Мальчик устал, ему даже стало жарко от беготни. Он решил, что самое интересное уже видел, и пошел, не торопясь, по одной из улочек. Здесь были торговые ряды, где население города покупало свои роскошные наряды. Люди стояли у небольших лавок, а купцы наперебой предлагали яркие, цветастые шелка, тяжелую, шитую золотом парчу, отливающий горячим блеском малиновый бархат, легкие шали и искусные кружева не толще самой тонкой паутины.
Пока он бегал высуня язык по всему городу, никто не обращал на него внимания. Наверное, бежал так быстро, что жители приняли его за крысу. Но когда он, не торопясь и глядя по сторонам, двинулся по выложенной каменными плитами мостовой, его заметил первый же купец и замахал рукой.
Мальчуган вначале испугался и хотел было улизнуть, но купец улыбался так широко и ласково, что страх прошел. Тот еще раз призывно помахал рукой, подмигнул и выложил на прилавок целый рулон шелкового дамаста.
Мальчик покачал головой:
– Даже если я разбогатею, мне не хватит и на аршин такого шелка.
Другие торговцы, услышав тонкий голосок, тоже обратили на него внимание. Они тут же забыли про толпившихся у прилавков богатых, шикарно одетых покупателей и забегали вокруг него, будто он был невесть какой важной персоной. Суетились, ныряли в свои лавки и возвращались с лучшими товарами. У них даже руки дрожали от усердия и торопливости.
Мальчик двинулся вперед. Тогда один из торговцев перепрыгнул через прилавок и расстелил перед ним отрез умопомрачительно прекрасной серебристой парчи и рулон штофных обоев с искусно вытканными фиолетовыми лилиями. Мальчик невольно рассмеялся. Они что, не понимают, что такой оборванец, как он, не в состоянии заплатить за все это великолепие! Для наглядности он поднял обе ладони – нет у меня ничего, оставьте меня в покое.
Но торговец затряс изо всех сил головой. Он бегом притащил из лавки еще ворох замечательных, изысканных, наверняка невероятно дорогих вещей и поднял палец.
Неужели он хочет сказать, что я могу все это получить всего за один золотой? – усомнился мальчик.
Купец вытащил из кармана стертую, покрытую многолетней патиной медную монетку, такую маленькую, что сразу и не разглядишь. Мало того, он добавил к вороху товаров еще пару тяжелых серебряных кувшинов. Мальчик невольно начал шарить по карманам, хотя знал, что там ничего нет, кроме высохшей ягоды прошлогодней брусники.
Все до единого торговцы бросили своих покупателей и столпились вокруг. Ждали, чем кончится торг. Мало того, богатые горожане нисколько не обиделись на такое невнимание и присоединились к быстро растущей толпе. Как только он полез в карман, купцы бросились в свои лавки и в мгновение ока притащили еще множество серебряных и золотых украшений и свалили в быстро растущую кучу. Одну монетку! Всего одну монетку!
Мальчик вывернул карманы жилетки и брюк – нет у меня ничего.
И больше всего его удивило, что у этих солидных, богатых, куда богаче, чем он сам, горожан на глаза навернулись слезы. У них был такой убитый вид, что он и сам чуть не заплакал. Неужели он ничем не может им помочь?
И тут он вспомнил про отброшенную им на берегу стертую зеленую монетку.
Мальчуган помчался к выходу. Ему повезло – он выбежал к тем же воротам, через которые вошел. Он начал лихорадочно копаться в песке – не прошло и двух минут, как он нашел ее, эту монетку. Сунул в карман, повернулся – и обомлел.
Перед ним было открытое море. Ни стен, ни башен, ни стражей, ни улиц – ничего. Все исчезло. Так же мертвенно поблескивало море, так же зыбко и прихотливо тянулась к горизонту лунная дорожка.
Мальчик поначалу решил, что все ему приснилось или привиделось – чего только не бывает в пасхальную ночь. Но тут же понял: нет, это был не сон. И заплакал – купцы так умоляли его купить у них хоть что-то! Наверное, это было для них очень важно. И как жалко, что исчез, как будто его и не было, такой прекрасный, богатый и приветливый город…
К нему подошел выспавшийся господин Эрменрих. Мальчик даже и не заметил его, так что аисту опять пришлось пощекотать его клювом.
– Ты многому научился у гусей, – сказал аист. – Спишь стоя.
– О, господин Эрменрих, – очнулся мальчик. – Что это за город, который я только что видел?
– Ты видел город? Чего не увидишь во сне… – Аист подумал и печально добавил: – В молодости.
– Я не спал! – воскликнул Тумметот и рассказал аисту про ночное приключение.
– Что до меня, думаю, ты все же спал. И все это тебе приснилось. Но… не хочу от тебя скрывать, что ворон Батаки, мудрец и ученый, куда ученее всех птиц на земле, рассказывал, что когда-то на этом месте стоял город под названием Винета. Это был очень богатый и счастливый город, не сравнимый ни с одним другим городом на свете. Но жители его погрязли в роскоши и не хотели ни о чем думать, кроме собственных увеселений. В наказание за это на Винету был наслан потоп, и город погрузился в море. Но жители его не погибли, и город остался в целости и сохранности. Только на дне морском. И раз в сто лет, ночью, город во всем своем великолепии поднимается из моря и красуется на поверхности ровно один час.
