его день!»
В следующий раз, когда я смотрела фильм, все стало вдруг совершенно очевидно. Это шоу папы. Первый кадр – папа важно стоит в своем сюртуке-визитке возле «Роллс-Ройса», на котором мы прибыли в церковь. Вот папа помогает мне расправить фату, здесь папа за рулем, папа ведет меня к алтарю…
Самый трогательный момент всего видео – наши брачные клятвы. На вопрос священника: «Кто выдает невесту замуж за этого жениха?» папа хрипло пробасил: «Я». И во время наших клятв камера неустанно возвращается к моему отцу, который задумчиво смотрит на нас со смесью гордости и печали в глазах.
Дэн думает, что папа специально обращался в монтажную, чтобы видео включало самые видные сцены с ним. В конце концов, платил папа – он был тем, кто настаивал на профессиональной съемочной группе, – так что получиться должно было именно так, как он того хотел.
Когда Дэн поделился со мной этой мыслью, я на него жутко обиделась. Но потом поняла, что супруг мой, возможно, прав. Нет, папа, конечно, не был самовлюбленным, но чувство собственного достоинства всегда было его стержневым качеством. Ему нравилось находиться в центре внимания. Например, он отчаянно жаждал получить рыцарский титул. Друзья часто подтрунивали над ним из-за этого; папа же отмахивался от них легкомысленными шуточками. (Но все мы знали, как сильно он мечтал быть посвященным в рыцари.) И почему нет, после всех его добрых деяний? (Мама до сих пор недоумевает, почему папины достижения так и не отметили. Знаю, она яростно моргает всякий раз, когда просматривает в газете список получивших почетные звания. Если бы папу посвятили в рыцари, мама звалась бы «Леди Лоу», что звучит совершенно чудесно.)
Я согласна с Дэном лишь отчасти, у меня есть собственная теория по поводу свадебного фильма. Мне кажется, съемочной группе нравилось снимать моего отца, потому что он был ослепительным, как кинозвезда, и великолепно получался в кадре. Красивый и остроумный, так изящно кружит с мамой в вальсе. Не удивительно, что операторы, монтажеры, или кто бы там ни был, так сосредоточились на нем.
Я ведь прекрасно понимаю, что Дэн – не самый яростный поклонник моего отца. Но девочки просто обожают смотреть видео со свадьбы – в основном разглядывать мое белоснежное платье и прическу. Папа настоял, чтобы мои золотистые волны – «моя сила и красота», как называл их папа, – были в основном распущены. Смотрелось это и вправду великолепно: сияющие золотом локоны рассыпаны по плечам, небольшая полупрозрачная фата, голову венком опоясывают небольшие косички, в которые изящно вплетены цветы. Девочки называют это «свадебной прической Рапунцель» и часто просят сделать их куклам такую же.
Но, как почти всегда случается при просмотре этого фильма, девочки, надивившись на «принцессину прическу», постепенно теряют к нему интерес и убегают играть; Дэн же сидит с вымученной улыбкой и либо исчезает куда-то на середине фильма, либо идет присматривать за девочками. В итоге мы с мамой остаемся одни: пьем и молча смотрим на папу. Ах, каким человеком он был. Он – наша слабость и наша же привилегия. Наша коробка изысканных шоколадных конфет.
Сегодня, однако, я не хочу, чтобы мы с мамой в одиночестве наслаждались любимым видео. Сегодня я хочу, чтобы все было иначе. Чтобы мы были все вместе, расслабленные, не таящие ни на кого обид и… Не знаю. Единым целым. Как семья. Когда мы направляемся в гостиную, осторожно беру Дэна под руку.
– Досмотри его сегодня, – умоляю я. – Останься с нами.
Мама нажимает на кнопку «плей» – никто из нас не комментирует тот факт, что диск уже стоит в приемнике, – и мы все вместе смотрим, как папа и я покидаем порог нашего дома в Челси, моего дома детства. (Мама продала этот дом год назад и переехала в квартиру неподалеку; для того, чтобы начать все «с чистого листа».)
– Я вчера разговаривала по телефону с репортерами из местной газеты, – сообщает мама (на экране папа и я позируем фотографу у «Роллс-Ройса»). – Они будут фотографировать на открытии рентген-кабинета. Не забудь сделать ту прическу, Сильви, – добавляет мама.
– Ты рассказала об этом Эсми? – спрашиваю я. – Надо бы ее предупредить.
Эсми работает в Нью-Лондон-Хоспитал, именно она занимается организацией церемонии открытия кабинета. Она новенькая, эта церемония – ее первый большой проект; я почти каждый день получаю от нее электронные письма (даже по выходным), полные тревог и беспокойств, начинающиеся с «Кажется, все уже готово. Только…» и продолжающиеся огромным количеством символов. Вчера она хотела знать, сколько нужно парковочных мест. Сегодня: «Вы будете использовать презентацию Power Point в своей речи?» Power Point? Серьезно? Никому это еще не надоело?
– Дэн, ты ведь придешь на церемонию? – спрашивает мама, внезапно повернувшись к нам.
Слегка подталкиваю его локтем, и Дэн выдает:
– Да. Да, приеду.
Знаете, он мог бы проявить и больше энтузиазма. Все-таки не каждый день в честь твоего свекра открывают ультрасовременный рентген-кабинет в престижной больнице.
