Очень показательно, что в современной российской истории, эти самые славяне стали сеять пшеницы больше чем ржи, а проса больше, чем ячменя. И конечно же гречиху. Куда же древним славянам-то без гречишных блинов на Масленицу?
Да, уж... Ползучая деградация учебной литературы как она есть. Список перечисления, вообще-то, предполагал ранжирование по значимости, а выяснить, когда у восточных славян могла появится культура из далёкого Южного Китая, и считались ли тогда эти славяне древними или уже нет, по-видимому — не судьба. Зато не как в СССР.
Весьма неожиданным оказалось то, что слово не использовалось в весьма многочисленной советской художественной литературе о Руси от средневековья до XVII века. Ну, или почти не использовалось. Хотя, может быть и хорошо, что не использовалось. Полбу очень сложно грамотно вписать в сюжет. В прямой речи до XVII века она будет выглядеть явным анахронизмом. Да и при кулинарном упоминании, пожалуй, тоже. Оба обнаруженных инцидента, случившихся с полбой в такой советской исторической прозе — это или отправка пушкинской “варёной полбы” в конец десятого века (Пономарев, 1982), или производная от неё же “полбенная каша” в веке пятнадцатом (Язвицкий, 1946).
Так что для полбы, Александр Сергеевич и его “Сказка о попе и о работнике его Балде” — это действительно наше всё.
Сказка не входила в школьные хрестоматии, но отлично продавалась. Особенно в книжках с картинками. По данным Лаборатории Фантастики, совместно со сведениями из Национальной электронной библиотеки, за весь советский период, с 1926 по 1991 год, вышло не менее 16 отдельных изданий, общим тиражом 12,585 млн. экземпляров (рис. 24).
Рис. 24. Обложки некоторых изданий сказки Пушкина о попе и о работнике его Балде: 1926, 1977, 1981 и 1988 годов (первое и самые тиражные).
Особенно удалась в коммерческом плане книга с иллюстрациями Виктора Бритвина, опубликованная в 1981, 1982 и 1988 годах, тиражами, соответственно, 3, 2 и 2,5 миллиона экземпляров. К вышедшему в том же 1988 году изданию с иллюстрациями Владимира Милашевского (переиздание выпуска 1963 года), к тиражу в 0,3 млн. пришлось срочно допечатать ещё полмиллиона.
Всего же, включая антологии, авторские сборники и собрания сочинений, сказка увидела свет не менее 76 раз в количестве примерно 40 млн. копий.
И это ещё не все формы публикации, предлагавшие познакомиться со словом полба. В немалом количестве выпускались диафильмы — архаичный гибрид книги и немого кино.
Самое удивительное, что такая, казалось бы, устаревшая форма издания имела спрос практически до самого конца существования Советского Союза. Последний диафильм со сказкой датируется 1990 годом (рис. 25).
Рис. 25. Сказка о попе и о работнике его Балде. Кадры из диафильмов 1959, 1968, 1982 и 1990 годов.
Не была забыта и необыкновенно популярная в настоящее время форма аудиокниги. Разве что тип информационных носителей того времени сейчас не слишком популярен (рис. 26).
Рис. 26. Сказка о попе и о работнике его Балде. Конверты грампластинок: 1977 и 1981 годов.
И, конечно же, “из всех искусств для нас важнейшим является кино”. В советский период по сказке вышло три мультипликационных фильма: два рисованных (1940 и 1973 годов) и один кукольный (1956 года). Ещё один, незаконченный в 1933—1936 годах мультфильм, был раскритикован, лёг на архивную полку и сгорел во время Великой Отечественной войны. Судя по чудом сохранившемуся фрагменту (рис. 27), лучшей эпитафией будет: “Туда ему и дорога”.
Рис. 27. Сказка о попе и о работнике его Балде. Кадры фрагмента мультфильма 1933 года (реж. М. М. Цехановский).
Сочинение не растеряло своей популярности и в “молодой демократической стране”[42]. Тиражи изданий, конечно, стали сильно поменьше, но зато самих изданий стало заметно побольше. Лаборатория Фантастики проинформировала о 197-ми индивидуальных и совместных изданиях сказки с 1992 по 2024 год. Стоит отметить её появление в школьных хрестоматиях и сборниках для внеклассного чтения.
Интересуются сказкой и коллеги главного героя — профессиональные верующие. В современной России, конфликты церкви с пушкинской сказкой случались как минимум дважды. Как сказано в интернет-публикации по этому поводу:
Обожателям классика не советуем читать эту новость, здесь придется либо смеяться, либо плакать (GAZETA-N1.RU, 2016).
Рис. 28. Чудеса самоцензуры. Уже не Пушкин. Россия, 2019 год. Афиша спектакля Стерлитамакского государственного театрально-концертного объединения[43].
