запереть» путь в мрачные миры, где власть Повелителя Тьмы беспредельна? Что помешает блистающим ратям Молодых Богов пройти через Межреальность, куда им требуется?
Упорядоченное стало сейчас иным, думал Ракот, шагая рядом с хединскими подмастерьями. Оно словно растёт, раздвигает собственные границы, уходя всё дальше в Хаос. Может, это случилось после прорыва Неназываемого; может, так было всегда, только они, тогдашние Истинные Маги, этого не видели и не замечали, увлечённые совсем иным; так или иначе «ключевые миры» существовали и тогда, только роль играли несколько иную. Подобно тому, как малая крепостица, перегородив невысокой стеной узкое и глубокое ущелье, задержит неисчислимое войско — так и твердыня Восставшего в безжизненном и враждебном всему живому мире сдерживала напор шлемоблещуших армад тогдашних хозяев Обетованного.
Мы стояли, думал Ракот. И я бестрепетно смотрел, как на равнине, сложенной чёрными базальтами, сшибаются армии, как изрыгают ядовито-зелёное пламя мои чудовища, как идут в бой сторукие великаны, как вампиры — истинные вампиры, не чета нынешним! — возникают из складок сумрака, впиваясь сзади в горло предводителям ратей Ямерта — у кого, разумеется, имелось горло.
И я спокойно, как данность принимал то, что за меня, Владыку Тьмы, умирают другие. Те, кто явился на мой зов, подчиняясь додревним заклятьям, познанным мною. Я помню, как мы медленно отступали — от одной засечной черты к другой, оставляя позади рвы, заполненные обугленными костями, базальт, покрытый глубокими трещинами, во множестве мест — расплавленный и потёкший.
Мы теряли множество, но и убивали во множестве стократном. Сшибались стены огня и льда, молнии рушились с небес, оплетая гибельной сетью многотысячные полки, стонал несокрушимый камень — и я помню этот восхитительный, смертельный ужас в глазах врагов, когда я проносился на своём крылатом скакуне над сцепившимися в рукопашной фалангами.
Мы победили тогда, кстати. Они так и не дошли до самой крепости, натиск выдохся на ближних подступах.
…Но рвы, заполненные неисчислимыми костяками, я запомнил навсегда, думал Ракот. Они так и не ушли из памяти. Никто не ушёл — ни свои, ни чужие.
И потому с тех пор я так неохотно водил в бой «неисчислимые воинства».
Тёмные Легионы воссоздаются, на крайний, поистине самый последний случай, когда даже последствия, грозящие по Закону Равновесия — ничто по сравнению с непосредственной угрозой.
Что ж, прочь сомнения, впереди нас ждёт мир Источника. Брат Хедин настаивал, что там — и впоследствии — Ракоту потребуется весь полк адаты Гелерры. Что ж, может быть. Во всяком случае, кажущаяся незащищённость Лунного Зверя тоже может дать кое-какие плоды.
Дальние могут и клюнуть. Они жадны, и зачастую это перевешивает осторожность.
Оставаясь неуловимыми и неуязвимыми, они проверяли нашу защиту. Атаковали то здесь, то там, и мы послушно отвечали, бросаясь затыкать прорыв. Одерживали победу, но…