В 1963 году Людвик сдал экзамены на степень бакалавра и записался на факультет журналистики в Карлов университет, поэтому Терезе пришлось чаще бывать в столице.
– Не могу же я оставить сына одного! – говорила она.
Со временем Йозеф привык к жизни на два дома и даже стал находить в этом преимущество: никто не мешал ему общаться с Хеленой. Они ужинали вдвоем в огромной столовой, наслаждаясь обществом друг друга, так что трапеза иногда затягивалась на два часа.
– Тебя не огорчает отъезд Людвика?
– Он учится.
– Вы редко видитесь.
– Общаемся во время каникул.
– Может, хочешь вернуться в Прагу?
– Ни за что, там слишком шумно.
– Я полагал, вы строите планы на будущее…
– Знаешь, Йозеф, современные девушки не верят в прекрасных принцев. Я хочу работать и получать удовольствие от жизни, а не заводить семью.
– И чем же намерена заниматься моя дочь? Ты как-то говорила, что хочешь поступить в Школу кино и телевидения?
– Я не уверена, четыре года – это очень долго.
– Когда мы посмотрели «Любовь блондинки»[117], ты заявила, что тебя интересует режиссура. Мне нравится эта мысль, я тебе помогу.
– Знаешь, чего еще я хочу? Стать актрисой… В чем дело, Йозеф, что я такого сказала, почему ты так на меня смотришь?
Сурек был крайне обеспокоен состоянием Рамона и по три-четыре раза на дню спрашивал Йозефа, как идут дела.
Рамон Бенитес Фернандес неделю находился между жизнью и смертью, температура не снижалась, временами его била дрожь, он стучал зубами, метался по кровати, пытаясь вырвать иглу капельницы. По ночам Рамона терзали жестокие приступы кашля, лишавшие его остатков сил. Первостепенной задачей Йозефа было облегчить дыхание пациента, он прописал ему уколы кортикостероидов против астмы и хинин внутривенно, чтобы справиться с лихорадкой.
Он взял мазок крови, чтобы установить уровень паразитемии, и словно бы вернулся на двадцать пять лет назад: эту методику он использовал в Алжире. Уровень плотности паразитов оказался аномально высоким, и Йозеф предположил, что его пациент заразился в Центральной Африке. Распространенный там малярийный комар Falciparum[118] устойчив к хинину, и провакцинировать население не представляется возможным. Йозеф был бессилен без хлорохина, но по неизвестным причинам поставки пришлось ждать долгих семь дней. Сурек по несколько раз на дню звонил начальнику Центрального аптечного управления, но угрозы ничего не давали: лекарство везли из Швейцарии.
– Вы же знаете, профессор, – объяснял лейтенант Йозефу, – у нас в стране люди малярией не болеют, поэтому и нужды в этом препарате нет.
Сурек сделал еще несколько звонков, и лекарство наконец доставили дипломатической почтой. Йозеф хотел связаться с Институтом Пастера, поговорить с Сержаном или с кем-нибудь из знающих врачей, чтобы получить рекомендации по методике лечения, поскольку ничего не знал о доксициклине[119] (препарат появился совсем недавно). Сурек связался с Прагой и через день – еще один потерянный день! – получил отказ: «Разбирайтесь сами…» Йозеф возмутился, но Сурек оборвал его: «Настаивать бессмысленно!»
Контрольная кардиограмма Йозефу не понравилась, но он рискнул, дал пациенту максимальную дозу хлорохина, и через два дня вспышку малярии удалось подавить.
У постели Рамона посменно, по два часа, дежурили Леа, Тереза и Хелена, иногда с ним сидел сам Йозеф.
Больной выкарабкивался медленно, но верно. Сурек общался с подопечным и его телохранителем на примитивном испанском, Йозеф, Тереза и Хелена говорили с Рамоном по-французски – он свободно владел этим языком, Лея объяснялась жестами, поэтому много времени уходило на перевод. Они часто забывали, что Сурек не знает французского, лейтенант выходил из себя и нервно переспрашивал: «Что он сейчас сказал?»
Как только состояние Рамона улучшилось, он захотел встать. Йозеф был категорически против, но пациент ничего не желал слышать.
– Я не могу все время лежать, это сводит меня с ума!
– Что он сказал?
Рамон был очень слаб, и его усадили в стоявшее у окна кресло. Марта приготовила свое фирменное картофельное пюре с измельченным луком, он попытался есть сам, но не смог – дрожала рука, и тогда Леа села рядом, взяла вилку, вытерла ему губы и решила повязать салфетку на шею.
– Оставьте, я не ребенок!
Леа, как известно, говорила только по-чешски, она не поняла его слов и продолжила, и тогда Рамон резко отвернулся. Хелена положила руку на плечо Лее:
– Давай лучше я…
Она села, подцепила немного пюре, но Рамон и не подумал открыть рот.
– Вы должны есть, чтобы набраться сил, – сказала по-французски Хелена, – и тогда сможете все делать сами.
