– А как там, за границей? А как там, за границей?
– Наберитесь терпения, скоро узнаете, – отвечали ветераны.
Они-то много раз пересекали границу, а Швецию облетели вдоль и поперек.
Им, этим едва подросшим юнцам, все было внове. Когда они видели лесистые горные цепи в Вермланде, или зеркальные озера между Вермландом и скалистым царством Бохуслена, или мягкие холмы Вестерйотланда, тут же начинали приставать с вопросами:
– Наверное, весь мир выглядит так же? Скажите нам, наверное, весь мир выглядит так же?
– Наберитесь терпения, – отвечали ветераны. – Скоро сами увидите. Швеция – только небольшая часть мира, а вы увидите весь мир.
А едва они перелетели Халландсос и оказались в Сконе, Акка повернула шею и крикнула:
– Смотрите! Смотрите! Здесь все почти, как за границей!
Открылся вид на Сёдерсосен. Вся длинная Южная гряда была покрыта буковыми лесами, время от времени попадались статные, украшенные затейливыми башенками замки. Между деревьями паслись косули, на лугах гонялись друг за другом и валяли дурака зайцы. То и дело доносились звуки охотничьих рожков и звонкий, захлебывающийся лай собак. Повсюду были проложены широкие дороги, по ним катили дамы и господа в сверкающих лаком колясках, запряженных породистыми, нервными лошадьми. А за горной грядой, там, где ее разрезало ущелье Шералидс с речкой на дне и поросшими кустарником склонами, сразу появилось озеро Рингшён со знаменитым монастырем, выстроенным зачем-то на узком длинном мысу.
– Весь мир выглядит так же? – загалдел молодняк. – Весь мир выглядит так же?
– Там, где есть заросшие кустами холмы, – отвечала Акка с Кебнекайсе. – Но не везде. Подождите, скоро увидите, как и что выглядит.
На юг, на юг, над бескрайними сконскими равнинами летели гуси. Над огромными свекольными полями, где крестьяне шли длинными рядами и собирали урожай. Над низкими, белеными хуторами, бесчисленными и тоже белыми церквами, некрасивыми серыми сахарными заводиками, над крошечными поселками у железнодорожных станций, где жили рабочие и стрелочники. Над торфяными болотами с горами добытого торфа, каменноугольными шахтами. Дорог и железнодорожных путей было так много, словно огромный паук набросил на этот край свою паутину. На берегах небольших, но многочисленных равнинных озер красовались богатые усадьбы.
– Посмотрите как следует! Посмотрите как следует! – крикнула Акка. – Вот так все и выглядит за границей, от нашего Балтийского моря до высоченных гор, а дальше мы и не бывали.
Показав гусятам равнину, Акка опять повернула к берегу моря у Эресунда. Луга, казалось, медленно сползали в море. Здесь тоже вдоль всего берега тянулись невысокие валики выброшенных на берег и почерневших водорослей. Кое-где были выстроены дамбы для защиты от наводнений, в других местах эту роль играли песчаные дюны. Рыбацкие деревушки были похожи друг на друга как две капли воды – маленькие кирпичные домики, растянутые на просушку сети и обязательный маяк на волноломе.
– Посмотрите как следует! Посмотрите как следует! – опять закричала Акка с Кебнекайсе. – Вот так выглядят заграничные берега!
Напоследок предводительница показала гусятам прибрежные города. Они тоже были похожи друг на друга. Очень много заводских труб, узкие улицы между высокими прокопченными домами, красиво разбитые и ухоженные парки и променады, гавани, полные кораблей, средневековые крепости и замки со старинными церквами.
– Вот так выглядят заграничные города, – крикнула Акка и, подумав, честно добавила: – Только там они побольше.
Совершив таким образом облет сконских достопримечательностей, Акка посадила стаю на болоте в уезде Хемменхёг. И мальчик никак не мог отделаться от мысли, что Акка проделала все это специально ради него, чтобы показать ему, что его родные края ничуть не уступают заграничным. Собственно, она могла бы это и не делать. Ему было все равно, беден его край или богат. Как только он увидел первые поросшие ракитой дюны и первый приземистый дом с деревянным, заполненным белой глиной каркасом, сердце его забилось и заныло от тоски по дому.
LIV. У Хольгера Нильссона
Вторник, 8 ноября
Сконе накрыл тяжелый, густой туман. Гуси паслись на пашне около церкви в Скурупе. К мальчику подошла Акка и тихо сказала:
– Туман скоро рассеется, и погода в ближайшие дни не должна испортиться. Завтра, думаю, пересечем Балтийское море.
– Вот как, – только и сумел выдавить он.
У него перехватило горло.
До последнего надеялся он, что гном освободит его от заклятия, пока он еще не покинул Сконе.
– Мы сейчас недалеко от Западного Вемменхёга, – сказала Акка по-прежнему тихо. – Я подумала, может, ты захочешь навестить своих. Иначе – до весны.
– Наверное, лучше не надо… – сказал мальчик, но мудрая Акка сразу поняла, как ему хочется попасть домой. Мало того, поняла, почему он сомневается.
– Белый останется у нас, так что опасаться нечего, – сказала она. – А ты, как мне кажется, должен узнать, как обстоят дела дома. Может, ты, даже заколдованный, сможешь им чем-то помочь.
