Я списываю это все на скорбь. Скорбь подобна новорожденному младенцу. Она будит тебя в любое время суток. Заполняет твой мозг непрекращающимся плачем. Она отрывает тебя от жизни, не дает есть и спать, а все вокруг талдычат: «Крепись, время лечит». Чего они не говорят, так это: «Ты думаешь, спустя два года тебе станет легче, но вдруг ты слышишь знакомую мелодию в супермаркете и начинаешь рыдать у всех на виду».
Мама никогда не рыдает на людях, но она смаргивает слезы и думает, что никто не замечает. Я часто плачу. Но иногда выдаются часы и даже дни, когда я совсем не вспоминаю о папе. И потом, конечно, я чувствую себя ужасно.
– Почему мы сегодня туда едем? – спрашивает Дэн, остановив машину на красный свет.
– Просто пообедаем у нее, – немного резко отвечаю я. – Побудем семьей.
– И больше ничего? – приподнимает бровь он, оставляя меня в замешательстве. А почему должно быть еще что-то? По телефону прошлой ночью я несколько раз переспросила у мамы: «Это просто обед, да? Больше ничего?» – «Конечно, родная» – отозвалась она, как мне показалось, обиженно.
У каждого из нас есть свое, как любят сейчас говорить, «темное прошлое». Моя мама не исключение. Об этом знает Дэн, знаю я, знает она сама. Даже девочки догадываются.
– Она опять начала, – спокойно говорит Дэн, приметив отличное парковочное место за ее кварталом.
– Ты не можешь знать наверняка, – возражаю я.
Но когда мы заходим в ее просторную квартиру (часть перестроенного особняка), мои глаза не дремлют, рыскают по сторонам, ищут улики, в надежде, что я ничего не найду…
Но я сразу замечаю его через двойные кухонные двери. Белое кухонное устройство на журнальном столике с ножками из золоченой бронзы. Большое и блестящее, стоит на старой замусоленной книге про импрессионистов, здесь совершенно не к месту.
Черт. Дэн оказался прав.
Я демонстративно не замечаю устройства, не спрашиваю, что это такое, не даю Дэну понять, что я заметила. Клюю маму в щеку (Дэн, кстати, тоже), помогаю девочкам снять пальтишки и ботинки и направляюсь на кухню, где уже накрыт стол. (В кои-то веки я уговорила маму не накрывать нам в гостиной, когда мы привозим девочек.) Захожу на кухню и резко вдыхаю. Ради всего святого, что она опять задумала?
Мама, как обычно, прикинулась агнцем невинным, но буквально пихает мне под нос овощную тарелку:
– Попробуй, Сильви, – и смеется своим серебристым смехом, который раньше был настоящим, а теперь более напоминает хрип. – Девочки, вы ведь любите морковку? Посмотрите, какая красота.
М-да, вижу я эту красоту. На столе четыре огромные тарелки с овощами каких-то невообразимых форм. Цукини, нарезанные в виде крестиков и ноликов, кружочки огурцов с зубчатыми краями, похожие на маленькие коронки, морковные звездочки, сердечки из редиса (выглядит супермило, я должна признать). И наконец, в центре, как гвоздь программы, цветок из ананаса.
Обмениваюсь с Дэном понимающим взглядом. Мы оба знаем, к чему все идет. И одна часть меня умоляет другую закрыть свое сердце, быть суровой, не поддаваться, даже не упоминать этот овощной конструктор. Но не могу. Мне нужно подыграть.
И я покорно начинаю:
– Вау! Какая прелесть!
– Я все это сделала сама, – гордо сообщает мама. – Заняло всего полчаса.
– Полчаса? – чувствую себя второй ведущей в телемагазине. – Невероятно. Как же ты справилась с этим?
– Так слушай, – мамино лицо загорается азартом. – Я купила этот замечательный, просто фантастический кухонный комбайн! Девочки, хотите посмотреть, как работает новая бабулина машинка?
– Да! – хором выдают Анна и Тесса, которых легко завлечь в подобного рода авантюры. Для них это как игра. Если я правильным голосом спрошу у них: «Вы хотите изучать квантовую физику?», они воскликнут в унисон: «Да!», и даже будут спорить: «Я первая изучать! Нет, я!» А когда я спрошу: «Вы знаете, что такое квантовая физика?», Анна уставится на меня пустым немигающим взглядом, а Тесса ляпнет: «Это как медвежонок Паддингтон!», потому что ей всегда и на все нужно дать ответ.
Когда мама и девочки уходят смотреть на чудо-машину, Дэн бросает на меня предупреждающий взгляд.
– Что бы это ни было, мы это не купим, – низким голосом говорит он.
– Хорошо, только…
– Что?
– Не воспринимай все так негативно, – развожу руками я.
– Я и не воспринимаю, – врет Дэн; более негативно может выглядеть только негатив. – Но мы больше не будем тратить деньги на очередной…
– Тсс! – пытаюсь успокоить его я.
– …хлам твоей мамы, – закончил он. – Та шайтан-машина…
– Знаю, знаю, то была ошибка, – вздрагиваю я. – Я сотни раз признавала это.
Не поймите меня превратно: я такая же поклонница тяжеловесных американских ретросоковыжималок и ручных мясорубок, как и все остальные. Но та машина для приготовления традиционного яблочного пюре была просто огромной. Мы почти никогда не ели яблочное пюре. И мы не делали все виды «вкусных и питательных пюре и каш», о которых мама разглагольствовала на своих торговых презентациях. (Историю о заготовке пакетиков с «жидкими специями» лучше вообще предать забвению.)