Повлияла ли данная сказка Пушкина на общее использование слова полба в русском языке? Вне всякого сомнения. Оно заметно чаще встречается именно в современной прозе. И для многих авторов полба, прежде всего — это “варёная полба”. Обычно такая полба пристраивается к тексту просто для придания ему колорита a la antique russe, без особого смысла для сюжета:
Жил мельник один, по утрам варил полбу, и была она такой крутой, что Гавря ел ее куском, вместо хлеба. ... Прохор полбу уже сварил, зовет (Тумасов, 2014)
— Вольга! — окликнул рынду князь, выплескивая из шелома воду и надевая его — холодный, влажный — на разогретую солнцем голову. — Пойдем, пока полба преет, сходим-ка на мольбище. (Иванов, 2003)
Название может использоваться как символ чего-то очень древнего: «вызывали каких-то древних стариков и старух, времен потопа и полбы» (Осипов, 2014). А так как история сейчас пишется по большей части альтернативная, то в словах, попавшего во времена Древней Руси нашего современника, полба не выглядит чужеродно. Хотя имеются некоторые сомнения в том, что стандартный попаданец — эффективный крупный предприниматель, непобедимый боец спецназа или косплеер, сумеет отличить полбу от ржи, а тамошние селяне поймут, что имелось в виду.
Полба неплохо смотрится в качестве названия сельскохозяйственной культуры, вне зависимости от описываемого периода:
Февраль 631 г. ... г. Триекто (совр. Маастрихт). Австразия
— Рожь с полбой пополам сеют, государь, — охотно пояснил Пипин. — У нас так давно заведено. Мягкая будет зима — полба вырастет и рожь задушит. А коли зима суровая — полба вымерзнет, а рожь останется (Чайка, 2023).
Подлинное название того времени — “пшеница” — в настоящее время будет вводить в заблуждение, а “плёнчатая пшеница” в литературном тексте — выглядеть нелепо. В приведённом фрагменте присутствует другая, ранее уже упомянутая проблема — полба, которая не полба. Это можно понять по словам “полба вымерзнет”. Полба — культура яровая. Если же уточнить, что современный Маастрихт расположен в Нидерландах на границе с Бельгией, то становится окончательно ясно, что речь идёт о спельте — основной продовольственной культуре средневековой Европы. Культуре преимущественно озимой, которую в Бельгии выращивают и по сей день.
Всё то, что упоминается редко — предаётся забвению. Благодаря Александру Сергеевичу Пушкину, народная тропа к полбе по-прежнему наторена.
Толчёная пшеница
... для людей грамотных звучит так же нелепо, как «мёртвый покойник».
При поисках хоть какой-то информации о полбе и не только о полбе, раз за разом приходится сталкиваться с тем, что гуманитарные представления плохо уживаются с естественно-научными. Относится это не только к биологии. К примеру, за очень небольшой по историческим меркам период, оказалось полостью утрачено понимание смысла толчения зерна в ступе.
То, что истолочь зерно до муки в ступе практически невозможно, известно со времён Древнего Египта (см. рис. 31), но почему-то уже недоступно для понимания современных гуманитариев. Раз толочь — значит в муку.
Касается это не только совсем забытой полбы-пшеницы, но и такого продукта как толокно — муки из жаренного овса.
Так в “Кулинарном словаре” от Вильяма Похлёбкина[44], специалист по истории международных отношений и кулинарии солидно рассуждает о “толоконной” муке и её отличиях от продукции современного мукомольного производства:
ТОЛОКНО (от глагола толочь). Русское и белорусское наименование муки (чаще всего – овсяной), получаемой толчением, а не размалыванием. Толокно употребляется многими народами, в том числе в Закавказье и Средней Азии, где толкут (а не мелют) джугару, полбу, маш. Толоконная «мука» отличается от смолотой прежде всего лучшим вкусом, большей питательностью, поскольку в ней сохраняются все фракции зерна, в то время как в смолотой, мельничной муке первые, наиболее питательные обдирные фракции часто идут в отходы (Похлебкин, 2024).
Тогда как в энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона сообщается, что толкли прожаренный в печи овёс исключительно ради очистки его от шелухи:
Толокно — одинъ изъ употребляемыхъ въ пищу мучныхъ препаратовъ овса. Просѣянный овесъ послѣ кипяченія его с водой въ русской печи во все время ея топки откидывается на рѣшето, и когда вся жидкость стечетъ, сушится двое сутокъ на поду той же чисто заметенной печи. Овесъ при этомъ нѣсколько краснѣетъ и поджаривается. Высушенный овесъ толкутъ 3—4 раза въ деревянной ступе, просѣивая каждый разъ отбросъ сквозь рѣшето. Оставшаяся на послѣднемъ чистая поджаренная крупа перемалывается в муку. Получающийся продуктъ — Т. — довольно вкусно, с пріятным запахомъ, напоминающимъ запахъ какао (ЭСБЕ, 1901).
Результат процесса, который отсеивается через решето — не мука, а истолчённая в труху шелуха. Само зерно при этом остаётся целым и перемалывается в муку отдельно, с помощью жерновов. Или зернотёрки, использовавшейся на Руси не менее активно, чем в Древнем Египте (Краснов, 1971).