Мальчик с трудом затолкал сонных гусей в коровник и засунул в пустое стойло. Оба, и Белый и Дунфин, мгновенно заснули опять, а скорее всего, даже не просыпались. А себе постелил соломы и лег.
«Наверняка засну как подкошенный», – подумал он.
Но не тут-то было. Бедная корова, так и не дождавшаяся ужина, все время поворачивалась в своем стойле, громко вздыхала и взмыкивала:
– Ах, как я голодна-а… Как я голодна-а…
Мальчик поворачивался на своей соломенной подстилке с одного бока на другой. Под этот припев заснуть не удастся.
Он попробовал вспомнить по порядку, что же произошло за последние дни.
Оса-пастушка и маленький Мате… Надо же было случиться, что он спалил их дом. Не чей-нибудь, а именно их! Он покопался в памяти и вспомнил, как Оса описывала именно такую хижину, низкую, без потолка, и большую вересковую пустошь по соседству.
И опять он кому-то принес несчастье – пришли домой, а дом сгорел. И ночь впереди, и жить им, наверное, негде. Ничего, когда он станет человеком, разыщет способ им помочь и загладить невольную, но все же вину.
А Фумле-Друмле, который спас ему жизнь! Фумле-Друмле только что выбрали предводителем стаи, а его загрыз лис. Мальчик заплакал горькими слезами – и тут он виноват.
Какие тяжелые, страшные дни… Слава богу, Белый и Дунфин его разыскали, иначе и ему пришлось бы плохо.
Белый рассказал: как только в стае заметили, что Тумметот исчез, полетели расспрашивать мелкий звериный народ. И почти сразу выяснилось, что мальчонку похитила стая смоландских ворон. Но это было уже давно, и куда они полетели – никому не ведомо.
Акка приказала гусям разделиться по двое и лететь во всех направлениях, расспрашивать свидетелей и искать следы. Она дала им на поиски два дня. А ровно через два дня, найдут они Тумметота или не найдут, встретимся в северном Смоланде – так сказала Акка.
И сказала где – на вершине горы Таберг, похожей на обрубленную башню. Подробнейшим образом описала дорогу, назвала приметы, и гуси разлетелись в разные стороны.
Белый полетел с Дунфин. Они носились туда и сюда, их подгоняло беспокойство за Тумметота. И совершенно случайно услышали пение дрозда. Тот не мог прийти в себя от негодования – его смертельно оскорбил некий вороний пленник. Они подлетели к обиженному дрозду, и дрозд, ворча, указал им, куда направилась воронья стая. Потом встретили голубя, скворца и селезня. И те тоже с возмущением поведали о хулигане, который набрался нахальства и помешал их любовным ариям.
Вороний пленник – это запомнили все.
Так парочка и долетели до вересковых зарослей.
Как только Тумметот нашелся, Белый и Дунфин помчали со всех сил по указанному Аккой направлению: к горе Таберг. Но сил у них осталось немного, а до горы далеко. Сколько ни вглядывались, даже верхушку этой загадочной горы не удалось различить в быстро сгустившихся сумерках. Дальше лететь они не могли.
«Ничего, с самого утра двинемся в путь. Успеем», – подумал мальчик и зарылся в солому поглубже.
А корова никак не могла успокоиться. Она опять вздохнула, еще шумней, чем прежде, безнадежно толкнула рогами загородку и вдруг обратилась к мальчику:
– Если я правильно поняла, один из моих гостей – гном. Домашний гном. И что это значит? Это значит вот что: все знают, что домашние гномы прекрасно ухаживают за коровами. И это меня радует.
– Чего тебе не хватает?
– Мне не хватает всего, – тихо, с неподдельной грустью сказала корова. – Меня надо подоить, меня надо почистить, мне надо засыпать свежего сена в ясли. Постелить соломы, в конце концо-о-в! – Она внезапно повысила голос. – Матушка приходила на закате, но что-то ей было не по себе. Больна она, что ли… Пошла в дом и не вернулась.
– Мне очень жаль, – сказал мальчик, – но я такой маленький и слабосильный, вряд ли смогу тебе помочь.
– Это большая ошибка, – назидательно произнесла корова. – Ошибка и недооценка. И неверие в собственные силы. Не воображай, что ты такой слабенький. Все гномы, о которых я слышала, могли поднять целый воз сена, и даже… – Она совсем понизила голос. – Я даже слышала ужасную историю, как гном ударом кулака убил большое животное… корову, – добавила она страшным шепотом. – А еще гном, прости господи.
Ну как тут не удержаться от смеха!
– Это, наверное, какая-то другая порода гномов. Что я могу сделать, так это открыть дверь и расстегнуть твой ошейник. Пойдешь и напьешься из лужи. А потом попробую забраться на сеновал и скинуть в ясли сена, сколько смогу… Хотя не уверен, что из этого что-то получится.
– Ну что ж… хоть какая-то помощь.
У него получилось. Когда корова, напившись, вернулась со двора, в яслях лежала большая охапка сена. Она начала жевать и, казалось, забыла про его существование.
Наконец-то можно поспать, решил мальчик. Но не тут-то было. Не успел он забраться поглубже в теплую солому, опять послышалось мычание.
– Я понимаю, что утомила тебя своими просьбами… Даже неудобно обращаться еще с одной.
– Ничего не утомила. Давай свою просьбу. Если смогу – выполню.
– Сходи, пожалуйста, в дом и посмотри, что там с хозяйкой. Боюсь, с ней что-то случилось.