Он долго смотрел на нее, как будто пытался понять, с кем имеет дело, и наконец подчинился. Процесс пережевывания и глотания давался ему с невероятным трудом, он тяжело дышал, съел совсем немного и покачал головой: «Больше не могу…»
– Довольно, – сказал Йозеф. – Отдыхайте. Все вон, нас здесь слишком много. Леа, вы будете дежурить, вас сменит Тереза, потом придет Хелена.
Рамон знаком попросил Йозефа наклониться.
– Я хочу походить, – шепнул он ему на ухо.
– Сейчас вы не сможете. Нужно еще подождать.
Рамон упрямо покачал головой, приподнялся на локтях и встал. Йозеф и телохранитель помогли ему сделать несколько шагов по коридору. На самом деле он не шел – его несли. Даже это крошечное усилие далось ему невероятным трудом, но он оттолкнул их руки, шатаясь вернулся в палату и рухнул на кровать.
Поскольку других пациентов у Йозефа не было, он смог прочесть скопившиеся номера «Журнала практикующего врача», навел порядок в кабинете и переделал множество других дел, на которые ему вечно не хватало времени. Сурек привлекал его к составлению ежедневного отчета, проявляя в этом деле излишнюю дотошность:
– Прага обожает детали. Я не могу ограничиться фразой «Он чувствует себя плохо», необходимо объяснить, как протекает болезнь, что именно вы делаете, с какими трудностями сталкиваетесь и каков прогноз.
– Вы хотите, чтобы я нарушил врачебную тайну, лейтенант?
– Пациента вам доверила госбезопасность, считайте себя призванным на военную службу. Наши жизни не важны, когда речь идет о национальных интересах. Мы ведь не вмешиваемся в ваши действия – просто хотим знать что и как.
Йозеф понимал, что отвертеться не получится: покой, увы, дается только мертвым. Он перечислил Суреку болезни, названия микробов и бактерий, объяснил, какие анализы берет каждый день, какие результаты получает и какие выводы делает. Сурек записывал все слово в слово:
– Помедленнее, доктор… Можете повторить по буквам слово «гипогликемия»?[120]
Йозеф сообщил, что ему не хватает лекарств, и Сурек оторвался от бумаг:
– Это так важно?
– Процесс лечения затягивается из-за того, что Центральная аптека предлагает нам устаревшие препараты. Для важных персон лекарства заказывают в Швейцарии или Австрии, значит нужно доставить из Англии изопреналин и американский антибиотик доксициклин.
– Я не могу этого написать!
– Он вам нужен живым или мертвым?
– Сколько «и» в слове «доксициклин»?
В первый раз Сурек дал Йозефу прочесть свой отчет, боясь, что наделал ошибок в медицинских терминах. Ему страшно не хотелось опозориться перед начальством.
За ужином Тереза и Хелена рассказали Йозефу, что Сурек донимал их вопросами, даже угрожал, требуя, чтобы они стали его информаторами.
Йозеф так разъярился, что немедленно отправился к гэбисту и вошел, не постучав:
– Не смейте вмешивать в это дело мою жену и дочь! Они вынуждены помогать, потому что вы лишили меня команды.
– Мой отчет должен отражать реальное положение дел, и я обязательно отмечу ваши неподобающие настроения, можете не сомневаться!
Рамон не просто удивлял – он поражал Йозефа. Впервые за свою карьеру практикующего врача он увидел больного, который, находясь на грани комы, поднимался как робот и не чувствовал усталости, словно его тело и рассудок существовали отдельно друг от друга. Любой другой на его месте лежал бы пластом на кровати, чтобы сберечь последнюю искорку энергии, а этот плевать на все хотел и никого не слушал.
Йозеф пришел в палату, чтобы сменить Терезу на ночном дежурстве.
– Он периодически бредит, – тихим голосом сообщила она. – Температура очень высокая.
Йозеф пощупал лоб больного, взял его руку, чтобы посчитать пульс, и Рамон приоткрыл глаза:
– Ну что, док, как я сегодня?
– Это у вас нужно спросить. Утром вы выглядели уставшим. Скорее всего, из-за хлорохина, я ввел вам лошадиную дозу. – Йозеф вставил в уши стетоскоп и закрыл глаза, чтобы сконцентрироваться. – Я хочу кое-что проверить, но у нас нет нужного оборудования, так что мы перевезем вас в Пардубице – им недавно достался рентгеновский аппарат для лучевой диагностики последнего поколения. Сделаем снимки, а там посмотрим.
Рамон вздохнул.
– Легкие у меня не слишком здоровые, в одном наверняка остался застарелый туберкулезный очаг.
– Именно это мне и нужно выяснить. Не беспокойтесь, туберкулез лечится.
– Сомневаюсь. Не усердствуйте, я не хочу быть вашей лабораторной крысой.
Рамон спал, дыхание у него было поверхностным, так что грудь едва поднималась. Хелена сидела на стуле у кровати и читала при свете ночника. В санатории царила тишина. Хелена почувствовала на себе взгляд Рамона, подняла голову, и он вымученно улыбнулся.
– Как вы себя чувствуете?
– Бывало и лучше.
– Хотите пить?
– Пожалуй.
Хелена налила в стакан воды и помогла ему напиться. Рамон положил ладонь на ее руку, и она почувствовала, что у него сильный жар.
– У вас снова поднялась температура.
– Как ваше имя?