– Ты права, матушка Акка! Как же я сам не подумал!
Мальчугана словно подменили. Заблестели глаза, он вскочил и начал в нетерпении прохаживаться взад-вперед.
А через несколько минут Акка с Кебнекайсе уже несла его домой. Оказывается, они были совсем близко – через несколько минут предводительница стаи села за окружавшей хутор каменной оградой. Села, поправила неверно сложившееся крыло и посмотрела в сторону, будто все происходящее совсем ее не касается.
Здесь ничего не изменилось, подумал мальчик и быстро вскарабкался на ограду – осмотреться.
– Удивительно… Как будто и дня не прошло с тех пор, как я сидел тут и смотрел, как пролетает твоя стая.
– А у отца твоего ружье есть, Тумметот? – внезапно спросила Акка с Кебнекайсе.
– Есть, а как же!
– Тогда мне не стоит стоять здесь и дожидаться… не столько тебя, сколько заряда дроби. Я улетаю. Встретимся завтра рано утром на мысе Смюгехук. Это, чтоб ты знал, самая южная точка в стране Швеция.
– Нет! – Мальчик спрыгнул с ограды и подбежал к гусыне. – Подожди, матушка Акка!
Он даже не знал почему, но внезапно ему представилось, что с гусями что-то обязательно случится – или случится с ним самим – и они никогда больше не увидятся.
– Ты же видишь, как мне тошно, что я не могу снова стать человеком. Но я хочу сказать, что ни минуты не жалею, что полетел с вами. Даже не знаю, что бы я сделал, если бы мне сказали: сейчас ты опять станешь человеком, Нильс Хольгерссон, но при одном условии: забудь все, что с тобой было этим летом.
Акка долго молчала. При этом несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула. Видно было, что и она очень волнуется.
– Если ты чему-то от нас научился, Тумметот, – сказала она медленно и торжественно, – если ты хоть чему-то научился, то теперь понимаешь: люди не одни на Земле. У вас такая большая страна! Вам же ничего не стоит оставить нетронутыми несколько мелких озер, лесных рощ, гор и болот. Мы, бедные звери и птицы, тоже хотим радости и покоя. Всю мою жизнь, а я уже немало живу на свете, люди меня гнали и преследовали. Я только и мечтаю об уголке на нашей Земле, где я могла бы быть спокойной за себя и за свою стаю.
– Как был бы я рад помочь вам! – воскликнул мальчик. Речь Акки тронула его до того, что появились слезы на глазах. – Но что я могу сделать? У меня ведь нет никакой власти, и, скорее всего, не будет, если я останусь Тумметотом.
Акка внезапно весело гоготнула:
– Что это мы стоим здесь и говорим так, будто никогда больше не встретимся! А между тем встреча уже назначена. Завтра на мысу Смюгехук. Теперь я не стану искушать судьбу и полечу к своим. А то молодняк еще передерется!
Она расправила крылья, разбежалась, чтобы взлететь, но остановилась, вернулась к Тумметоту и несколько раз погладила его клювом.
Он проводил ее взглядом и снова влез на ограду. Было совершенно светло, но на дворе не было ни души. Он мог идти, куда захочет.
Первым делом мальчуган помчался в коровник – там-то он наверняка все узнает.
В коровнике стояла только одна корова, Май-Роз. Она стояла, опустив голову, и не притрагивалась к лежащему в кормушке сену. Сразу было видно, как она скучает по своим подругам.
– Привет, Май-Роз! – Мальчик безбоязненно вошел в стойло. – Как дела у матери с отцом? А кот? А куры? А куда ты девала Звездочку? А где Милашка Лиля?
Услышав его голос, Май-Роз вздрогнула и сделала такое движение, будто собиралась его боднуть. Но прежнего пыла уже не было, поэтому сначала она решила присмотреться.
Нисколько не подрос, такой же, как был, решила корова. И одет так же. Но на себя не похож. Тот Нильс Хольгерссон, которого она знала, был совсем другим. Сонные глаза, походка нога за ногу… а этот – как подменили! Глаза блестят, говорит быстро и приветливо. Точно, подменил гном мальчишку, решила корова. И хотя сам мальчик был, как ей показалось, не в лучшем настроении, смотреть на него было приятно.
– Мму-у-у, – неуверенно промычала она и раздумала бодаться. – Говорили, что ты изменился, а я не верила. Ну что ж, добро пожаловать домой, Нильс Хольгерссон. Гада за тебя. Давно не радовалась. А так-то веселого мало.
– Спасибо, Май-Гоз! – Мальчика очень тронула неожиданная приветливость коровы. – А теперь расскажи, как дела у мамы с папой.
– Ничего хорошего, кроме плохого, – мрачно промычала корова. – Самое поганое с этим дорогим конем, Свартеном… Хромает, и все, и ничего не сделаешь. Пристрелить у отца рука не поднимается, а проку от него никакого. И кому нужен хромой конь? Из-за него и Звездочку продали, и Милашку.
Собственно, мальчуган хотел спросить ее вовсе не об этом.
– Мать, наверное, очень огорчилась, что Мортен-гусь исчез?
– Не думаю, чтобы она очень уж его оплакивала, если бы знала, как дело было. Но что ее огорчило, так это то, что ее собственный сын убежал из дому и прихватил с собой гусака.