– Ну, уж нет, – сказал мальчик. – Я людям не показываюсь.
– Не хочешь ли ты сказать, что боишься старой больной женщины? Такой отважный, умелый и сравнительно молодой гном? Впрочем, это твое дело. Тебе вовсе не обязательно показываться ей на глаза. Даже в дом заходить не надо. Подойди к двери и посмотри в щелочку.
– Ну, это-то я могу сделать. Но даже нос туда не суну. И не проси.
Мальчик открыл дверь коровника. Ночь стояла – хуже не придумаешь. Ни луны, ни звезд. Воет ветер, идет мелкий, промозглый дождь. Но еще страшнее шесть больших сов. Они примостились на коньке крыши и наперебой жаловались на погоду. Даже слышать их заунывное уханье – и то мороз по коже, а если, не дай бог, одна из них его приметит – тут ему и конец.
Трудно жить всякой мелочи, вроде меня, подумал мальчик. Только и гляди, чтобы не сожрали.
И нельзя сказать, чтобы он был неправ: мелкому народу жить трудно. Его дважды опрокидывало ветром, а один раз занесло в большую лужу, такую глубокую, что он чуть не утонул.
В конце концов мальчуган кое-как вскарабкался по ступенькам крыльца. Дверь закрыта, но в углу небольшой лючок, наверное, для кошки.
Он приподнял люк, заглянул и тут же отпрянул.
На полу лежала старая, совсем седая женщина. Она не шевелилась, а лицо ее было необычно бледного, воскового цвета, словно на него светила невидимая луна.
И он сразу вспомнил: когда умер дедушка, лицо у него было точно таким же. Как будто на него светила луна, хотя дело было днем.
Эта женщина, лежащая на полу в своей хижине, мертва. Смерть подкралась к ней так незаметно, что она даже не успела добраться до постели.
Мальчику стало очень страшно. Мало того что ночь такая жуткая…
Он сломя голову бросился в коровник и рассказал корове, что увидел.
Она перестала жевать сено и подняла голову:
– Вот как. – Из ее больших, выразительных глаз выкатилась слеза. – Значит, померла матушка… И мне скоро конец.
– Найдется, кому о тебе позаботиться, – утешил ее мальчик.
– Ты-то откуда знаешь, гном? Я уже пережила свой век, коровы так долго не живут… Да мне и жить-то не хочется. Зачем жить, если ты никому не нужна… Значит, померла матушка-хозяйка… – повторила она и опустила голову… – Вот оно как…
Мальчику показалось, она задремала, но нет. Корова опять широко открыла глаза. К еде не притрагивалась.
– Так и лежит на голом полу? – вдруг спросила корова.
– Так и лежит.
– У нее привычка такая была: приходит сюда и рассказывает мне все свои горести. Я же все понимаю, хотя ответить, само собой, не могу. А в последние дни все повторяла – боюсь умереть. Одна я, говорит. Некому руки сложить на груди, некому глаза закрыть… Вот чего она боялась! Может быть, ты… может, решишься?
Мальчик промолчал. Он помнил, как хлопотали женщины, когда умер дед. Все это, конечно, надо бы сделать, но… в такую жуткую ночь остаться наедине с покойницей?
Он не сказал «нет», но и не двинулся с места.
Корова многозначительно помолчала, словно бы ждала ответа. Не дождалась и начала рассказывать про свою хозяйку. Матушку, как она ее называла.
Рассказ был долгий.
Сначала про детей, которых вырастила старушка. Дети ей помогали, летом пасли скотину.
– Замечательные были ребята. Веселые, работящие. Уж кому и знать, как не нам, коровам.
И хозяйство было побогаче. Надел побольше. Хотя земля тут, конечно, так себе – мхи до камни. Много не посеешь. Но пастбища – только мечтать. В каждом стойле по корове, и бык был. Сейчас-то бычья клеть пустая, а тогда… так хорошо было, весело. И в доме, и в стойле, и в курятнике… открывала матушка коровник с песней, и вся скотина радовалась.
Но хозяин умер. Дети еще маленькие, так что все на ее плечи. Она, конечно, сильная была, как мужик, и пахала, и урожай собирала – все сама. А по вечерам приходила к нам и плакала от усталости. Потом вспоминала своих детей и вытирала слезы:
«Обойдется. Лишь бы детей поднять. Лишь бы поднять детей».
Но выросли дети, и овладела ими тоска. Уехали искать счастья в далекие страны. Никто не остался ей помогать, наоборот, кое-кто даже успел жениться, и все равно уехали, а малышей оставили на бабушку. И внуки тоже ходили за ней как на веревочке – и на скотный двор, и на выпас, и в поле. Пасли коров, птицу кормили… тоже были как на подбор, веселые и работящие. А по вечерам матушка засыпала в коровнике, прямо над подойником. Но ничего, встряхивалась и опять улыбалась:
«Обойдется. Лишь бы внуков поднять. Лишь бы поднять внуков».
Но вот и внуки выросли и уехали к родителям в дальние страны. Никто оттуда не вернулся.
Осталась она одна.
И ни разу ни слова не сказала. Не просила их остаться. Помню, спрашивала:
«Как ты думаешь, Красавка, надо было их уговаривать? Жить в этой нищете, когда перед ними весь мир? Может, там найдут свое счастье… Здесь, в Смоланде, ничего хорошего их не ждет. Только работа с утра до ночи да нищета».