– Что? – боюсь, я разинула рот от удивления.
– Хобби. Интересы. Мужчинам нужны интересы. Пускай путешествует. Браком можно управлять, пока он уезжает куда-то. Путешествуйте отдельно! – строго добавляет она. – Езжай в отпуск с подружками, с кем угодно, только не с ним. У него выходные в Дублине, у тебя неделька в Шотландии.
– Но…
– Гольф! – отрезает она. – Невилл никогда бы не занялся гольфом. Почему нет? Вот что я хочу знать. Что не так с гольфом?
Кажется, будто она уже не со мной. Ее глаза блуждают по стенам, она шевелит губами, будто мысленно спорит с кем-то по поводу гольфа. Затем она вновь пристально смотрит на меня:
– Главное, не позволяй ему оставаться дома и спрашивать тебя каждые полчаса, что будет на обед. Вот с этого и начинаются проблемы. Все мои подруги согласны. Это губит брак! Губит брак!
Я совершенно ошарашена. Я даже и не думала о том, что будет, когда мы выйдем на пенсию. Но почему я не должна держать Дэна дома? Наоборот, я хочу, чтобы он был рядом.
– Но я хочу, чтобы Дэн больше времени проводил со мной, дома, когда он выйдет на пенсию, – решаюсь высказать то, что думаю. – Конечно, до этого еще далеко…
Сью с минуту изучает меня неподвижным взглядом, а затем разражается смехом (пьяным или нет?):
– Сильви, я все время забываю, как ты еще молода. – Она вновь треплет меня по колену. – Но когда придет время, мой совет тебе еще пригодится. Это единственный способ все сохранить.
Она расслабляется и подливает себе еще из бутылки, которую я принесла. Я наблюдаю, как она с явным удовольствием пьет большими глотками. Это моя свекровь. От меня просто требуется кивнуть, просто сказать: «Ты права, Сью», или сменить тему на более нейтральную. Это было бы вежливо. Это было бы легко.
Но я не могу. Я просто не могу поверить, что для долгого брака нужно именно это (ну или для длинной-предлинной пенсии, о чем бы Сью ни говорила). Не поймите меня превратно: я вовсе не против выбираться время от времени в Дублин с Тильдой и другими своими подружками (отличая идея!). Но не пускать Дэна в дом или бросать на него косые взгляды, если он спросит, что на обед? Серьезно? Во-первых, я сама с большей вероятностью спрошу у него, что на обед. Дэн превосходный кулинар. Во-вторых, мы, вероятно, сами сделаем себе по сэндвичу, кто какой захочет. И в-третьих, зачем мне желать, чтобы мой супруг занялся гольфом или каким-нибудь другим спортом, который ему не нравится?
– Но разве при этом не потеряется близость, если выстраивать такие стены? – размышляю я вслух. – Разве такое отношение не вбивает клинья между вами?
– Клинья? Что еще за клинья? – подозрительно переспрашивает Сью, хлопая глазами, как будто она проспала часть беседы и не заметила, что я начала обсуждать строительство домов.
– Ну, знаешь, это все равно что палки в колесах брака, – пытаюсь объяснить я свою метафору. – То, что останавливает вас. Мешает вам быть равными партнерами. Мешает отношениям.
– А что такое партнерство? Что такое отношения? Что такое брак? – Голос Сью внезапно звучит резко, почти враждебно. – Кого ни спрашивай, все дадут тебе сотню разных ответов.
Она делает еще глоток шампанского; какое-то время мы молчим. Пытаюсь как-то переварить то, что она мне только что сказала. Закрываю глаза и откидываюсь на спинку кресла, отпуская свое сознание в полет. Только так, без тревожных и болезненных мозговых штурмов, я смогу понять, что я на самом деле об этом думаю.
Я могу сказать, что я думаю о семейке Кардашьян в мгновение ока. Но ответить на вопрос, что такое отношения, что такое брак? Боюсь, я никогда по-настоящему не задумывалась об этом. Или, может быть, не понимала, что об этом нужно задуматься, и задуматься серьезно.
– Я думаю, отношения подобны двум историям, – наконец говорю я, с трудом нащупывая верный путь сквозь колючий терновник в лабиринте моих мыслей. – Как… две открытые книги, две повести, слившиеся в одну, чтобы составить единое эпическое повествование. Но если истории перестают соприкасаться… – я поднимаю вверх бокал для пущей убедительности, – тогда они вновь распадаются на две повести. – Хлопаю в ладоши, разливая шампанское. – Конец. Книги захлопнуты.
Воцаряется тишина, долгая, гнетущая. И мне интересно, я что, настолько пьяна, что начала нести сущую околесицу? Но когда я поворачиваюсь к Сью, то в ужасе вижу, что по лицу ее ручьем текут слезы. Вот черт! Только что же все было нормально. Что я такого ляпнула?!
– Боже мой! – восклицаю я. – Сью, прости меня, пожалуйста. Я совсем не думала о том, что говорю. Это все шампанское.
Но Сью просто качает головой. Она молниеносно вытаскивает носовой платок из своей кожаной сумочки (будто уже давно наловчилась это делать) и промокает слезы.
Какое-то время мы сидим молча, затем, повинуясь внезапному порыву, я приобнимаю Сью за плечи и прижимаю к себе.
– Давай как-нибудь пообедаем вместе, – говорю я. – На этой неделе.
– Давай, – хрипло отвечает Сью.