– Да, это Винета, – прошептал Тумметот. – Я все это видел своими глазами.
– Проходит час – всего только час! – и город опять погружается в море. Но он может избежать этой участи. Надо соблюсти единственное условие: кто-то из купцов должен продать свой товар живому человеку. И если бы у тебя была монетка, Тумметот, ты мог бы спасти этот прекрасный город. И люди его стали бы жить, как и все остальные на нашей печальной земле.
– Господин Эрменрих… – сказал мальчик очень тихо. – Теперь я понимаю, зачем мы прилетели сюда. Вы думали, что я смогу спасти этот прекрасный город. И из этого… из этого… ничего не вышло…
Он больше не мог выговорить ни слова, уткнулся лицом в ладони и горько зарыдал. И трудно сказать, кто из них огорчился больше: мальчик или господин Эрменрих.
Живой город
Понедельник, 11 апреля
Весь второй день Пасхи стая гусей и, само собой, Тумметот летели на Готланд.
Под ними простирался огромный плоский остров. Земля, точно так же, как в Сконе, напоминала лоскутное одеяло, с той только разницей, что луга между пашнями были намного больше. Не было здесь и старинных поместий с украшенными башнями замками и просторными парками.
Гуси решили полететь через Готланд ради Тумметота. Последние два дня он был на себя не похож. Ни улыбки, ни веселого словечка. Не мог ни о чем думать, кроме подводного города. Он никогда не видел ничего прекраснее и величественнее и никак не мог примириться, что ему не удалось этот город спасти. Нильс Хольгерссон, вообще говоря, особой чувствительностью не отличался, но Тумметот – другое дело. Горе Тумметота было глубоким и искренним.
И Акка, и Белый пытались, как могли, утешить мальчика. Они настаивали, что вся история ему приснилась или, может быть, обман зрения сыграл с ним злую шутку, но он стоял на своем. И его спутники начали беспокоиться – с ними летел другой Тумметот. Не тот Тумметот, которого они узнали и полюбили.
И как раз в этот момент вернулась Какси. Шторм унес ее на Готланд, и она облетела чуть не весь остров в поисках своей стаи, пока какая-то ворона не сказала, что видела ее спутников на Овечьем острове.
Когда ей рассказали, что происходит с Тумметотом, Какси всплеснула крыльями:
– Неужели Тумметот так горюет по мертвому городу Винета? Мне кажется, я смогу его утешить. Летите за мной, я покажу Тумметоту одно местечко, и все как рукой снимет.
Гуси попрощались с овцами и теперь летели за Какси на Готланд. Акка даже уступила ей место во главе клина.
Мальчик, несмотря на подавленное настроение, все же поглядывал вниз. Зрелище земли с птичьего полета ему никогда не надоедало.
Казалось, что остров когда-то давным-давно был таким же скалистым и неприступным, как Овечий, только намного, намного больше. Но потом кто-то взял огромную скалку и раскатал его, как тесто. Не то чтобы остров был совсем уж плоским, как пирог, хоть суй в печку; нет, мальчик разглядел кое-где крутые известковые обрывы, утесы, гроты и скалы. Как их называл баран на Овечьем острове? Останцы. Скалистые столбы. Но в основном все же плоский. Суша плавно переходила в море, бесчисленными оттенками голубого и фиолетового напоминавшее размытую акварель.
На Готланде они провели замечательный день. Ласковая весенняя погода, совсем уже набухшие, вот-вот откроются, почки на деревьях, поляны, усыпанные весенними цветами, тяжело покачивающиеся сережки тополей. В маленьких садиках почти при каждом хуторе зеленеет готовящаяся к цветению вишня.
В такую погоду людям трудно усидеть дома. Мальчику показалось, что все заняты играми – не только дети, но и взрослые. Кидают камушки в мишень, подбрасывают мячи, да так высоко, что почти достают до летящей стаи. Всем весело, всех заразило весеннее буйство пробуждающейся природы. И он тоже радовался бы со всеми, если бы мог простить себе легкомыслие, из-за которого прекрасный город погрузился в морскую пучину еще на сто лет.
Но он не мог не признать – все, что он видел, было красиво и волнующе. Дети водили хороводы и пели, на холме расположились солдаты Армии спасения в своих черно-красных мундирах. Они тоже пели, их трубы и валторны сверкали горячим золотом под весенним солнцем. Большая группа из Общества трезвенников направлялась на прогулку – мальчик узнал их по огромным знаменам с золотыми буквами. И эти пели песню за песней. Гуси улетели уже довольно далеко, а их пение все еще было слышно – так громко и самозабвенно осуждали они приверженцев алкоголя.
И много лет спустя, когда заходила речь о Готланде, Нильс Хольгерссон первым делом вспоминал песни, хороводы и сверкание меди в лучах весеннего солнца.
Мальчик поднял глаза и удивился. Оказывается, он так увлекся рассматриванием проносившихся под ними картин, что не заметил, как стая почти пересекла остров и теперь приближается к западному побережью. Перед ними лежало море. Пролив, отделяющий остров от континента, был таким широким, что море казалось безбрежным.