– Это нелегко, не правда ли? – спрашивает он, снова «волнуя лоб». – Брак, семья, любовь. Это не так просто.
На ум приходят слова Тильды, правдивые, как никогда: «Любовь не бывает легкой и безболезненной. И если она такая, с ней явно что-то не так».
Я повторяю их Дэну.
Пусть я больше и не телепат Сильви, мне не нужна никакая телепатия, чтобы увидеть, как любовь и нежность плещутся в глазах Дэна. Там, где раньше была обида на моего отца.
– За шестьдесят восемь лет мы научимся любить по-настоящему, – отвечает он, и слова его звучат как клятва. Он притягивает меня к себе и страстно целует, чтобы закрепить эту клятву. Затем отпускает и подмигивает мне. Подмигивает так, как только может помигивать Дэн, а не папочка:
– Идем. А то нам не достанется просекко.
18
Ее дом ютится на скале, словно гнездо диковинной птицы, словно замок короля Хаггарда из романа Питера Бигля. Огромные окна от потолка до пола (заглядывать в которые я больше не боюсь) открывают вид на искрящееся море. Смотришь, и кажется, будто море плещется у тебя под ногами. Только руку протяни, и ухватишь барашек белоснежной пены, который окажется гривой единорога. Пьянящий аромат моря, белые стены, мягкий диван – все в этом доме вызывает доверие, расслабляет.
Я сижу на самом краешке дивана, напротив меня – Линн. В смысле, Джослин. Я знаю, что ее зовут Джосс. Именно так и я ее зову. Но смотрю на нее и вижу Линн – застывшую картинку из детства. Почему я не узнала ее, когда видела ее лицо на обложке книги или по телевизору?
Я будто смотрю на голографическую картинку. Вот передо мной Джосс Бертон, известная писательница и основательница парфюмерной компании «Тенета». Короткие черные волосы с отличительной белой прядью, умный вид. Но стоит слегка наклонить голову, и видишь, как начинает проскальзывать Линн: в искорках смеха в глазах, в том, как Джосс морщит нос, в том, как она поправляет спадающую на глаза челку.
Это Линн, моя воображаемая Линн. Из плоти и крови. Все равно что увидеть Деда Мороза или фею-крестную в одной элегантной настоящей женщине.
Это не первая наша встреча после стольких лет. Я уже виделась с ней месяц назад. И все равно кажется совершенно нереальным видеть ее, находиться в ее доме. Может, я опять разговариваю со своей воображаемой подругой?
– Я болтала с тобой каждый день, – признаюсь я, постукивая пальцем по чашке ромашкового чая «Тенета». (Бизнес Джосс идет в гору, она недавно запустила свою отборную коллекцию чайных напитков!) – Лежала в постели и представляла себе тебя… Рассказывала тебе о своих желаниях… и обидах.
– Это помогало? – спрашивает Джосс и улыбается мне так, как улыбалась в детстве: сочувствующе и игриво одновременно.
– Да, – улыбаюсь я в ответ. – Ты всегда заставляла меня чувствовать себя лучше.
– Здорово. Еще чаю?
– Благодарю.
Пока Джосс наливает мне чай, я наслаждаюсь потрясающим видом из окна: декабрьское небо цвета сизого голубкиного крыла почти сливается с бушующим морем внизу. Отмечаю не без удовольствия, что к горлу больше не подступает тошнота, а сердце не колотится как сумасшедшее. Я таки прошла полный курс терапии. По натянутому канату, конечно, ходить не буду, но высоты я больше не боюсь.
Я все еще прихожу раз в неделю к женщине, которая помогла мне. Каждый раз, когда стучу в дверь ее кабинета, думаю о том, что должна была согласиться на терапию много лет назад. Мне попался очень хороший специалист: с ней можно обсудить любые проблемы, не только боязнь высоты. Но и отца-лицемера. Воображаемых друзей. Старые связи и романы. Кстати, о романах…
Конечно, сейчас я уже прочла «Тенета лжи», от корки до корки, два раза. Читала внимательно, читала между строк, искала улики, доказательства. Затем снова сходила в офис «Эйвори Милтон» и прочла все бумаги, относящиеся к этому делу. Я читала рассказ Джосс о папе и сходила с ума. Я разрывалась на части. Потому что не могла поверить в то, что читаю. Я бы никогда не подумала, что папа мог сотворить такое. Но я продолжала читать. И самое страшное: я верила Линн. Верила каждому ее слову. Я чувствовала, что она говорила правду.
Прошло много времени, прежде чем все это смогло уложиться у меня в голове. И сейчас я думаю… А что я, собственно, думаю?
Я думаю, что Джосс, она же Линн, говорит правду. Насколько точна каждая деталь в ее описании, я не могу знать. Но я ей верю. Но Мэри Смит-Салливан мне убедить не удалось. Мэри качала головой и продолжала говорить: «Ее слово против слова вашего отца». Но Мэри адвокат, ее работа – защищать клиента, и я это понимаю.