А церемония открытия, плавно перетекшая в пьяненький фуршет, и не думает кончаться. Больничный персонал продолжает выскакивать из разных отделений, просто чтобы поздороваться со мной и мамой или рассказать о том, как они встретились с папой на каком-то мероприятии по сбору средств или еще где-то и каким он был очаровательным/приятным собеседником/, потрясающе играл в дартс. (Дартс? Я даже не знала, что он играл в дартс.)
Во время затишья я оказываюсь наедине с мамой. Лицо у мамы тоже порозовело, но виной тому шампанское или эмоции, я не могу сказать.
– Ты произнесла прекрасную речь, Сильви, – говорит она. – По-настоящему сильную.
– Спасибо, – закусываю губу. – Я бы хотела, чтобы папочка гордился мной.
– Ох, родная, он сейчас смотрит на тебя с небес. – Мама решительно кивает, будто хочет убедить в этом саму себя. – Это правда. Он смотрит с небес на свою красавицу дочь, он так ею гордится… – Она протягивает руку и гладит один из моих золотистых локонов, которые уже порядком растрепались. – Он так любил твои волосы, – протягивает она, но взгляд ее уже блуждает по сторонам.
– Я знаю, – киваю я. – Знаю.
Какое-то время мы молчим, и голос в моей голове просит, умоляет меня оставить все как есть. Подарить нам с мамой это прекрасное мгновение единения и светлой грусти. Но тут же другой голос, вкрадчивый шепоток точит меня, призывает узнать больше. «Это твой шанс, – шепчет он, – единственный. Другого может не быть!»
– Ну… Я видела, как ты разговаривала с Дэном, – пытаюсь звучать непринужденно, как будто просто болтаю.
– О да, – она отводит от меня взгляд. – Бедняга Дэн. Он самый настоящий кремень. Пример для нас всех.
– А о чем вы разговаривали?
– О чем разговаривали? – мама начинает яростно моргать. – Я уже не помню, родная. О том о сем.
Глубокое разочарование пронизывает меня своими колючками. О том о сем? Серьезно? Что это вообще значит? Почем она не может поделиться со мной? Я же своими глазами видела, как Дэн сказал «миллион фунтов, может два», практически по его губам читала. В какой такой вселенной «миллион фунтов» равносилен «о том о сем»?
– Ничего важного, значит? – напрямую спрашиваю я. – Ничего, о чем мне следует знать?
Мама награждает меня одним из самых своих пронзительно-раздражающих взглядов. Я знаю, она что-то от меня скрывает. Нутром чую. Вот только что? О боже, неужели она погрязла в долгах? Простота этой идеи ударила в меня молнией. Она накупила столько всякой дребедени для кухни, которую никто не покупал, так что наверняка должна QVC[37] кучу денег.
Так, Сильви, остановись. Не сходи с ума. Но что же еще это может быть?
Азартные игры? И тут ко мне снисходит озарение. Ну конечно! Я помню, как мама яростно заморгала на кухне, когда я упомянула пьесу «Выбор дилера». Господи боже, не говори мне, что азартные игры стали для нее способом справиться со скорбью.
Нет-нет, как я могла о таком подумать? Азартные игры и мама – вещи абсолютно несовместимые. Даже в тот раз, когда мы ездили в Монте-Карло, казино маму совсем не интересовали. Она предпочитала потягивать коктейли и с любопытством рассматривать людей и их лодки.
Делаю глоток шампанского, пытаясь собраться с мыслями. Не собираюсь же я давить на нее на приеме в честь ее погибшего мужа. Да и хватит мне мужества, чтобы наконец прямо спросить ее обо всем, расставить все точки над i?
Нет. Очевидно, не смогу.
– Это была прекрасная церемония, – говорю я, уходя в банальность. – Просто чудесная.
Мама кивает.
– А в жизни Шинейд Брук выглядит гораздо старше, чем на экране, не находишь? Наверное, это все из-за специального грима.
И вот мы уже со смаком сплетничаем о Шинейд Брук, как будто предыдущего разговора и не было вовсе. Вскоре за мамой приезжает такси, и она отбывает домой. Я ищу свою семью и застаю их всех, включая Дэна, за поглощением (по-другому это не назовешь) мини-эклеров. Оттаскиваю их от стола и узнаю, что у девочек появились новые драгоценные, заветные, закадычные друзья. Нет, вовсе не Эсми, медсестры и медбратья, как вы могли подумать, а пара надувных одноразовых перчаток; они назвали их Перчик и Перчита. (Бог знает, что произойдет, когда перчатки лопнут в лучшем случае к вечеру. Ладно, будем решать проблемы по мере их появления.) Когда пришло время для прощаний и благодарностей, я поняла, насколько же меня тошнит от сегодняшнего события.
Наконец-то мы выбираемся на свежий воздух, подальше от нежилого, тяжелого больничного запаха. У меня голова идет кругом, в ушах стучит кровь, в думах – сумятица. Слишком много ярких огней и голосов для одного дня, слишком много лиц и воспоминаний, неоконченных разговоров по душам, тайн и секретов. Не говоря уже о миллионе фунтов, может, двух.
Долго стоим на пороге больницы, решаем, стоит ли заехать куда-нибудь еще на чашечку кофе, гуглим ближайшие кафешки в телефонах, пока Сью и Невилл внезапно не вспоминают, что хотели отправиться обратно в Лестер ранним поездом. Объятия, поцелуи, традиционные обещания скоро встретиться снова отнимают целую вечность.