– Когда я рассказала журналисту все, чего мой муж достиг в своей жизни, парень из газеты не смог в это поверить, – продолжает мама. – Построил собственный бизнес из ничего, собрал столько средств на нужды онкологических больных, организовал столько замечательных приемов и вечеров, поднялся на Эверест… Журналист сказал, рабочее название статьи – «Исключительный человек».
– Ну не совсем «из ничего», – вставляет Дэн.
– В смысле? – переспрашивает мама.
– Сумма от компании авиаперевозок досталась ему приличная, не так ли? Совсем не «ничего».
Бросаю на Дэна настороженный взгляд; так и знала, он опять «пружинится». Челюсти плотно сжаты, сидит как на иголках.
Каждый раз, когда я провожу время с Дэном и мамой, мои симпатии колеблются, будто бешено раскачивающийся маятник. Сейчас я полностью на стороне мамы. Почему Дэну так сложно дать нам с мамой предаться воспоминаниям об отце? Воспоминания не обязаны быть на сто процентов точными. Кому вред от того, что мама идеализирует своего погибшего мужа.
– Чудесное название для статьи, – улыбаюсь я маме, совершенно проигнорировав слова Дэна. Осторожно глажу ее руку, при этом неустанно слежу, не начнет ли она опять моргать. Нет, мама вроде кажется спокойной.
– Помнишь, как он отвез нас в Грецию? – Ее глаза заволокла пелена воспоминаний. – Ты была совсем еще малышкой.
– Конечно, помню, – поворачиваюсь к Дэну. – Это было невероятно. Папа зафрахтовал яхту, и мы плыли по побережью. Каждый вечер мы устраивали фантастические ужины при свечах на пляже. Крабы, лобстеры…
– Каждый вечер он придумывал новый коктейль, – мечтательно проурчала мама.
– Звучит неплохо, – сухо комментирует Дэн.
Мама опять моргает. О нет, только не это. Вдруг, будто очнувшись от воспоминаний, она спрашивает четким, твердым голосом:
– А куда вы собираетесь этим летом?
– Озерный край, – отвечаю я. – Забронировали домик с кухней.
– Хорошо, – говорит она, но улыбка ее какая-то отстраненная, холодная. Подавляю вздох. Знаю, она вовсе не хотела оскорбить нас, но мама искренне не понимает нашей с Дэном жизни. Она не понимает, что значит жить на бюджет, находить удовольствие в простых вещах, прививать девочкам понимание того, что не все в жизни можно приобрести за деньги. Когда я показала ей брошюрку французского палаточного лагеря, куда мы собирались отправиться, она побледнела и дрожащим голосом спросила:
– Дорогая, почему бы вам просто не снять чудесную виллу в Провансе?
(Я бы ответила: «Из-за денег», а она бы удивленно захлопала глазами: «Милая, так я дам вам на это денег. Сколько попросите». Дэн бы еще сильнее «напружинился»; так что я предпочитаю не отвечать.)
– Ох, смотри, – мама показывает на экран, – папа сейчас отпустит ту шутку, перед тем как ты переступишь порог церкви. Твой отец всегда был таким остроумным, – с тоской добавляет она. – Все потом говорили, что его речь была лучшей на торжестве.
Ну вот, как я и ожидала, Дэн встает на ноги:
– Прошу прощения, – направляется к двери, избегая моего взгляда. – Только что вспомнил, что мне нужно сделать несколько срочных звонков по работе.
Что ж, я его не виню. Почти не виню. Все-таки чуточку виню. Неужели он не может хоть раз пересилить себя?
– Все хорошо, – мило улыбаюсь я, хотя прекрасно знаю, что эти срочные звонки он только что придумал. – Иди работай, не беспокойся.
Когда Дэн покидает комнату, мама тут же спрашивает:
– Бедняга Дэн сегодня немного напряженный, не находишь? Интересно, почему.
Она часто называет Дэна беднягой, и при этом голос звучит так покровительственно (вряд ли она это специально), что маятник внутри меня немедленно качает в сторону Дэна. Я должна защищать Дэна, в таком его поведении все же есть причина.
– Понимаешь, Дэн считает… – Глубоко вздыхаю. Я должна это сказать. Давно должна была. – Мама, ты когда-нибудь замечала, что в нашем свадебном видео слишком много папы.
– Много? – удивленно моргает мама.
– Ну, по сравнению с другими людьми.
– Но он ведь был отцом невесты. – Мама по-прежнему смотрит на меня в недоумении.
– Все так, но… – чувствую, что вспотела. Мне стоит огромного труда продолжить: – Но в фильме папы намного больше, чем Дэна. А ведь это его свадьба!
– Ох, – распахивает глаза мама, – это поэтому бедняга Дэн такой колючий?
– И вовсе он не колючий, – пытаюсь защитить Дэна я, но чувствую себя крайне неуютно, будто понимаю, что вру. – Ты должна понять его точку зрения.
– А я не понимаю, – отрезает мама. – Свадебный фильм прекрасно отражает дух свадьбы, и нравится тебе это или нет, но твой папа был сердцем того празднества. И операторы решили сосредоточиться на самом интересном и зрелищном человеке. Твой Дэн славный малый, и ты знаешь, что он мне нравится. Но вряд ли его можно назвать душой компании.
– Нет, можно! – горячо возражаю я, хотя прекрасно понимаю, о чем она. Дэн интересный собеседник и очень веселый человек, но нет в нем папиной харизмы. Он не закружит внезапно в танце сразу трех женщин под хлопки и радостные возгласы гостей, как делал папа.