Что же заставило меня поверить Джосс? Именно «ее слово». Я читала ее историю и узнавала своего отца в каждой мелочи. Да, именно таким он и был. Как шестнадцатилетняя соседка могла так хорошо знать моего отца, подмечать то, что с трудом подмечали даже его близкие и друзья. Если только она и вправду не…
К такому выводу я пришла с месяц назад. Той ночью, когда я окончательно все поняла, я не могла уснуть. Я лежала в кровати с открытыми глазами, не смея пошевелиться. Лежала и представляла себе Линн, как когда-то в далеком детстве. Я даже не смогла сказать об этом Дэну. На следующее утро все показалось мне таким прозрачно ясным, что первым делом, придя на работу, я написала письмо Джосс. Она позвонила мне, и мы разговаривали в течение часа. Я плакала в трубку. Она не плакала. Она из тех спокойных, уравновешенных людей, которые «находят в себе силы каждый раз выбираться из эпицентра шторма» (прямая цитата из «Тенет лжи»). Но ее голос дрожал. Ее голос определенно дрожал. Она сказала, что много думала обо мне все эти годы.
Мы встретились в Лондоне за чашечкой чая. Мы обе волновались, хотя Джосс скрывала свои эмоции лучше, чем я. Дэн предлагал отправиться со мной в качестве моральной поддержки, но я сказала решительное «нет». Будь Дэн там, у нас с Джосс не случилось бы такого трогательного, замечательного разговора по душам. Она поведала, что Дэн в свое время убедил ее, что история о моем отце только навредит такому сильному роману, как «Тенета лжи», умалит его литературную ценность как рассказа о стойкой, сильной женщине.
– И ты знаешь, он был прав, – говорит она, глаза ее сияют. – Я знаю, что он лишь пытался защитить твоего отца. Но он также дал мне понять, что моя героиня сильнее, чем я была в подростковом возрасте. Что излишняя автобиографичность – не всегда хорошая основа для романа.
Потом наступила тишина. Я-то надеялась, что она поведает мне свою историю из первых уст, чтобы мне больше не пришлось бояться и беспокоиться. Но она вытащила из сумки кипу бумаг, и я сразу догадалась, что это.
– Это рукопись моей новой книги, – сказала она, протягивая мне бумаги. – Я хочу, чтобы ты прочитала ее.
И я прочла. До сих пор удивляюсь, как я умудрилась тогда быть настолько спокойной. Прочитай я эту рукопись несколько месяцев назад, без предупреждения, она бы меня напугала. Я бы швырнула ее через комнату. Я бы закатила истерику. Я бы не поверила ни единому слову. Но все изменилось. Я изменилась.
– Сильви, твое последнее письмо напугало меня, – говорит Джосс, отставляя чайник в сторону. Она говорит медленно, с расстановкой. У нее нежный, успокаивающий голос, почти как у Мэри Холланд. Джосс собирается назвать свою новую книгу «Вздохнуть полной грудью», и я не могу придумать лучшего названия.
– Но почему?
Джосс подносит свою чашку ко рту, но застывает, так и не сделав ни глотка. С мгновение она смотрит, как чайки чертят над скалой, затем поворачивается ко мне.
– Меня пугает то, как ты спокойно приняла историю о своем отце. Его виновность. Сильви, я никогда не утверждала, что именно из-за твоего отца заболела анорексией, но…
– Может, из-за него, может, и нет. – Махаоны в моем животе не спешат прятать свои стальные крылья. – В любом случае…
– Он часть моей истории, но не ее причина. Он не злодей, не антагонист. Ты должна это понять. – Ее голос звучит так покровительственно, словно мне опять четыре, а ей шестнадцать. Моя милая, умная Линн, которая знает ответы на все вопросы.
– Но и героем и помощником он тоже не был, – сухо замечаю я.
– Ну да. Я понимаю, как тебе тяжело. Но поверь мне, если в первый раз это был страх, гнев, подростковое желание отомстить, то сейчас уже прошло много лет. Я много размышляла, прежде чем решила, что все-таки хочу написать об этом.
Мои глаза блуждают по комнате, останавливаются на огромных свечах ручной работы. Такие свечи стоят целое состояние в авторском магазинчике, а у нее целых восемь штук, и, судя по фитилькам, она зажигает все восемь. Сижу в ее доме и чувствую себя загипнотизированной запахом перечной мяты, как когда-то в детстве. И в то же время этот запах дарит мне безмятежность. Чувствую, что пришло время для вопроса, который висит над нами с самого начала нашей встречи.
– Как я уже писала в своем письме… – медленно начинаю я. – Новая книга. Я ее прочла.
– Ясно, – коротко отвечает Джосс. Но я вижу, что голова у нее наклонена, как у птицы, выуживающей червяка из дырки в дереве. Что она сделает, когда услышит мой вердикт: накроет меня своими крыльями или выклюет глаза?
– Я думаю, это очень… мощный роман. Наделяющий силой. Нет… – не могу найти верное слово. – Думаю, я понимаю, почему ты хотела его написать. Думаю, те женщины, которые его прочтут, узнают о том, как легко попасть в ловушку, но, может быть, также поймут, как отыскать этот капкан в своей жизни и не попасться в него.
– Именно. – Джосс наклоняется вперед, в ее глазах теплится сочувствие и понимание. – Ты одна из тех, кто проник в самое сердце истории. Я не хотела делать эту книгу сенсацией. Я не пытаюсь разоблачить твоего отца. Если я и разоблачаю кого-то, то только саму себя в шестнадцать лет. Выставляю на общий суд мои страхи и заблуждения, мои мечты и надежды. Признаю свои ошибки. И верю, что новое поколение девушек, прочитав мою книгу, их не повторит.
– Я думаю, ты должна опубликовать роман.