Каждый справляется со скорбью и горем своим собственным путем. Это я уже поняла. Но мамин путь привел ее к распаду. И дело не только в молчаливом яростном моргании. Дело в продаже непонятного «незаменимого и суперсовременного» хлама друзьям и семье.
Нет, когда она начала устраивать ювелирные вечеринки, я была в восторге. Я думала, это будет просто веселое хобби, чтобы хоть немного отвлечь ее от тоски и уныния. Первую вечеринку я посетила с удовольствием: выпила шампанского со всеми ее подругами, купила колье и браслет. Была и вторая ювелирная вечеринка, на которую я не смогла приехать, но прошло все хорошо. Затем она провела вечеринку эфирных масел, на которой я купила рождественские подарки для всей семьи Дэна, так что это тоже было прекрасно. Вечеринка с испанской посудой тоже была ничего. Я купила пару расписных тарелок для закусок и использовала их раза два (может, три).
А потом была вечеринка Trendieware.
Боже мой, одно только воспоминание об этом «действе» заставляет меня передернуться. Позвольте мне объяснить: Trendieware – это такой бренд одежды (если можно назвать их продукцию одеждой) из эластичных тканей с «современными и яркими» (читай – отвратительными) принтами. Каждый предмет можно носить шестнадцатью разными способами, чтобы отразить свою индивидуальность (мне пришлось натянуть на себя что-то невообразимое с принтом из почек и бутонов, купившись на мамино «Вам, экстравертам, там подойдет узор «Дыхание весны»), а потом продавец (то есть мама) пыталась меня убедить выкинуть всю мою одежду и носить только Trendieware.
Это был самый настоящий кошмар. Мама сохранила довольно стройную фигуру, так что может себе позволить напялить кусок обтягивающей ткани в качестве юбки. Но ее подруги? Алло? На вечеринке в основном были полные дамы за шестьдесят, угрюмо пытающиеся натянуть на себя дико-розовые кофточки поверх огромных бюстгальтеров или понять, как надеть трехстороннюю куртку (без научной степени в теоретической механике можно не пытаться). Некоторые гостьи вообще отказывались во всем этом участвовать. На деле я оказалась единственной, кто хоть что-то купил (и то «Платье-индивидуальность» я больше ни разу в жизни не надела ни одним известным способом, не говоря уже о шестнадцати).
Не удивительно, что после этого число маминых подруг резко сократилось. На следующую ювелирную вечеринку пришло меньше половины. На вечеринке с ароматическими свечами присутствовали только я и Лорна, мамина самая старая и самая преданная подруга. Когда мамы не было в комнате, я поведала Лорне свои опасения. Она же заверила меня, что скоро такой способ борьбы со скорбью исчерпает себя и придет к логическому завершению. Лорна ошиблась. Мама продает все новый и новый хлам. И единственный бесхребетный человек, который все это покупает, – я. (Лорна заявила, что у нее в квартире «больше не хватает места», что было очень умно с ее стороны. Если же я скажу такое, мама будет периодически наведываться ко мне и разбираться в шкафах, чтобы освободить место).
Я знаю, нам давно пора вмешаться. Мы много раз обсуждали это, сидя в постели, и твердо заявляли: «Нужно поговорить с ней». И на самом деле, я была готова к этому еще в прошлый наш визит. Но у мамы был плохой день, она слишком часто моргала (яростнее, чем обычно) и смотрела в окно (намного дольше, чем обычно). Она выглядела такой маленькой и хрупкой, что я хотела хоть чем-то порадовать ее. Так что я купила эту чертову машинку для приготовления яблочного пюре. (Могло быть и хуже. Это могла быть специальная девятисотфунтовая ретроветчинорезка: уникальная и незаменимая для любой кухни.)
– Что ж. – Мама возвращается на кухню и хватается за белый кухонный комбайн, который я заметила раньше. Ее щеки раскраснелись, она смотрит на нас с Дэном в упор (как делает всякий раз, когда готова начать свою «торговую презентацию»). – Вы можете подумать, что это обычный кухонный комбайн. Так позвольте мне переубедить вас: знаменитый Овощесоздатель-2000 не имеет аналогов среди современной кухонной техники.
– Овощесоздатель? – переспрашивает Дэн. – А я-то думал, овощи на грядке растут.
– Мы все так устали от скучных овощей, – машет мама, не обращая внимания на Дэна. – Но представьте себе совершенно новый способ сервировки, при котором ваши овощные блюда станут главным украшением стола! Пятьдесят две уникальные насадки с фигурными лезвиями, все в одной чудо-машине! А если вы закажете сегодня, мы подарим вам еще двенадцать новых насадок! Это наше сезонное предложение! – Голос повышается с каждым словом. – Овощесоздатель-2000 незаменим, феноменален и так прост в использовании. Анна, Тесса, хотите попробовать?
– Да! – ожидаемо визжит Тесса. – Я хочу!
– Нет, я! Я! – ноет Анна.
Мама устанавливает машину на столешницу, запихивает туда морковь и пропускает через отверстия. Мы все молча смотрим, как оттуда на тарелку выпадают крошечные оранжевые мишки.